Гянджеви Низами - Пять поэм

• Название: Пять поэм
• Автор: Гянджеви Низами
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Мифы. Легенды. Эпос
• Год: 1968

За последние тридцать лет жизни Низами создал пять больших поэм («Пятерица»), общим объемом около шестидесяти тысяч строк (тридцать тысяч бейтов). В настоящем издании поэмы представлены сокращенными поэтическими переводами с изложением содержания пропущенных глав, снабжены комментариями.

«Сокровищница тайн» написана между 1173 и 1180 годом, «Хорсов и Ширин» закончена в 1181 году, «Лейли и Меджнун» — в 1188 году. Эти три поэмы относятся к периодам молодости и зрелости поэта. Жалобы на старость и болезни появляются в поэме «Семь красавиц», завершенной в 1197 году, когда Низами было около шестидесяти лет. В законченной около 1203 года «Искандер-наме» заметны следы торопливости, вызванной, надо думать, предчувствием близкой смерти.

Создание такого «поэтического гиганта», как «Пятерица» — поэтический подвиг Низами.

Перевод с фарси К. Липскерова, С. Ширвинского, П. Антокольского, В. Державина.

Вступительная статья и примечания А. Бертельса.

Иллюстрации: Султан Мухаммеда, Ага Мирека, Мирза Али, Мир Сеид Али, Мир Мусаввира и Музаффар Али.

---

В восхваление царя Ахситана — сына Минучихра

Низами, по традиции, восхваляет заказчика поэмы, говорит о древности его царского рода, о ого щедрости, о могуществе, о том, как он крут с врагами и мягок с друзьями и т. п. В заключение Низами молит Аллаха, чтобы он ему, отшельнику, послал с помощью этого шаха пропитание.

Обращение во время целования земли

Глава содержит ряд традиционных восхвалений, обращенных к Ахситану.

В восхваление сына шаха (Ахситана, молодого Минучихра) и о препоручении ему (Низами) своего сына (Мухаммеда)

Низами восхваляет юного наследника Ахситана и просит его благосклонно принять как поэму «Лейли и Меджнун», так и своего сына Мухаммеда, который отвезет поэму ко двору Ширваншахов. Он просит назначить своему сыну постоянное жалованье.

Наставления сыну

Четырнадцатилетний сын мой скромный,
Едва проникший взглядом в мир огромный,

Я помню, как ребенком лет семи
Ты розой мне казался меж людьми.

Ты вырос ныне стройным кипарисом:
Бегут года, — смиренно покорись им!

Беспечных игр окончилась пора.
Расти, учись познанию добра.

Ищи свой путь, заранее готовясь
Чертог построить не на страх — на совесть.

Ребенка спрашивают: — Чей сынок? —
Но взрослый отрок в мире одинок.

И если час ребяческий твой прожит,
Тебе мое отцовство не поможет.

Будь сам как лев, сам побеждай в бою,
Надейся лишь на молодость свою.

Добыв успех, не расставайся с честью,
Не оскорбляй чужого благочестья.

И если сказку вздумаешь сложить,
Сумей и в сказке истине служить.

Так поступай и делай, чтобы только
В грядущем не раскаиваться горько.

И верь нелицемерно в мой совет,—
Тебе послужит верно мой совет.

В привычках, свойственных тебе, отмечу
Заносчивость и склонность к красноречью.

Со стихотворством только не дружи:
Чем глаже стих, тем ближе он ко лжи.[253]

Нет, стихотворство — не твое блаженство.
Здесь Низами достигнул совершенства,

Стих, может статься, громко прозвонит,
Но пользой он, увы, не знаменит.

Пускай созреет сущность молодая,
Одним самопознаньем обладая.

Познай себя,[254] познать себя стремись,—
Таким стремленьем отчеканишь мысль.

Пророк учил, что правая дорога —
Познанье жизни и познанье бога.

Стоят у двери этих двух побед
Лишь двое в мире: врач, законовед.

Так будь врачом, что воскрешает к жизни,
Не костоправом, что лишает жизни!

Законоведом, любящим закон,—
Не крючкотвором, губящим закон!

Будь тем иль этим, — уважаем будешь,
Учителем людей, служа им, будешь!

Я все сказал. Исполнить должен ты.
Работой жизнь наполнить должен ты.

