Неизвестен Автор - Сказки и легенды ингушей и чеченцев

• Название: Сказки и легенды ингушей и чеченцев
• Автор: неизвестен Автор
• Издательство: Наука
• Жанр: Мифы. Легенды. Эпос
• Год: 1983

В сборнике представлены наиболее популярные жанры чечено-ингушского фольклора — сказки и легенды, записи фольклорных текстов осуществлены в годы Советской власти. Сказки и легенды сопровождаются предисловием и обширным комментарием.

---

В достижении цели герой преодолевает три препятствия: убивает трех драконов, попадает в три подземных, мира и освобождает свою невесту. «Установка на поэтический вымысел» [181, 42] в волшебных сказках расширяется за счет развития сюжета и совершения поступков героем при помощи чудесных предметов (оселок, волшебные волосы, зеркало, плетка и т. д.).

В волшебных и героических сказках в отличие от сказок о животных и социально-бытовых своя структура, композиция и поэтический язык. Иногда сюжет разворачивается так: дракон поселяется у источника и не дает жителям аула воды до тех пор, пока ему в жертву не принесут девушку. Герой убивает дракона, и благодарные люди предлагают ему в жены эту девушку. Древнейший мотив в подобных сказках, по мнению В. Я. Проппа, змееборческий, а его развитие знаменует создание семьи [187, 175]. Противники героя — вампалы, гарбаши, ешапы — огромных размеров, глупы, занимаются скотоводством и сенокосом. Некоторые на них человекоподобны (ешап, гарбаш), имеют дочерей и всегда стремятся выпить кровь (или съесть) героя и его братьев. У ешапов и гарбашей огромные клыки, о которые они точат ножи; волосом, вырванным со своего тела (из бороды), они могут связать человека. В них проступают и зооморфные черты: они могут превращаться в птиц и животных.

В фольклоре вайнахов эти персонажи относятся к классу неразумных существ, и порой бывает трудно определить их половую принадлежность, если в контексте повествования это не оговорено. Гарбаш по своим функциям аналогична ешапу. Первоначальное значение этого слова — «невольница», «рабыня» (ср. тюрк, карауш) — позднее изменилось, и она превратилась в ведьму, колдунью.

Наиболее опасный противник героя — сармак (змей, дракон). Герой сказки всегда побеждает его и, чтобы доказать свою силу, пронзает сармака насквозь шашкой, которая уходит в землю. Ее не могут вытащить люди князя или падчаха. Юный герой подбрасывает эту шашку мизинцем.

В вариантах чеченских сказок встречаются одноглазые циклопы, к которым попадают семеро братьев. Шестерых братьев циклоп съедает, а младшему удается спастись. Циклопы обитают либо высоко в горах, либо в подземном мире (свете). Юноша-турпал помогает младшему брату отомстить циклопу.

Аналогичны циклопам энджалы, дажалы и черные хожи. Они близки кабардинским иныжам и осетинским уаигам. От их походки земля дрожит, головами они упираются в тучи, глаза у них размером с сито, а зубы — с серп. Это явно гиперболизированные персонажи фольклора, олицетворяющие непознанные силы природы.

Противниками героев выступают и крохотные персонален: Бийдолг-Бяре («всадник величиной с локоть») и Пхагал-Бяре («заячий всадник»). Они хоть ростом и малы, но обладают непомерной силой, и одолеть их могущество можно только хитростью. Лишь иногда они могут помочь герою.

Помощь юному герою оказывают муравей, кошка и т. д. Это наиболее архаические образы (предки-тотемы) не только в фольклоре вайнахов, но и в фольклоре всех горцев Северного Кавказа.

Специфика вайнахских волшебных и героических сказок в том, что в них нередко фигурируют нарты (нарт-орстхойцы). В отличие от героев нартскего эпоса сказочные нарт-орстхойцы — глупые великаны, ведущие пещерный образ жизни и напоминающие своим облаком циклопов. В столкновении с героем сказки нарты, несмотря на огромные размеры от непомерную силу, оказываются побежденными. Сказки о них распространены и бытуют и основном на востоке Чечни и Дагестана [208], т. е. в тех районах, где наблюдается явное затухание эпической традиции.

Антиподами младшего брата являются также старшие братья. Они всегда настроены против него, не признают его прав, относятся к нему высокомерно и пренебрежительно.

Мудрыми советами младшему брату помогают три девушки-сестры из другого мира, каждая из которых готова выйти за него замуж, но герой берет в жены лишь младшую сестру, а старших девушек выдает за братьев, хотя они и вели себя с ним самым коварным образом. В финале сказки младший брат прощает старших.

В волшебных и героических сказках герои обладают способностью отправляться в другой мир и возвращаться на землю, могут превращаться в птиц и зверей.

