Михаил Старицкий - Молодость Мазепы

• Название: Молодость Мазепы
• Автор: Михаил Старицкий
• Жанр: Историческая проза

Молодость Мазепы (укр. Молодість Мазепи) — роман Михаила Старицкого, первая книга, рассказывающая о молодых годах будущего гетмана Украины Ивана Мазепы. Впервые была опубликована в 1898 году в газете «Московский листок», после чего была запрещена к публикации и впервые была переиздана в 1997 году на русском, украинском и английских языках.

Сюжет книги посвящен среде, в которой формировалось мировоззрение Ивана Мазепы и которое предопределило его дальнейшие поступки как государственного деятеля. Старицкий подчеркивает, что жизнь Мазепы на хуторе, в простой казацкой семье, где красота природы гармонирует с красотой человеческих отношений, в дальнейшем сравнивалось Мазепой с прогнившими устоями королевского двора в Польше, куда он был направлен на учебу. Отдельным сюжетом описаны отношения Ивана Мазепы с его первой любовью — казачкой Галиной, которая сыграла важную роль в дальнейшей судьбе будущего гетмана.

---

— Гей, сюда! — крикнула, отсунув оконце, Марианна. — Тут лежит умирающий.

В одно мгновение Андрей был в хате, а остальные казаки остались «вартовымы» на дворище.

— Воды скорей дай из бакляги, — приказала Марианна, поддерживая старика за голову, — и добудь огня!

Несколько глотков влаги освежили деда и облегчили его страдания. Ни ран, ни переломов у больного не было; изнемогал он от старческой немощи, усиленной до смертельного истощения голодом. По словам деда, — он не ел уже ни крохи дней пять и не имел сил слезать с печи за кухлем воды…

— Я и до этой «прыгоды» ходил плохо с клюкой, — шамкал он с передышкой, — а как придавил меня голод, так я и залег на печи… спокойно уже ждал смерти, когда вельможный паныч нашел меня.

— Да неужели вы, диду, при вашей слабости, один тут жили, в этой пустыне? — допрашивала Марианна.

— Эх, любые мои, — пустыня-то не страшна, пустыня, может, теперь беспечнее, чем местечко… С диким зверем можно еще ужиться… а жил я не один… была у меня дочка и внучка… хорошая, трудящая… смотрели за мной, холили, — и дед вдруг заплакал, без гримас, без усилий, как плачут иногда дети, — словно слезы сами, помимо его воли, побежали из глаз по рытвинам его щек.

У Марианны сжалось до боли сердце; перед таким бессильным горем она забыла гнетущую ее тоску. Андрей зажег стоявший в печурке «каганець» и подошел тоже с участием к заброшенному, несчастному деду.

— Где же они? Умерли? — спросила дрогнувшим голосом Марианна.

— Не знаю, панку, не знаю… либо убиты, либо завезены.

— Да кто же? Когда? Какая сталась «прыгода»? — обратился и Андрей к деду.

— А вот, ясный лыцарю, — с остановками и передышками начал дед, — жили мы тут тихо, спокойно и лихого человека не видали… как вдруг это в первый раз… недели две, три тому назад.

— Недели три, говорите? — вспыхнула Марианна и превратилась вся в слух.

— Так, так будет… коли горе мне памяти не отбило, — продолжал старик. — Слышим мы ночью «гвалт» и стук, и конский топот… «перелякалысь»… мои меня не пускают к воротам… там грозят, слышу, разгромить все… Прислушиваюсь — не наша «мова», другая, не понимаю… «отворяй! — кричат, — олух!» А я не разумею… Так кто-то и по-нашему гаркнул: «одчыняй ворота»! Ну, как же его христианского слова не послухаться — я и «одчыныв».

— Боже мой, сердце у меня замирает — проговорила от волнения Марианна, — все это похоже… московское войско и один наш — это, конечно, предатель Тамара… Диду, — обратилась она к старику, подавая ему фляжку со старым венгерским, которую она с собой постоянно брала в дорогу, — выпейте хоть несколько глотков, в вас силы прибавится, а потом и съедите чего-нибудь… Ну, а когда это войско ввалилось, не слыхали ли вы из их разговоров про какую-либо сечу?

— «Гомонилы» они дуже и лаялись, и перевязывали раны, да я ихней-то «мовы» добре не знаю, понять не мог, а вот молодой и пышный шляхтич, дак тот по-нашему лихословил все одному связанному пану.

— А был ли связан еще молодой шляхтич? — перебила деда возбужденная донельзя Марианна.

— Было связанных два — один молодой, пышный, а другой старик, слуга видно…

— Они, они! Слышишь, Андрей, Господь опять нас привел на путь… а я еще роптала, а Господь «обачнише» нас, слепых, — повторяла, обращаясь ни к кому, вне себя от радости Марианна. — Да, да, диду, это они лаялись, разбойники, что досталось и им добре… Это они вырезали отряд казаков… Но куда же они дели связанного шляхтича?

— Повезли куда-то… подночевали и до света повезли… а молодой атаман так все грозил связанному, что теперь-то он поквитует за все старое, — и сам натешится над ним, и пошлет еще на расправу в Москву…

— Верно, верно, диду, как с книги читаешь, — и тогда-то исчезла вместе с этими «розбышакамы» и ваша дочка, и внучка?

