Юрий Казаков - Литературные заметки

• Название: Литературные заметки
• Автор: Юрий Казаков
• Жанр: Русская классическая проза

---

"Ремонтные и реставрационные работы в Соловецком кремле ведутся крайне медленно, а культовые, гражданские и производственно-хозяйственные сооружения, находящиеся на островах Б. Соловецкий, Б. Муксоломский, Б. Заяцкий и Анзерский, разрушаются и никем не восстанавливаются.

Дороги ни на чьем балансе не состоят и никем не содержатся, за исключением небольшого участка, который немного поддерживается агаровым заводом.

Древние каналы, соединяющие большое количество озер, не расчищаются, за состоянием их никто не наблюдает, и мер к сохранению их не принимается

Рыбные богатства озер Соловецкого архипелага не используются для обеспечения рыбой местного и прибывающего на о. Соловки населения. Сбор и переработка дикорастущих не организованы.

Туристская база на о. Соловки не удовлетворяет запросы туристов. Она рассчитана только на 100 человек и плохо оборудована. Плохо организовано питание туристов, отсутствует транспорт.

Управления и отделы облисполкома не проявляют должной инициативы и настойчивости в проведении ремонта и реставрации памятников архитектуры и гражданских построек архипелага Соловецких островов, приспособлении их для нужд народного хозяйства и отдыха трудящихся, не используют богатейшие возможности острова.

Исполком островного Совета депутатов трудящихся (тов. Таранов) мирится с запущенно-стью хозяйства острова Соловки, принизил требовательность к руководителям предприятий и организаций, находящихся на архипелаге Соловецких островов, за содержанием переданных им зданий и сооружений".

Где же "бережное отношение", о котором говорил В. А. Пузанов? И где "славные традиции"? Соловецкий монастырь действительно изумляет, но не "величием и красотой", как уверяет Пузанов, а тем ужасающим состоянием, в которое он приведен. И ничего там не сделано "за последние годы", если не считать кровель двух башен. Возведены еще леса возле здания бывшего острога, но за три дня, проведенных мной на Соловках рабочих на этих лесах я не видел.

По монастырю страшно ходить. Все лестницы и полы сгнили, штукатурка обвалилась, оставшаяся еле держится. Все иконостасы, фрески уничтожены, деревянные галереи сломаны. Купола почти на всех церквах разрушены, крыши текут, стекла в церквах выбиты, рамы высажены. Прекрасных и разнообразных часовен, которых много было возле и внутри монастыря, теперь нет.

На дворе монастыря висят на деревянной перекладине два уцелевших монастырских колокола. Один из них весь избит пулями. Какой-то "сын отечества" забавлялся, стрелял по колоколу из винтовки,- наверное, звон был хорош!

Возле Спасо-Преображенского собора была гробница Авраамия Палицына сподвижника Минина и Пожарского. Гробница разрушена, но надгробный гранитный камень в виде саркофага уцелел.

Вот надпись на нем:

"В смутное время междуцарствия, когда России угрожало иноземное владычество, ты мужественно ополчился за свободу отечества и явил беспримерный подвиг в жизни русского монашества как смиренный инок. Ты безмолвной стезей достиг предела жизни и сошел в могилу не увенчанный победными лаврами. Венец тебе на небесах, незабвенна память твоя в сердцах благодарных сынов отечества, тобой освобожденного с Мининым и Пожарским".

И тут же на граните выбита фамилия "сына отечества" - "Сидоренко В. П.". Не поленился этот сын, расписался, хоть и трудно, наверное, было железкой долбить - гранит ведь! И тут же рядом надпись помельче: "Белов" этот поскромничал, инициалов не выбил.

Исписаны вообще все стены, пишут где только можно и даже там, где совершенно невоз-можно на первый взгляд. Но ухитряются все-таки, на плечи друг другу залезают.

Сколько скитов было на Соловках, сколько часовен, келий, гостиниц, беседок, мастерских, огородов и садов - и все это теперь оказывается уничтоженным. Поневоле приходишь к мысли, что в этих разрушениях повинна чья-то злая воля, обрекшая прекрасный край на забвение. И силишься постигнуть, чем же руководствовались люди в своей ненависти к Соловецкому архипелагу, какая им была выгода, какая была выгода государству (на их взгляд) в столь целеустремленном, последовательном уничтожении архитектурных к исторических ценностей? И не можешь постигнуть... Этих людей еще можно было бы понять, если бы на Соловках - в ущерб памятникам архитектуры - развивалась бы промышленность, а то ведь и этого нет, и если бы не агаровый заводик, который перерабатывает сейчас водоросли, то я уж и не знаю, чем бы занималось тут местное население и вообще для чего тут надо было бы жить людям.

