Сергей Удалин - Не ходите, дети...

• Название: Не ходите, дети...
• Автор: Сергей Удалин
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-4226-0005-2

Там еще никто не был. И никто не знает, как там все обстояло на самом деле.

Черный континент. Африка того времени, когда нога белого человека еще не ступала на эти земли. Когда колдовство еще не выродилось в цирковые фокусы. Когда мужчины были воинами, а не танцорами и бездельниками. Когда женщины были естественны, как сама природа. Когда в лесах было столько зверья, что туда боялись заходить даже местные жители.

Думаете, первый белый человек сошел на африканский берег с борта фрегата и с мечом за поясом? Как бы не так. Андрей Шахов угодил туда прямиком из нашего с вами времени. Угодил вопреки своему желанию. И ждет его там отнюдь не спокойная жизнь. А ждет кровавая война, хитросплетение интриг вождей и шаманов, детективные истории, цепь трагических событий, тайны подлинной африканской магии и… И любовь тоже ждет. Весьма экзотическая любовь… впрочем, как и все вокруг.

И никому неизвестно, выберется он оттуда или застрянет навсегда, ведь расстояние до дома измеряется теперь не только километрами…

---

– Ладно, допустим, он поверил. А дальше?

– Дальше он спросил, чем занимался мой отец. Был ли он охотником или воином, гончаром или кузнецом, колдуном или вождем.

– И ты, разумеется, сказал, что вождем, – усмехнулся Шахов.

– А что тут смешного? – обиделся Гарик. – Может, он и стал потом президентом фирмы или банка какого-нибудь. Откуда мне знать? Да хоть бы и министром. Дедушка мой, между прочим, и в самом деле в министерстве работал. Я так Хлаканьяне и сказал.

Андрей опять иронически хмыкнул.

– Да у них и слова-то такого нет – министерство!

– Знаю, что нет, – спокойно парировал студент. – Я сказал, что дед входил в совет старейшин племени.

– А-а, тогда понятно, – разочарованно протянул Шахов, но тут же снова перешел в наступление: – Ну, и чего ты своим враньем добился?

Неужели Гарик не понимает, что один он там пропадет? Ни посоветоваться, ни по душам поговорить не с кем будет. И все время придется себя контролировать, как бы какую-нибудь глупость не сказать или не сделать. Это ж Штирлицем нужно родиться, чтобы такое выдержать! Да и того ведь не сразу к немцам отправили, а сначала в разведшколе обучали, если не в академии. А два курса Финэка в этом деле не сильно помогут.

Возможно, Андрей немного и лукавил, не решался самому себе признаться, что это ему теперь придется тяжело, ему не с кем будет поговорить. В самом прямом смысле, потому как здешний язык он когда еще освоит. Да уж, подставил его студент, натурально подставил.

– Что ты будешь там делать, я спрашиваю?!

– Да что угодно, лишь бы за скотиной по холмам не гоняться! – Гарик тоже понемногу начал выходить из себя. – Думаешь, приятно выслушивать поучения от дикарей, которые даже считать толком не умеют? А там я хотя бы с правящей верхушкой племени общаться буду. И уж конечно, в окружении вождя можно узнать гораздо больше важного и интересного об этом мире.

Шахов с досады хрустнул костяшками пальцев. В том, что говорил студент, была определенная логика. Поговорить с вождем и его приближенными он бы и сам не отказался. Но в то же время он понимал, что нельзя, ни в коем случае нельзя им разбегаться, какие бы радужные перспективы им ни светили, какие бы золотые горы за это ни сулили.

– Да пойми ты, не нравится мне этот Хлаканьяна! – он уже не требовал, а просил, даже умолять был готов. – Что-то он замышляет хитрое и недоброе. И боюсь, что не без твоего участия.

Но Гарик его словно бы и не слышал. Не хотел слышать. И когда это он успел стать таким упрямцем? Или всегда был, только не замечали этого ни Шахов, ни доцент Бернштейн?

– Вот я и узнаю, что он затевает, – самонадеянно заявил студент. – Только мне кажется, что не в Хлаканьяне дело. Просто ты не можешь смириться с тем, что это меня позвал вождь Сикулуми, что теперь от меня зависит, как мы будем жить дальше. Ты привык быть главным, командовать другими, а теперь все изменилось, вот ты и взбесился.

– Ах так? – Шахов побагровел. – Ну и катись к своему Сикулуми. Облизывай его черную задницу. Может, когда-нибудь в главные облизыватели выбьешься, Хлаканьяну на этом посту заменишь.

Гарик побледнел от гнева, но ничего не ответил. Да Андрей бы и не услышал. Он повернулся и быстрым шагом ушел со скотного двора, не попрощавшись с изумленно следившим за этой сценой Бонгопой.

Глава третья Назвался груздем…

Не попрощался Шахов и с Гариком, когда тот вместе с Хлаканьяной и гренадерами покинул крааль. Потом Андрей весь вечер просидел в гордом одиночестве в хижине, а наутро разыскал Мзингву и заставил шофера переквалифицироваться в учителя зулусского языка. Двое суток он ни на мгновенье не отпускал беднягу от себя, заставляя называть по-зулусски все, что попадалось на глаза. Даже к соседу, снова пригласившему Мзингву курить кальян, они отправились вдвоем, потому что и по дороге, и в гостях Шахов рассчитывал узнать еще несколько новых слов.

