Сергей Казменко - Нашествие

• Название: Нашествие
• Автор: Сергей Казменко
• Жанр: Научная Фантастика

---

И вдруг все кончилось. Вездеход стоял на самой опушке сетчатого леса, едва не упираясь в один из могучих стволов, выдвинутых вперед. И была тишина. Совершенная, невероятная тишина, так что какое-то время мне даже казалось, что я оглох. Я перешел снова на ручное управление, перевел дух и вытер пот со лба. Было светло, значительно светлее, чем несколько минут назад, когда вездеход стоял на вершине холма, но все вокруг было покрыто туманом, и какое-то время я не мог понять, откуда же он взялся, этот туман. Не должно быть никакого тумана, ни в одном описании не говорится про туман, думал я, и вдруг даже вздрогнул, все вспомнив. Прямое мысленное управление - штука коварная и непредсказуемая, и немного найдется людей с достаточной для него мысленной дисциплиной. Где-то там, на склоне холма, я вспомнил о биофиксаторе в баках вездехода - и каким-то образом подал команду опустошить их. И вот теперь все вокруг было упрятано в облако биофиксатора, и это означало, что опасность еще не миновала. Времени на то, что бы посмотреть, что станет с красным полем после того, как вездеход пересек его, уже не оставалось. Я знал - борозды, образовавшиеся там, где проехал вездеход, заполнятся сначала жидкой, всеразъедающей слизью, а затем снова зарастут красными листьями, и никто и никогда не отыщет на красном поле наших следов. Правда, теперь, под воздействием биофиксатора, кое-что здесь пойдет, наверное, по-другому, но особого значения это теперь не имело. Не оставалось даже времени на то, чтобы привести в чувство Гребнева, чтобы хоть как-то поудобнее устроить его. Надо было ехать немедленно, пока лес вокруг еще не начал умирать. Я перешел на локаторный обзор и тронул вездеход.

Сначала мне казалось, что проскочить отравленный участок будет совсем нетрудно, но уже через минуту в крышу кабины ударила капля какой-то черной жидкости, и совсем скоро сверху, из второго яруса леса полился настоящий ливень. Это, конечно, было почти не опасно, хотя наверняка потоки обрушивающейся на вездеход жидкости и были ядовиты, и весьма агрессивны. Опасно было другое - лес, которым я ехал, на глазах переставал быть обычным сетчатым лесом. Опорные стволы, еще совсем недавно прямые и стройные, теперь теряли свое изящество, они как бы оседали под непомерной тяжестью, изгибались, на глазах вспучиваясь наростами, а полог переплетенных ветвей второго яруса, казалось, опускался все ниже и ниже. Внезапно ствол дерева справа от вездехода разломился посередине и повис, раскачиваясь, на обрывках ветвей, а затем рухнул на землю, увлекая за собой и два соседних ствола. Я резко свернул влево и боковым зрением успел увидеть, как целый массив сетчатого леса в том направлении, куда я только что ехал, вдруг как бы сложился и накрыл землю непроходимым буреломом, из-под которого мне уже никогда не удалось бы вывести вездеход.

А потом все неожиданно кончилось. Я вел машину через колоннаду стройных деревьев, и не верилось, что совсем рядом, всего в нескольких сотнях метрах позади, все было погублено облаком биофиксатора. Но я не решился остановиться, и гнал вездеход вперед еще полчаса, пока не достиг предгорий Южного Анарга. Лес - да и всякая вообще жизнь - кончился у подножия первых же холмов, и, отвезя вездеход на несколько сотен метров от его границы, я, наконец, остановился. Если бы не Гребнев, до сих пор лежащий без сознания в соседнем кресле, я тут же заснул бы в полном изнеможении. Но его необходимо было привести в чувство, и это придало мне сил.

Я положил в рот сразу две таблетки стимулятора, немного подождал, пока они начнут действовать, потом достал из аптечки инъектор и, расстегнув защитную форму, приложил его к плечу Гребнева. Минут пять, наверное, ничего не происходило, но, когда мне стало уже по-настоящему страшно, он вдруг открыл глаза и попытался встать. Тело все еще не слушалось его, и он только еще больше съехал вниз. Тогда он повернул голову в мою сторону, отыскал меня глазами и попытался сказать что-то. Я нагнулся ниже, но не смог разобрать ни слова. Губы его шевелились почти беззвучно, и он, наконец, оставил свои попытки и долго - минут пять сидел не шевелясь, закусив нижнюю губу и шумно, со стоном выдыхая воздух. Потом приоткрыл рот, вздохнул и сказал сиплым голосом:

- Значит, струсил, инспектор. Бежать решил.

