Виктор Конецкий - Том 1. Камни под водой

• Название: Том 1. Камни под водой
• Автор: Виктор Конецкий
• Издательство: Международный фонд "300 лет Кронштадту - возрождение святынь"
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-94220-001-7, 5-94220-002-5

В книгу вошла повесть «Завтрашние заботы» и ранние рассказы, написанные в 1950 году: «В утренних сумерках», «Заиндевелые провода», «Без конца», «Последний рейс», «Сквозняк», «Петька, Джек и мальчишки», «Путь к причалу», «По сибирской дороге», «Спуститься и подняться», «Под водой», «Если позовет товарищ», «Над белым перекрестком», «Повесть о радисте Камушкине», «Две женщины», «Последняя ночь Бандита», «Из дневника боксера».

Предисловие А.Комарицына.

---

— Нам не положено, — сухо отозвался швейцар и сразу опять расцвел, как только взглянул на Агнию.

— А где Катя теперь, дядя Вася? — спросила она.

— Буфетчицей на пассажирском судне плавает… И Валя ушла. Из прежних официанток только Марина работает, с новым директором крутит… — швейцар подмигнул Агнии и ушел.

— Я не знал, что ты именно в этом ресторане работала, — сказал Левин.

— Можно подумать, что ты должен знать про меня все… Вот мои столики — от крайнего до угла. Четыре… Сейчас вентиляцию поставили, все-таки не так душно… Когда мы виделись последний раз, капитан?

— Давно, — сказал Левин и стал рассказывать про аварию в Кильском канале.

Пожилая, накрашенная певица пела с низкой эстрады про капли дождя на окне любимой; вокруг певицы плавал табачный дым и запах теплой еды; звякали ножи и гомонили подвыпившие люди.

Вольнов плел из бахромы на скатерти косички. Он знал, что это глупо, но все не мог остановиться.

Им принесли еду. Были свежие огурцы, их следовало есть побольше, потому что в Арктике таких вещей не бывает.

— Глеб, вы совсем заскучали, — сказала Агния. — И не плетите косички. Однажды мне пришлось чуть не до утра расплетать такие же вот штучки, а потом расчесывать их гребенкой.

— Я их сам расплету, — буркнул Вольнов. Он злился на себя за то, что смущался, когда она глядела на него. Он ловил себя на том, что старался казаться грубее и мужчинистее, нежели был на самом деле.

— Так, — сказала она, отворачиваясь к Левину. — Неужели ты не набил физиономию этому Лэнгрею? Они ведь должны были вызвать тебя в Лондон?

— Не его следовало бить, следовало изувечить эту каналью Блеккера, лоцмана, — сказал Левин. — Ты ни черта не поняла. Давайте наконец выпьем.

— Давайте, — сказал Вольнов. Он чувствовал себя лишним и не мог понять, зачем Левин притащил его сюда.

— Давайте, — сказала Агния. — Только немного, Яков! И запомни: никаких вопросов обо мне, ладно? Мне уже не пятнадцать… Как только ты выпьешь, начинаются сложные вопросы. Мне и без них тошно.

Капитаны выпили по большущей рюмке коньяку и сразу повторили. Вольнов насупился еще больше и вдруг спросил:

— Кто из вас любит голубей?

— Голубь — птица мира, и ее надо уважать, — сказал Левин. Он не принял вопроса всерьез. Он закусывал огурцами.

— Я не люблю, — сказала Агния. — Я люблю воробьев. Особенно когда зима, и им холодно, и они делаются пушистыми. И вы тоже не любите голубей.

— Откуда вы знаете?

— Иначе не стали бы спрашивать.

— Они жадные и злые, — сказал Вольнов. — Они все время лупят друг друга по головам и матерятся, как сапожники.

— Вы молодец, Вольнов, — сказала Агния.

— А воробьев мне всегда жалко зимой, — сказал Вольнов.

— Глеб, ты первый мужчина, которому эта женщина не говорит пакостей, — сказал Левин.

Яков и Агния, все больше оживляясь, стали вспоминать каких-то общих знакомых. Вольнов смотрел на ее руку, на руку, которая лежала совсем близко на столе, и ему потихоньку становилось уютно здесь, среди шума чужих голосов и громкой музыки с эстрады.

«У нее длинные пальцы и узкая ладонь, — думал он. — И она умеет крепко жать руку».

Он представил ее в белом переднике и с наколкой официантки… Сколько раз мужчины предлагали проводить ее после закрытия ресторана? Потом он представил ее в синей форме стюардессы на заграничной линии. Узкая юбка, красивые длинные ноги, подносик в руках: «Мадам! Господа! Прошу кофе…» Стандартная улыбка, синяя пилотка кокетливо сдвинута набок… Мужчины отклоняются от оси симметрии своих кресел и смотрят вслед ей. Длинный проход в «Ту» — и по нему осторожно переступает Агния с подносиком в руках. И опять ее голос: «Мадам! Мсье!..» Она проходит и скрывается в кабине летчиков. Летчикам определенно веселее летать с такими стюардессами.

— Давай чокнемся, — сказал Левин. — И о чем ты думаешь, моряк?

— О свинцовом сурике и олифе, о зимовке и флагманском механике, — соврал Вольнов.

— Ты сегодня какой-то странный, Глеб. Ты много молчишь, — сказал Левин и добавил, обращаясь уже к Агнии: — Он — крепкий паренек и прекрасный моряк. Мы познакомились, когда я раскроил ему борт на швартовке в Петрозаводске.

— Что значит — «крепкий паренек»? — спросила она и коснулась браслетом своей рюмки. Рюмка слабо зазвенела.

— Значит — в нем много кремня, — объяснил Левин.

— О него можно точить ножи? — засмеялась она. Это она всего второй раз за вечер засмеялась. И, смеясь, глядела прямо ему в глаза.

Левин тоже смеялся.

— Это вы надо мной смеетесь? — спросил Вольнов, хмурясь.

— Конечно, — сказал Левин. — Помни, моряк, то, что я говорил: под наживкой блестит крючок. Теперь сколько ты ни будешь хмурить брови и говорить басом, она все будет хохотать и твердить про ножи. Я ее знаю, эту хитрую женщину…

— Вылезайте скорее из шкуры сдержанного и волевого морского волка, — сказала Агния. — И оставайтесь голеньким, таким, каким вас родила мама… И не шевелите скулами. Я же знаю, что мужчинам чаще нас хочется плакать, особенно если это настоящие мужчины…

— Я не буду на вас злиться, — сказал Вольнов.

Он все-таки немного обозлился на Левина и нарисовал на скатерти ручкой вилки большой зуб.

— А мы не боимся, да, Агнюша? — сказал Левин.

Его кто-то звал из-за дальнего столика.

— Я на минутку удеру, — сказал он. — Кажется, это зверобои. Когда я на «Леваневском» вторым штурманом плавал, мы на зверобойку ходили. Отвратительная это вещь. Тюлененки маленькие такие, беленькие и еще сами ползать не могут, а их багром — и тянут. На палубе кровищи сантиметров пятнадцать, из всех шпигатов хлещет… И вонь. И на столе в кают-компании жареные тюленьи языки лежат. А тюлененки плакать умеют. К нему подходишь по льдине, он убежать не может, лежит и плачет, глаза вылупив.

— Иди ты скорее к своим зверобоям, — сказала Агния. — Слушать тебя не хочется.

— А шубку из белька небось с витрины украсть готова, — сказал Левин и отправился к зверобоям. — Еще поморка! — крикнул он уже издали.

— Я боюсь, он напьется, — сказала Агния.

— Сегодня многие напьются. Перед выходом.

— А вы?

— Нет, наверное.

— Вам плохо здесь?

— Я не совсем понимаю, зачем Яков меня взял с собой.

— Все всегда надо принимать так, как оно приходит. Наверное, не надо ничего рассчитывать и прикидывать.

— Я не понимаю, о чем вы?

— О себе. Сегодня у меня странный день. Я сегодня позволила себе быть только с самой собой. И не думала ни о чем сложном. Это как-то само так получилось. Дочь за городом, муж с ней, экзамен вчера сдала последний… О боже, как я не хочу никаких институтов! Я хочу летать… Раньше я бортпроводницей работала. Я люблю летать.

— Завтра мы уходим, — сказал Вольнов. — Рано утром.

— Вы меня не слушаете?

— Да, но я все время думаю о том, что завтра мы уходим.

— Что «да»? Слушаете?

— Да. У вас странное имя. Я никогда еще не встречал такого. И об этом я тоже думаю. И еще мне непонятно: как может женщина жить с мужчиной, которого не любит? Мужчина еще может так, а вот женщина? Вы не любите мужа?

— Откуда вы это взяли? — она засмеялась. — Откуда, Глеб? Это вам Яшка сказал? Он все всегда выдумывает, этот капитан. Он меня просто ревнует к нему.

Вольнову очень не хотелось в это верить, ему больше нравилось то, что рассказывал Левин. Вольнов даже вздохнул, но потом улыбнулся и сказал:

— А я-то думал… А я-то думал, вы нам письмо пришлете. Куда-нибудь на Диксон… Очень было бы хорошо получить вдруг от вас письмо, где-нибудь на Диксоне. Я даже не знаю почему, но это было бы хорошо.

— А вам что, никто не пишет?

— Только мама. У меня хорошая мама. Я люблю ее. И даже не боюсь вслух говорить об этом. Может, все-таки напишете?

Агния укоризненно выпятила нижнюю губу, приложила ладонь к щеке, по-бабьи пригорюнилась и запричитала, окая:

— Ты его, миленок, получишь, когда на море камень всплывет, да той камень травой порастет, а на той траве цветы расцветут… Ты меня понял, миленок?

И второй раз «миленок» она сказала так ласково, и нежно, и просто, что Вольнов вдруг смутился. Он понимал, что она играет с ним, но все равно ему стало тревожно и хорошо, как перед прыжком с десятиметровки. Он пробормотал:

— На Диксоне теперь много коров… Они ходят прямо по улице — большущее стадо. Один бычок чуть не забодал меня возле почты…

— Пожалуйста, не пейте больше сегодня, ладно?

И опять «ладно» было ласковым, и доверчивым, и мягким.

— Хорошо, — послушно согласился он, отыскивая глазами Левина.

— Я все не могу понять, когда говорит коньяк, когда говорит тот, кем бы вы хотели быть, и когда говорите вы сами. А мне хочется, чтобы вы были здесь сами сегодня.

— Я сам не всегда знаю, когда я кто, — без большой охоты признался Вольнов. Он чувствовал, что эта женщина притягивает его все ближе и ближе, и только затем, чтобы сильнее оттолкнуть потом. Но он не мог противиться ей. Она нравилась ему. Он твердо знал, что она оттолкнет его, но очень не хотел в это верить.