Целый год прошел после решения облисполкома о Соловках, и что же? Да ничего. Я видел у председателя островного Совета Таранова рабочий экземпляр этого решения. Почти против каждого пункта, предписывающего сделать то-то и то-то, у Таранова на полях приписки: "Нет", "Не доставлено", "Не сделано"... И не в решении дело, и не в годе, который прошел после решения. Потому что если бы хотели превратить Соловки в музей-заповедник, в гордость не только Архангельска, но и всей нашей страны, давно бы сделали это, не дожидаясь выступлений в центральной печати. Ведь двадцать лет прошло после войны! И не только ничего не восстановлено на Соловках, а еще больше разрушено - одни стены устояли, крепкие стены, взрывчаткой бы их рвать, а голыми руками разве возьмешь?

На Анзерский остров Таранов не хотел нас пускать.

- Там заповедник.

- Вот и прекрасно! - сказали мы.- Поедем, поглядим, поговорим с научными работниками - интересно!

Таранов смутился несколько. Оказалось, никакого народа там нет, и заповедника нет, и ничего вообще нет, просто остров - и всё...

- Пропуск я вам выдам,- сказал наконец Таранов.- Только в тетрадь вас запишу.

Записал. Потом попросил, чтобы я перечислил ему все мои книги. И книги записал.

А на следующий день поехали мы в Реболду - оттуда ходили на Анзер карбасы.

Через пролив карбас идет примерно минут сорок. Потом пустынный берег, сарай, карбас поворачивает назад, и мы остаемся одни. На сарае следы туристского остроумия: "Hotel Белая Лошадь". От сарая - еле заметная дорога во мху, наверх, в лес.

Мы одни на Анзере! Не то чтобы тут вообще никого не бывало колхозники приезжают с Летнего берега на сенокос, московские студенты проходят здесь практику, забираются и туристы, конечно, без всяких пропусков... Но теперь, в этот час, мы тут одни, и не поймешь, радостно или грустно от этого на душе.

Два километра шли мы лесом, болотами, и хоть говорили нам, что на острове полно оленей, зайцев, всякой дичи, никто нам так и не попался, и назад шли, тоже ничего не видели и не слышали. Всё на том острове молчало.

Дорога всё вверх и вверх. Впереди расступятся немного деревья, ждешь с волнением - вот-вот увидишь нечто, какой-то таинственный скит. Heт, опять смыкаются кроны над головой, опять глухие озера по сторонам, опять шагаешь по болоту, потом снова дорога, по бокам мес-тами грядки валунов - хорошая была когда-то дорога. И сердце уже как-то щемит, прибавляем шагу,- что же это, одиночество ли нас гнетет? - так хочется скорее дойти до жилья.

Но вот опять расступаются деревья, на этот раз по-настоящему, большой луг открылся, пологий длинный скат вниз, слева показался морской залив, темное озеро направо, и на перешейке - белейшее здание двухэтажных келий с двумя колокольнями церквей! Потом глаз жадно нашел еще несколько деревянных домов по сторонам, и все это лежало на дне долины, в голубизне светло-пасмурного денечка, на берегу глухого залива в высоких берегах, поросших острыми зубчиками елок. Скит звучал - отдаленно и матово - своей розоватой белизной, сизостью деревянных домов, красной железной крышей на всем темно-зеленом.

Постояв, стали мы спускаться к этому чуду, стали подходить все ближе, ближе и наконец пришли - и стало нам жутко.

Бурьян, иван-чай, какие-то зонтичные травы - всё это было нам по плечи, дома стояли без стекол, с черными глазницами, кельи вблизи сочились красной кирпичной кровью (вот откуда эта розоватость-то издали!), церкви разбиты, исковерканы, на одной колокольне вместо купола сторожевая вышка с перильцами, окна на втором этаже келий в толстых решетках. Полы внутри келий были проломлены, лестницы на второй этаж обрушены, в церковь мы так и не вошли - побоялись.

Всё было - как после войны, как после нашествия марсиан,- мертво, пусто, ни души кругом, одни мерзостные следы запустения и какого-то извращенного разрушительства. Как и на Соловках, тут везде надписи, отбита штукатурка, ободраны обои, разломаны подоконники (это в деревянных домах, которых вокруг каменных келий и церквей несколько). Всюду следы неряшливого краткого пребывания людей.

По дороге в скит мы еще разговаривали, а тут и говорить уже не могли, и быть нам тут долго не хотелось - с такой болью, с такой беспомощностью глядели на нас со всех сторон умирающие дома.

Сколько столетий теплилась тут жизнь, ежевечерне плавал над морем и озерами колоколь-ный звон, сколько зим пережил этот скит, вознося струйки дыма к небу, сколько весен и белых ночей! И вот теперь конец и смерть? Кому же понадобилась эта смерть, кому от нее стало легче жить, какой областной деятель выполнил свой областной долг, подписывал бумагу, обрекавшую всё, что тут было сотворено людскими трудами?