Я, наверное, изменился в лице, потому что он вдруг дернулся в сторону и приподнял руку, как бы ожидая удара. И я понял тогда, что действительно чуть не ударил его снова. Впервые в жизни я применил сегодня обездвиживающий прием против живого человека, не манекена, и вот, оказывается, готов был снова ударить его. Достаточно начать, достаточно хоть раз совершить что-то, противное прежде твоей человеческой природе, чтобы повторить это потом во второй, в третий раз оказалось совсем нетрудно. Достаточно только начать...

- Думай что угодно, - сказал я через силу, не глядя на него. - Это теперь ничего не изменит.

Солнце - уже оранжевое - опустилось к самому горизонту. Кончался мой четвертый день на Кабенге - самый тяжелый день в моей жизни. И я вдруг понял, что как бы ни сложилась в дальнейшем моя жизнь, она уже никогда не будет такой, как прежде. Сегодняшний день положил границу всему, что было раньше, и то, что я продолжал существовать, не означало, что я его пережил. Потому что за этот день я стал совершенно другим человеком, и как бы я ни пытался, поступки мои, совершенные за этот день, никогда нельзя будет оправдать с позиций того человека, каким я был еще накануне. Предательству нет и не может быть оправдания, и наивно думать, что я хоть когда-нибудь сумею найти оправдания для себя самого, если не способен оправдаться даже перед этим мальчишкой. Чтобы стать предателем, достаточно предать один раз, и я вдруг поймал себя на чудовищной мысли, что мне лучше было бы остаться одному, чтобы не пришлось ни перед кем оправдываться. И эта мысль, само ее зарождение, сама ее возможность - я прекрасно понимал это - была самой страшной расплатой за предательство. Теперь каждый человек, пусть даже и не знает он ничего о том, что мне пришлось совершить, самим своим присутствием будет напоминать мне о том, что я сделал. И не было оправдания в том, что не сделать этого тоже означало совершить предательство.

Мы, оказываемся, живем в жестокое время.

Гребнев, сидевший до сих пор неподвижно, зашевелился. Краем глаза я видел, как он расстегнул фиксатор и, приподнявшись, уселся в нормальное положение. На меня он не смотрел. Я не знал, что он собирается делать, да и не хотел знать. Я впал в какое-то забытье, заснул с открытыми глазами, и, быть может, мне лишь снилось все это. Во всяком случае, я не помнил, как и когда скрылось за горизонтом солнце, мне казалось, что оно все так же неподвижно висит над торчащими из вершины недалекого холма острыми скалами и светит мне в левый глаз. И я удивился, когда вдруг увидел, что кругом совершенно темно, а на небе над нами горят яркие звезды.

Гребнев, разбудивший меня, стоял совсем рядом. Света в кабине почти не было - лишь отсветы от немногих горящих на пульте индикаторов - и я видел только его темный силуэт на фоне звездного неба. Он о чем-то спрашивал, но смысл его слов до меня дошел не сразу, да и самих слов я поначалу совершенно не слышал. Наконец, голос его прорвал мое забытье:

- ...слышите меня? Инспектор, вы слышите меня? Инспектор...

Он говорил слишком громко, слова его гулко отдавались в голове, и я хотел прокричать ему, чтобы он замолчал сейчас же - но крика не получилось. И я лишь просипел громким шепотом:

- Замолчи...

Он услышал. Стало тихо. Я полностью пришел в себя.

Я потянулся к пульту, включил освещение кабины. Налил себе воды, выпил. Сразу стало легче. Он все так же молча стоял рядом, нависая надо мной всем своим двухметровым ростом.

- Что ты хотел? - спросил я его.

- Надо ехать, инспектор.

- Куда?

- Назад, на биостанцию. Поймите, нельзя бросать их вот так. Вы же сами потом не простите себе этого.

Удивительно, он, оказывается, еще думал о моей душе.

- Ты садись, - сказал я ему, и он послушно сел на свое место. Он прочитал мою карточку, где было сказано все - и то, что мне обязаны оказывать содействие все без исключения, и то, что характер моего задания мог потребовать чрезвычайных действий, и то, что я должен был любой любой, там подчеркивалось это - ценой уцелеть и донести полученную информацию до Академии, и то даже, что в случае необходимости я мог сместить и заменить любого из сотрудников на Кабенге, вплоть до начальника базы, что я мог располагать на планете абсолютной властью - и он ничего не понял.

Мой документ ни в чем не убедил его просто потому, что он оправдывал поступки, которые в его глазах были недостойны человека. И я вдруг поймал себя на мысли, что завидую ему. Потому что в нем не было и не могло быть той ущербности, что позволила мне пережить этот день. Потому что он никогда не смог бы работать у Зигмунда.

Он не понял бы меня, даже если бы я смог рассказать ему все.