— Нет, ох, нет, мой юначе, — покачал тоскливо головой дед, — тогда-то мои родненькие перележали в «льоху» и их никто не тронул, но дней пять тому назад опять в глухую полночь стала ломиться эта ватага… видимо везли назад пленных казаков… я был хвор и лежал тут, а дочка и внучка выскочили на «гвалт», ну, они сразу выломили ворота и ворвались с руганью, с прокленами… хотели все «спалыть»… да не знаю, отчего не подпалили и меня бы успокоили… Вот только все пограбили, даже с хат все вытаскали, меня только почему-то не нашли, а с той поры ни дочки, ни внучки не вижу… Убили, верно, либо на муку взяли… Уж, коли бы живы были, давно бы навестили дида…

— Господь, может, их, сирот, помилует, — вставил тронутый дедовым горем Андрей. — Трупов-то ни на дороге, ни кругом нет… у них, наверно…

Дед печально кивал головой и прикладывал высохшие до костей руки к запавшей груди.

— Диду, — спросила тревожно Марианна, — а не проронили ль они слова, куда «намирялысь» ехать? Мы бы проследили, да может быть и вашу дочку с внучкой, нашли.

— Ох, не дождать мне того счастья, — встрепенулся конвульсивно старик, — а говорили, как же, говорили свободно и два каких-то пана по-нашему… Что им нужно этих послов Дорошенковых припрятать горазд… да в Москву… а теперь пока засадить их в «льохы» Рашковские: и льохы, мол, надежные, и «окопыще» кругом доброе: не выскочат и не перелезут.

— А где же это, где? Можете ли указать нам путь, дорогой диду?

— Да как же не могу, могу. Местечко Коломах всем известно, а то с милю за ним, на горке.

— Так вы, диду, может, с нами поедете?

— Куды мне, «хырному»? Я вам расскажу «доладно» дорогу: от моего хутора поедете балкою, что на заход солнца, до самой дубровы, она на всем степу одна… «маячыть» — не ошибешься… а за дубровою по той стороне тянется «шляшок» на Рашковку… Вот вы и поедете этим «шляшком» в «ливоруч» до корчмы, а там снова влево рукою подать Рашковское городище… Корчмарь, коли что, тоже покажет, а то и на око видны «окопыща»…

— Спасибо, спасибо, диду, — волновалась Марианна, — не знаю, чем и «дякувать» вас… Мы здесь всяких припасов и воды оставим… а из Рашкова «зараз же» пришлю вам гонца и про ваших известие: коли поправитесь, то к нам перевезут вас, диду.

— Спасенная душа у тебя, пышный юначе, пошли тебе Господь… — захлебнулся даже от подступивших слез старик и, откашлявшись, продолжал: — Только ночью не советую выезжать, а то заплутаетесь: подождите света, отдохните…

Как ни жгло нетерпенье Марианну, но она вынуждена была подчиниться благоразумному совету деда и осталась. Подкрепившись пищей и давши ее с осторожностью старику, наши путники на рассвете двинулись бодро в надежный уже путь, который они нашли, наконец, после долгих неудач и скитаний. Марианна теперь ехала совершенно спокойно и уверенно; одно только обстоятельство тревожило ее смутно, не опоздала ли она со своей помощью? Не увезли ли пленных из Рашкова? А потому все ее желания слились в одно пламенное — застать Мазепу в «льоху», а о том, как его спасти оттуда, она и не думала.

Без особенных приключений наши путники добрались в тот же день вечером к длинной корчме, что стояла уединенно, между группой высоких осокорей. Выбежал к ним навстречу, растопырив руки от радости и от прилива радушья, жид, и — о, дивої — Марианна узнала его сразу: это был тот самый жид, что сообщил им прежде о Тамаре и о «Дубовий» корчме, куда тот направился.

— Что же это? Мы опять приехали в «Обидрану» корчму? — вскрикнула она от изумления.

— Ай, это ясный грабя! — засуетился, закашлялся еще больше жид. — И пышное панство! Ой, какое для меня счастье! Только, ясноосвецоный грабя, это не «Обидрана корчма», а это тоже моя аренда, только зовется «Пидрашкивською» корчмой… Там-то корчма на Роменском «шляху», а эта на Рашковском, за «Дубовою» корчмой, только не в лесу, а в поле…

— А, так вот почему мы не нашли нашего приятеля, — обратилась Марианна к Андрею, — он, значит, обманул нас: бросился в лес, а оттуда в противную сторону.

— Как лис старый, — засмеялся Андрей, — спутал следы, а мы и прорвались через лес и пошли колесить…

— Но постой, — остановила его Марианна, — а молодица на хуторе в степи видела же Тамару и следы были от копыт…

— А может, то другой кто был в кожухе?..

— Милости прошу, вельможное панство, сделайте ласку, — просил между тем, умильно гримасничая и потряхивая пейсами, жид. — До «господы» прошу… все, что панство желает, все, что панству угодно…

— Ты вот что скажи мне, — отвела его несколько в сторону Марианна, — только по правде, за правду я заплачу тебе щедро… ты же меня знаешь?

— Ой, знаю, верю… Цц… Цц..! — зачмокал губами «шынкар».

— Ну, так вот что: не знаешь ли ты досконально дороги к Рашковским «льохам»?

— До городка? Как не знать — знаю: вот недалечке тут… оттуда у меня завсегда и пьют, и ночуют…

— О? Вот и отлично… Теперь там, верно, никого нет, так ты нам все и показать можешь… Говорят, — важные окопы и «льохы» и вплоть до самого Рашкова.