Довольно часто драматизм сказочных сюжетов усиливается трехкратными повторениями одной и той же ситуации, многократным использованием в разных сказках одних и тех же общих мест, таких, как укрощение коня, вбивание противника в землю, взаимные угрозы, мотив опасности и благополучия (кровь и пена на море, ржавчина и кровь на ноже), характеристика коня и всадника (седло приросло к коню, всадник прирос к седлу), обертывание коня шкурами, хвастовство своей силой и поиски более сильного противника, мотив змееборчества и др.

В международном сказочном репертуаре герои в большинстве случаев безымянные, в сказках же вайнахов они часто имеют и собственные имени (Тимар, Жосарко, Махтат, Пахтат, Чайтонг, Берза Дог и др.). Возможно, это более позднее явление — об этом, по нашему мнению, свидетельствует то, что некоторые имена — мусульманские (Ахмед, Магомед, Мовсур и др.).

Архаическая героическая (или богатырская) сказка является, как сказал С Ю. Неклюдов, «предшественницей наиболее ранних форм героического эпоса и столь близка к ним, что грань между жанрами подчас провести затруднительно. Однако она принимает участие и в генезисе „классической“ волшебной сказки, будучи особенно тесно связана с волшебной сказкой героического типа (AT 300–301, 4550–551). Если архаическая сказка стоит у истоков героического эпоса, то позднейшую „сказку об эпических богатырях“ можно рассматривать как одну из завершающих ступеней его эволюции: процессы зарождения и разрушения жанра оказываются, таким образом, до известной степени симметричными» [175, 82].

Для волшебной и героической сказки обязательны присказки и концовки. Во многих присказках, где речь идет о времени действия сказки, повторяются ритмичные словосочетания типа: «Давным-давно, в далекие времена…», а затем следуют пространственные понятия — «за девяносто девятью горами, где волны моря, набегая друг на друга, плачут, где скалы, ударяясь друг о друга, высекают молнии…». Временная формула сочетается с пожеланием удачи; характерно, что уже в присказке четко звучат социальные мотивы: «Давным-давно, в далекие времена, чтобы удача тебе (слушателю. — А. М.) сопутствовала, чтобы сын князя из колыбели не встал, а волчий щенок из норы не выполз…» (подробнее см..№ 14, примеч… 1). Довольно часто присказка имеет чисто бытовой житейский смысл: «Сказка, сказка, пастушья сказка! У доносчика пусть язык отсохнет, у сплетника пусть душа оборвется! Плохой хозяин дома пусть умрет! Плохая жена пусть умрет! Если жена хорошая, пусть она, радостная, возвращается к родственникам мужа и чтит своих родителей!»

Иногда концовка совпадает с присказкой: «Пусть у того, кто распустит о них (о героях сказки. — А. М.) сплетни, язык отсохнет, у доносчика пусть душа оборвется! Пусть недостойный не родится, а если и родится, пусть умрет!» Последнее проклятие нередко встречается и в финале героико-эпических песен вайнахов.

Довольно часто стихотворные концовки сказок представляют собой пожелания вражды врагам и изобилия, добра-благодати сказочнику и слушателю:

Нож-меч между ними,
Козел-баран между нами!
Пусть нам сопутствует удача,
Пусть нас не минует добро!

Художественной структуре присказок и концовок присущ ритмический строй речи, который характеризуется правильным чередованием ударных слогов в каждом предложении. Стихотворную форму, или синтаксической параллелизм, он приобретает благодаря повторяющимся в конце словам. Существует даже сказка-присказка, основанная на парадоксе:

Сказка, сказка, была, говорят,
Слепой увидел, говорят,
Глухой услышал, говорят,
Безногий погнался, говорят.
Безрукий поймал, говорят,
Не имеющий рта проглотил, говорят.

Сказители, как и слушатели, понимают, что в сказке преобладает фантастика, выдумка. В ней уже присказка настраивает слушателей на веселый лад, переносит их в фантастический и чудесный мир. Поэтому можно сказать, что «сказка есть нарочитая и поэтическая фикция. Она никогда не кидается за действительность» [185, 87], и «установка на поэтический вымысел» подтверждается сказочными сюжетами вайнахов. Но вымысел сказок, несмотря на фантастичность, невидимыми нитями связан с объективным миром, реальностью.

Затухание сказочной традиции проявляется прежде всего в волшебных и героических сказках. Сюжеты их подверглись некоторой деформации, что выразилось в искусственной контаминации (см., например, «Овдилг», № 8), убыстренном темпе действия, проникновении современной лексики (койка, фургон, фаэтон, балалайка, чемодан, винтовка и т. д.) и фразеологии («если учесть наш труд», «муж ушел на войну», «ты на всю жизнь будешь обеспечена», «ушел в кино или в театр» и т. д.), стремления к точности при определении времени и расстояния.