Что слово! Беглый плеск воды проточной.
Поменьше слов, — тогда значенье точно.

Пусть бьет ключом студеная вода,
Не в меру выпьешь — берегись, беда!

Цени слова дороже всех жемчужин,
Чтоб голос твой услышан был и нужен.

Нанизывай слова, как жемчуга,—
Лишь редкостная снизка дорога.

Нам кажется чистейший жемчуг сказкой
И в кипени волны, и в глине вязкой.

Пока он цел — краса морских зыбей.
Растертый в прах — лекарство[255] от скорбей.

Что россыпь звезд на пажити полночной!
Одно лишь солнце согревает мощно.

Все мириады звезд во тьме ночей —
Ничто пред славой солнечных лучей.

Низами поминает своих усопших родных

Встань, виночерпий, и налей вина,
Дай жаждущей душе моей вина!

Пускай светла, пускай, как слезы наши,
Прозрачна будет влага пирной чаши.

И только пригублю я чашу, — пусть
В стесненном сердце замирает грусть.

Так много в жизни видел я веселья,—
Оно прошло, но памятно доселе.

Потом и память сгинет без следа…
Потом и я исчезну навсегда…

Встань, виночерпий, и налей мне чашу
Рубинового сока, ибо вновь

От складных слов я стал мудрей и краше,
Моложе стала старческая кровь.

Да, мой отец, Юсуф, сын Муйайеда,
Ушел навек, догнал кончиной деда.

Что с временем бороться? Все течет.
К чему вопить, что неоплатен счет?

Я видел смерть отца. Одним ударом
Я разорвал с его наследьем старым.

Я вырвал жало медоносных пчел
Из тела и забвенье предпочел.

Встань, виночерпий, не сиди без дела!
Налей мне чашу жидкого огня!

Чтоб тварь немая речью овладела,
Чтоб сразу в пот ударило меня.

Да, мать моя, из курдского селенья,
Скончалась. Все земные поколенья

Должны пройти. Все матери умрут.
И звать ее назад — напрасный труд.

Но глубже всех морей людское горе.
И выпей я все реки и все море,

Хоть сотней ртов прильни к его волне,—
Не исчерпать соленой чаши мне.

Один бальзам враждебен этим волнам:
Он называется забвеньем полным.

Встань, виночерпий, встань! Мой конь хромает.
Но чтобы он идти спокойно мог,

Налей вина, которое ломает,
Бросает в жар, но не сбивает с ног.

Хаджа-Умар — брат матери. Мне вскоре
Расстаться с дядей предстояло горе.

Когда я выпил горький тот глоток,
По жилам пробежал смертельный ток,

Во флейте горла пенье оборвалось,
А цепь молчанья вкруг него свивалась.

Встань, виночерпий! В погребе прохладном
Найди вино, как пурпурный гранат.

Глотнув хотя бы раз усильем жадным,
Посевы жизни влагу сохранят.

Где ближние? Где цвет моей семьи?
Где спутники — товарищи мои?

Чтоб улей полнился медовым соком,
Он должен жить в содружестве высоком.

Червяк растит свой шелковичный кокон,
Но в тесной келье той не одинок он.

Китайцы шелк своей обновки ткут
И под ноги друзьям циновки ткут.

И муравей под тяжестью хлопочет:
С товарищами он делиться хочет.

И если ты друзьям и близким рад,
Настройся сам на их согласный лад.

Пусть голос твой не прозвучит, как скрежет,
И стройного напева их не режет.

В чем равновесье? В помощи от всех.
Лишь этим достигается успех.

Встань, виночерпий, и вина мне брызни
Душистого, как мускус, — ибо в нем

Есть выжимки быстробегущей жизни
И сладостное дружество с огнем.

Доколе дом повергнут мой во прах?
Доколе пить отраву на пирах?

Ведь паутина рану то затянет,
То снова нас царапает и ранит,

То на руке нам остановит кровь,
То кровь из мух высасывает вновь.

Ведь этот дом, в котором столько горя,—
Непрочен, значит — распадется вскоре.

Встань, виночерпий, не беги от сборищ
И в чашу дивной горечи налей!

Все тайное мое откроет горечь,
Чем обнаженней, тем душе милей.

Забудь о прошлых днях, тоской увитых,
Давным-давно запечатлен их свиток.

О прошлых жизнях, сгинувших во мгле,
Не поминай, пока ты на земле.