Проблемы, конечно же, были. И не только с запоминанием и построение фраз. Некоторые слова Андрей, как ни старался, правильно повторить не мог. Ну, не способен русский человек, не прерывая разговора, так прищелкивать языком, как это делают зулусы[49]. А если не щелкать, то совсем другой смысл получается.

Осознав, что никогда не научится правильно говорить по-зулусски, Шахов поначалу расстроился. А потом вспомнил некоторых своих знакомых из прежней жизни – и заикающихся, и тех, кто просто в детстве к логопеду не доходил. Но ведь понимали же их как-то окружающие. А со временем и вовсе переставали обращать внимание на дефекты речи, кроме разве что откровенно комических оговорок. Ну так пусть и кумало эти его за заику принимают. И Андрей стал повторять слова чужого языка так, как позволял его собственный язык. С паузами, придыханиями, пусканием слюней и прочими спецэффектами. И если Мзингва не переспрашивал, что эти звуки означают, считал свою задачу выполненной.

А на третий день Шахов пришел к Бабузе и заговорил с ним на родному для кузнеца языке. Плохо заговорил, неправильно, путая, а то и вовсе упуская падежи и спряжения, префиксы и местоимения, но зато сам:

– Я хочу… помогать ты… работать на кузница.

Бабузе понял, что само по себе уже являлось победой.

– Твоя рана больше не болит? – недоверчиво спросил кузнец.

– Много работать – рана быстро заживать, – махнул рукой Шахов. – Я сильный, ты не жалеть.

Но Бабузе все равно решил поначалу не перенапрягать выздоравливающего. Поставил его раздувать меха для плавильной печи, которая также размещалась в кузнице. Собственно, никакой кузницы и не было, просто огороженный участок земли за пределами крааля, с небольшим шалашиком, где хранились нехитрые кузнечные инструменты и сырье для работы. Там же от дождя прятали и меха, чтобы не отсырели.

Работать в кузне, даже на открытом воздухе, занятие не из приятных. Может быть, даже особенно на открытом воздухе. С палящим целый день солнцем еще кое-как удавалось справиться – печь стояла неподалеку от большого, ветвистого дерева, и время от времени его тень накрывала Шахова. Да и смесь из коровьего масла и красной глины, которой Андрей по настоянию кузнеца обмазался с ног до головы, тоже спасала от солнечных ожогов. Но оставалась еще и сама печь! От ее глиняного цилиндрического корпуса так и несло жаром, а прерывать работу нельзя ни на мгновение. Кузнец сразу недовольно оборачивался – дуй, мол, сильней. Если металл застынет недоплавленным, придется все заново начинать. А меха-то примитивные, слабенькие, особо не раздуешься.

К сшитому из бычьей шкуры мешку в форме опрокинутой набок четырехгранной пирамиды со стороны вершины подсоединялся полый коровий рог, который затем вставлялся в отверстие печи. А по швам основания пирамиды, со вшитыми внутрь тонкими, но крепкими прутьями, не позволяющими мешку сминаться, прикрепляли пару ременных полос. Помощник кузнеца закреплял нижнюю полосу, положив на нее тяжелый камень, а потом хватался за верхнюю и начинал дергать, закачивая в печь воздух. Раз-два, вверх-вниз. И все бы ничего, только сжимать меха требовалось полностью, до самой земли, и обычно управлялись с ними, сидя на корточках. Но Шахов в послаблениях не нуждался. Сгибался до земли и разгибался обратно. Чем больше амплитуда движений, тем лучше. И для работы, и для нагрузки на мышцы, чтобы быстрей восстановить прежние кондиции.

Потом плавка заканчивалась и начиналась ковка металла. Андрей брал здоровенный кусок гранита, заменявший здесь тяжелый молот, и со всей силы колотил им по заготовке, лежавшей на наковальне – такому же камню, только еще больших размеров. Раз-два, вверх-вниз. Работал с остервенением, как в молодости в тренажерном зале. И при любой возможности, если хватало дыхания, старался говорить. Впрочем, когда не хватало, тоже старался. Обо всем на свете. Расспрашивал об устройстве плавильной печи, о предметах, которые изготавливал кузнец, о том, сколько стоит его труд, что можно получить в обмен на наконечник копья, мотыгу или топор. Бабузе он сразу предупредил, чтобы тот не рассчитывал поработать в тишине.

– Я говорить – ты не смеяться, отвечать, поправлять. Я учиться.

Кузнец на все чудачества гостя смотрел с добродушной, снисходительной усмешкой. Понимал, что Шаха переживает из-за ссоры с другом, пытается хоть чем-то себя занять. Проснется завтра, почувствует, как ломит все тело после тяжелой работы, и придумает себе занятие попроще. Но Бабузе еще не знал, с кем связался.

Мышцы у Андрея наутро действительно болели, но болели привычно, как всегда в начале тренировочного сбора. Этим профессионального спортсмена не испугаешь. И когда Шахов, едва рассвело, снова заявился в кузню, Бабузе усмехаться перестал. Признал в нем помощника. Зато и требовать стал, как с настоящего подмастерья. Кричал, ругался, а Шахов только радовался, услышав незнакомое слово, просил объяснить, что это значит.

Их разговоры час от часу становились все содержательнее. Андрей действительно учился. Быстро учился, сам удивляясь своим неожиданно открывшимся способностям. На третий день он уже решился завести беседу о том, что его по-настоящему интересовало: