Лиланд Модезитт - Башни Заката

• Название: Башни Заката
• Автор: Лиланд Модезитт
• Издательство: АСТ, Terra Fantastica
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-011586-5, 5-7321-0483-2

Это — мир острова Реклас. Мир вечной войны Черных и Белых магов. Мир великой войны Хаоса и Порядка. Только — в войне этой Магию Порядка подчинили себе Черные. А воистину, может ли быть то по-иному, если Черная Магия — плоть плоти и кровь крови ритуального искусства? Белым же достался на долю Хаос. И воистину, кто поспорит с этим, если Белая Магия — свободное творящее будущее искусство? Это — мир острова Реклас Мир, где правят воительницы-амазонки, а назначенные друг другу с детства наследники правителей — Черный Креслин и Белая Мегера — пытаются завершить то, что завершать не можно и не должно. Завершить же великую войну Хаоса и Порядка возможно, лишь бросив вызов Тем Таинственным, что стоят много выше этого мира…

---

Песня льется легко и естественно. Но даже в тусклом свете качающейся лампы видно, что лицо певца напряжено, словно каждое слово дается ему с трудом, словно каждая нота представляется невидимой стрелой, пущенной сквозь упругую стену бело-красного пламени.

Юноше с серебряными волосами эти ноты видятся взлетающими к дощатой крыше серебристыми огоньками. Их призрачный свет даже более реален, чем свет масляной лампы. Сложив ладонь чашечкой, он ловит чудесного дрожащего светлячка.

…Свист!

Песня Редрика обрывается.

Рассыпавшись серебряной пылью, нота тает в воздухе. Безымянный человек тупо таращится в пустоту между пальцами, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. Слезы? Из-за призрачного «ничто»?

— Так! — грохочет в дверном проеме грозный голос охранника. — Поем, значит?! Собрались тепленькой компанией… И кто тут у нас запевала? — белая дубинка упирается в грудь худощавого мужчины со светлыми, чуть рыжеватыми волосами: — Опять ты? Порядка не знаешь?

Редрик на солдата не смотрит. Тот тычет дубинкой еще раз.

— Шевелись. Маги хотят с тобой потолковать. И разговор тебе не понравится. Ты знаешь, что они думают насчет пения, особенно здесь.

Редрик медленно поднимается на ноги.

— Давай, двигайся, мой сладкоголосый!

Прежде чем юноша с серебряными волосами успевает воспринять, что, собственно, случилось, певца с солдатом уже нет. Лишь лампа раскачивается, задета кем-то из них.

Откуда-то, возможно, из его утраченной памяти, доносятся слова: «Пение дестабилизирует дорожные работы».

Больше ни слова протеста не прозвучало. Ни слова.

Юноша с серебристыми волосами поворачивается лицом к стене. Песня продолжает звучать в его сознании.

— Ничто и все — один ответ…
Ничто и все — один ответ…

Истомленные каторжники засыпают, а он еще долго лежит, уставясь в потолочные доски, нависшие почти над самым его лицом. Постепенно музыка уходит, и он снова воспринимает окружающие его негромкие звуки: скрип коек, храп и невнятное бормотание каторжника-хаморианца, заговорившего во сне на родном наречии.

Да, мускулы уже не болят так, как в первые дни работы, солнце уже не обжигает загоревшую кожу, но у него нет ни имени, ни прошлого. Ничего, кроме звучащего в голове шепота, столь тихого, что невозможно разобрать ни слова. И лишь одно воспоминание несомненно — тень с лицом женщины.

Со временем, однако, засыпает и он. Во сне ему видятся золотистые ноты, сверкающие на фоне серых каменных стен, и бескрайние поля белого снега.

— Подъем, бездельники! Живо наружу! — голос утреннего стража звучит даже более грубо и хрипло, чем обычно.

Над каньоном моросит дождь, не прибивая пыли, а образуя в воздухе туманную взвесь. Для дорожных работ пыль — дело такое же обычное, как разливаемая черпаком утренняя овсянка. И лишь вода, чистая холодная вода напоминает о падающих белых хлопьях и песне.

Деревянная миска выпадает из рук безымянного, овсянка расплескивается по камню. Глаза юноши широко раскрыты, но он не видит ни тумана, ни остальных каторжников, ни стражей.

— Не-е-е-е-е-ет!..

Пронзительный крик звучит и звучит, бесконечно долго, и юноша с серебристыми волосами даже успевает удивиться, как это стражи ничего не предпринимают. Хотя осознает, что звучит именно его голос и стражи медленно направляются именно к нему. Но главное не это, а холод и белизна его мыслей, нахлынувшие образы…

…необозримых заснеженных просторов под вздымающимися к небу пиками…

…серебряных нот, раскалывающихся о серый гранит стен…

…людей в изумрудных одеяниях, пирующих за высокими столами…

…верховой езды по узким горным тропам…

Он шатается и даже не поднимает рук, чтобы прикрыться от обрушивающихся на него ударов. При первом ударе образы рассеиваются, после второго — человек проваливается во тьму.

Когда безымянный приходит в себя, оказывается, что он не в силах пошевелиться, ибо привязан к столу. Над его головой покачивается влажная парусина. Капельки воды, скопившиеся в складках изношенной ткани, просачиваются внутрь, падая и на каменный пол, и на его полуобнаженное тело.

Темноволосая целительница скользит по нему взглядом, хотя сейчас она занята совершенно другим: накладывает пластырь на резаную рану на руке лысого истощавшего каторжанина, бывшего некогда волосатым толстяком.

— Это должно помочь, но постарайся не допускать загрязнения.

Она говорит «постарайся», поскольку прекрасно понимает: каменная пыль проникает решительно повсюду.

Юноша с серебряными волосами закрывает глаза и старается выровнять дыхание.

— С ним все?

— С этим? Да.

— А как насчет серебряной башки?

— Дыхание выравнивается, но, пока он не очнулся, ничего определенного сказать не могу. Два таких удара по голове свалят кого угодно.

— Ну и не велика потеря. Он же ненормальный, даже имени своего не знает.

— Может, никогда и не узнает, если ты будешь бить его дубиной по черепу.

— Так он ведь спятил. Сущий псих.

— Он что, па кого-нибудь набросился?

— Не то чтобы набросился… Вдруг ни с того, ни с сего как заорет: «Нет!» Истошно так заорал, во всю глотку, вопит и ни в какую не прекращает. А магам это очень не понравилось. Ну, Джеро и огрел его по башке… От магов бы ему хуже досталось.

— Ладно. Я дам тебе знать, как у него дела, когда выясню.

Удаляющиеся шаги. Охранник и лысый уходят. Затем прямо над ним — женский голос:

— Они ушли.

Юноша дергается.

— Полегче. Сейчас развяжу.

Он расслабляется, а когда путы спадают, пытается пошевелиться. Голова раскалывается от боли.

— Лежи. Садиться пока не пробуй.

Он медленно открывает глаза и видит лицо целительницы. Та пристально всматривается в его лицо.

— Что случилось? — спрашивает она.

— Не… знаю… — бормочет он и тут же, ощутив откуда-то знакомую тошноту, поправляется: — Не совсем понимаю.

Она медленно кивает:

— Пожалуй, завтра ты сможешь вернуться к работе, но тебе придется проявить осторожность. Многое ты будешь видеть не так, как раньше. Настройка может оказаться нелегкой.

Повернувшись к открытому выходу из палатки, она продолжает:

— В пяти кай по направлению к Джеллико находится красивая долина. Маги сохранили ее для будущей гостиницы или места отдыха. Туда можно попасть по речке. Оттуда, через северные долины Кертиса, лежит путь в Слиго.

Тяжелые шаги заглушают шум барабанящего по палатке дождя.

— Дай-ка я снова загляну тебе в глаза, — говорит целительница.

— Э, да я гляжу, он очухался! — рычит возле входа в палатку охранник.

— Удар был не настолько силен, чтобы его убить, но голова у него болит сильно. Если сегодня дать ему отдохнуть, он поправится. Но приступы головокружения могут повторяться в течение нескольких дней. Так что если во время работы он вдруг зашатается или сядет на землю — не удивляйся.

— И сколько это будет продолжаться?

— Дня два. Может, три-четыре. Потом все должно пройти… Кость цела, так что для меня тут работы уже считай что и нет.

— Вот и прекрасно. Раз так, то он может валяться и на своей койке. Пошли, серебряная башка.

— Рано, — возражает целительница. — Если он сейчас встанет, то может снова свалиться без сознания.

— Ладно, пусть чуток отлежится. Я еще вернусь.

Дождь усилился, превращаясь в ливень. Впервые за много дней каменная пыль прибита к земле и больше не забивается в ноздри.

— Попробуй сесть.

Юноша свешивает ногу с края стола и на миг ощущает себя двумя отдельными людьми, по-разному видящими все вокруг. Даже дождь воспринимается так, словно идут два особых ливня, для каждого из них по отдельности.

— Встань!

Сильное звучание ее голоса поддерживает его, позволяя встать на ноги. Но его шатает, и, чтобы сохранить равновесие, ему приходится ухватиться за край стола. Целительница всматривается в глубь его глаз и говорит:

— Можешь сесть.

Голос ее снова лишен всякого выражения. Подныривая под промокшую, обвисшую парусину, в палатку заглядывает страж.

— Можешь его забирать. Что могла, то сделала. Но он еще слаб, так что на работу пока не посылай.

Юноша с серебряными волосами знает теперь, что у него есть имя. Но знает он также и то, что смертельно опасно сознаваться даже в этом ничтожном знании. Под приглядом стража он бредет под дождем в набитый узниками барак.

— О, серебряная маковка вернулся!

— Никак у него темечко и вправду из серебра. Помнишь, как огрел его Джеро?

Он молча направляется к своей койке, стараясь не смотреть на единственную пустую лежанку. Ту, которую занимал певец. Скоро ее займет другой приговоренный, а песня Редрика так и останется недопетой.

Надо бежать… бежать, пока Белые маги не узнали, что к нему возвращается память. Теперь он знает о своих былых умениях, но понятия не имеет — на что способен сейчас.

Пелену дождя над каньоном рассекает молния, следом доносится раскат грома. Дождь продолжает барабанить по крыше. Порывы влажного ветра то и дело врываются в дверь барака.