Пускай прочел ты семь седьмых Корана,[256]
Пускай семь тысяч прожил лет, но рано

Иль поздно на краю твоих дорог
Семь тысяч лет пройдут, настанет срок.

Раз нам расти, чтоб сгинуть, суждено,—
Великим быть иль малым — все равно.

Встань, виночерпий! Утро наступило.
Налей вина, что можно и не пить,

Чтоб солнцем бы глаза мне ослепило,
Пред тем как их водою окропить.

Шел в Каабу курд и потерял осленка,
И начал бедный курд ругаться звонко:

«Куда в пустыню джинн меня завел?
Куда девался подлый мой осел?»

Кричал, кричал, внезапно оглянулся —
Осленок рядом… Тут он усмехнулся

И говорит: «Мне ругань помогла,
Без ругани я б не нашел осла».

Честней же, слово крепкое, служи нам!
Не то с ослом простимся и с хурджином.

А у кого коровья кротость, тот
Нигде потерянного не найдет.

Встань, виночерпий, не жалей глотка мне,
Налей такого жгучего вина,

Что только вымоешь простые камни —
И в яхонты их грязь превращена.

Не стоит возвеличивать ничтожных,
И слушаться их приказаний ложных,

И пред насильем голову склонять,
И пред глупцом достоинство ронять.

Как на скале воздвигнутая крепость,
В бореньях с жизнью прояви свирепость.

Кто небреженье вытерпел, — тот слаб.
Кто униженье вытерпел, — тот раб.

Носи копье, как шип несет шиповник,—
Тогда ты будешь многих роз любовник.

Что силу ломит? — Бранные слова.
А в жалобах немного торжества.

Встань, виночерпий, — ибо вечереет.
Я умственным насытился трудом.

Налей вина, оно меня согреет.
Я вспомню о рассвете золотом.

Двух-трех кутил возьмем мы на подмогу.
Веселье разгорится понемногу.

Луч солнца и пылинку золотит,
А шах твоих пиров не посетит.

Остерегайся жалованья шаха:
Кто служит в войске — недалек от праха.

Остерегайся милостей владык,
Не то сгоришь, как пакля, в тот же миг.

Огонь владыки жарок и прекрасен,
Но лучше быть подальше: он опасен!

Как мотыльков огонь свечи влечет,
Так манит нас и губит нас почет.

Дай мне вина такого, виночерпий,
Чтобы услышал я призывный клич,

Чтоб снова мысль была не на ущербе!
Меня, как Кейкубада, возвеличь!

Все твари мира, кроме человека,
В своей норе блаженствуют от века.

Лишь человек проклятья голосит,
Когда не слишком он, жадюга, сыт.

Хотя б один глоток его не допит,
Он тотчас небо жалобой торопит.

Хотя бы каплей вымочен дождя,
Он с облаком бранится, весь дрожа.

Хотя бы малость зной его и сушит,
Он в солнце камни с яростию рушит.

Сам будь как свет, чтоб мощь твоя росла,
Не замарайся от добра и зла.

Сам, как вода, любезен будь и нежен,
Сам, как вода, прозрачен и безбрежен.

Встань, виночерпий, хватит отговорок!
Найди мне ту волшебную струю,

Что на пиру сулит веселья ворох,
Становится оружием в бою!

Пляши, как ночью пляшут звезды в небе!
Пускай тебе изранит ноги щебень!

Пускай хромает конь — иди пешком.
На зуботычину ответь смешком.

Ты бремя всех поднять на плечи вышел.
Освобождать других, — что в жизни выше?

Когда же сам под тяжестью падешь,
Плечо, чтоб помогло тебе, найдешь.

Пришла пора кочевья и блужданья!
Не на себя смотри — на мирозданье!

Тяжел твой путь, а ноги в волдырях.
В путь, труженик! Все остальное — прах.

А если слаб, клади мешок заплечный,
Укройся дома. Время быстротечно.

Раз в обществе нет пищи для ума,
Запри свой ум в глухие закрома.

Чем привлечет пустая нас страница?
Куда без ветра челноку стремиться?

Встань, Низами! Твой замысел возник.
Тебе укажет Хызр благой родник,

И увлажнит твой самоцвет неюный
Студеная вода, любовь Меджнуна.

Жалобы на хулителей