Газета День Литературы - Газета День Литературы # 170 (2010 10)

• Название: Газета День Литературы # 170 (2010 10)
• Автор: Газета День Литературы
• Жанр: Публицистика

---

В Есенине не найти рассудочности, которая, словно жук-древоточец, выедает древо современной поэзии изнутри. Это ещё одна причина, по которой его лирического героя нельзя представить стоящим рядом с Россией и говорящим о её кончине.

В его произведениях отразилась русская история и русская беда, прошлое, настоящее и будущее отчего края. Это свойство есенинской поэзии помогло ей сохраниться в безжалостном XX веке. Строки поэта повторялись на фронтах Отечественной войны, проницали собой все годы нашей жизни. Будто капля крещенской воды, превращающая в святую влагу целый водоём, стихи Сергея Есенина входили в душу, которая ещё не поняла собственных истоков, и делали её русской.

У Есенина достаточно много строк, совсем не похожих на знакомые образцы народной лирики, с её напевностью, мерностью повествования и прозрачностью сюжета. Масса смысловых диссонансов, ритмических перебоев, гротескных образов и тому подобных примет урбанистического, городского стиха. Но интонация поэтического голоса в столь разных произведениях, по существу, везде одна. Перед читателем возникает облик человека, который может говорить тихо и громко, признаваться в любви и кричать от негодования, быть вдумчивым и непререкаемо резким. Такая переменчивая и широкая в своих берегах художественная речь – одна из примет творческого гения, которому послушны слова и смыслы. Для него внутренняя свобода есть "человеческая" сладость и, вместе с тем – бремя мистической ответственности.

Современная поэзия взяла из сокровищницы Есенина очень важные свойства:

– любовь к русскому пейзажу;

– тягу к деталям реальной жизни, будь то предметы быта или коллизии меж людьми, живущими на селе;

– понимание своих родовых корней – можно сказать, таинственный зов крови, что течёт в наших венах и является частью крови древней, вошедшей в сос-тав земли.

Каждый поэт примеряет к себе ту художественную вещь, в которой ему не тесно петь и жить. Иначе и быть не может, поскольку певческий голос должен быть свободным – достаточно посмотреть на поющую птицу. Есенинское пространство пополняется новыми стихами, в которых современный автор естественно слит со своим великим предшественником. И это не подражание давним прописям, когда дыхание сего дня отодвинуто от слов и красок, от образа человека и образа мира. Поэты "есенинской школы" очень часто не похожи друг на друга, и может показаться, что заветы Есенина таким образом размываются и мельчают – но это неверно. Та река вдохновения, начало которой дал наш национальный поэт, принимает в себя разные притоки и становится полноводной, будто Волга.

И в том – значение Сергея Есенина и причина непреходящей любви русского человека к своему гению.

Пётр КРАСНОВ РЕВОЛЮЦИЯ СОЗНАНИЯ

Из речи на Яснополянской Встрече – 2010

"Революция сознания" против "сознания тщеты рассуждений" – вот полное название темы, которую хотелось бы раскрыть в этой статье.

И первое определение, и тяжкий дневниковый вздох принадлежат Льву Николаевичу Толстому одномоментно, к концу первого и последнего для него десятилетия наступившего XX века – века великих надежд и невиданных разочарований, сначала поднявшего человека с колен, а под конец опустившего его на четвереньки... (Замечу в скобках, что стоять на коленях и стоять на четвереньках – это, конечно, два разных, психологически, нравственно, политически и всяко обусловленных положения).

Начало его, века, было временем больших ожиданий, не вполне вразумительных чаяний и связанных с ними неизбежных и весьма горьких по плодам иллюзий.

Исторически молодая русская интеллигенция, находящаяся под самыми различными влияниями и поветриями – что с моря, именно с Запада, надует, – была больна частью идеализмом, частью базаровским материализмом ("оба хуже", по известному выражению), и это разрывало национальный мировоззренческий и политический дискурс России не надвое даже, а на десяток враждующих сегментов, и один из самых весомых принадлежал Толстому. Революционно-либеральный ("зеркало русской революции", как определил Ленин), идеалистический по духу, основанный на совершенно неоправданных надеждах и иллюзиях в отношении реального человека, он выразился в одном из вариантов названия его статьи 1909 года: "Революция неизбежная, необходимая и всеобщая".

Он, этот толстовский сегмент, противостоял не только охранительному консерватизму Победоносцева, царизма вообще, взламывал его, но и "интеллигентам-расстригам" из "Вех", гневно обвинённым в прессе тех лет в отступничестве от общего либерально-интеллигентского дела. Это был, если воспользоваться определением отца Сергия (Булгакова), типичный "героизм" с призывами немедленно изменить сознание, а с ним и весь образ жизни как отдельного человека, так и человечества в целом, уже созревшего, якобы, для самых решительных перемен в сторону вожделенного идеала. Предлагаемое же, вернее – исповедуемое "Вехами" реформаторское (не в нынешнем, конечно, россиянском смысле "большого хапка") "подвижничество" в силу его медлительности и хлопотной непрестанности усилий никак не устраивало "властителей дум", Толстого в том числе.

Этому знаковому для эпохи идеализму-героизму, кстати, эхом отзывался с другого конца политического спектра подростковый проект Николая Второго, в самом конце XIX века предложившего мировым державам-хищникам всеобщее разоружение, мир и благолепие, чем вызвал в них мелкий смешок и полную уверенность, что этого-то простеца можно втянуть в любую свою стратегическую комбинацию.

И втягивали, и он втащил Россию, вопреки наставлениям батюшки, в две совершенно ненужные ей, губительные войны с революциями, с "братом Вилли" в последней, бездарно и преступно угробив в них более 4 миллионов подданных, не считая гражданской войны как прямого следствия...

Истинно сказано: хороший человек – не профессия. И, наверное, не предлог для канонизации, ставшей возможной лишь на волне нынешнего официозного антисоветизма.

Вот Валентин Яковлевич Курбатов в своей статье "Вёрсты полосаты" задаётся вопросом, почему Лев Николаевич не услышал "исступлённости" обезбоженной интеллигенции, как явно не захотел понять и вперёд смотрящей мысли авторов "Вех"? Да не потому ли, что сам был "исступлён и одержим" своей идеей "нравственной революции сознания" под тем же самым слоганом на знамени "Всё и сразу!" и не принял "Вехи" именно идеологически, как ему "ненужное" и даже враждебное, а вовсе не из-за неясности, кастовости их языка? Исступлён творящейся неправедностью на просторах империи, хвастливо называвшей себя "житницей Европы" и в первые 12 лет наступившего XX века допустившей (семь!) массовых голодов, не говоря уже о других хорошо известных и большей частью справедливых толстовских претензиях и гневных требованиях к правящим кругам страны. Лев Николаевич сам посильно боролся с голодом в округе и насмотрелся на зловещие "маски смеха" на истощённых детских личиках ...

Да, это было "нравственным героизмом", ставшим как бы идеологическим навершием героизма революционно-террористического, а затем и восстания 1905 года, взаимные идейные симпатии здесь никак не скрывались. Но, разумеется, революционеры всякого вида и рода отбирали "из Толстого" только то, что им было нужно, посмеиваясь над "непротивлением злу насилием" и прочими "чудачествами великого старца".

Квинтэссенцией этих "чудачеств" и стала книга "Путь жизни", вышедшая в целом, хотя и с цензурными изъятиями, в 1911 году.

Читая же её сейчас, волей-неволей получаешь неустранимое, даже навязчивое впечатление, что основные посылы её ведут к тому, что можно назвать "монашеством в миру"... Вы, конечно же, помните последнее напутствие старца Зосимы Алёше Карамазову: "Мыслю о тебе так: изыдешь из стен сих (монастырских – П.К.), а в миру пребудешь как инок. Много будешь иметь противников, но и самые враги твои будут любить тебя. Много несчастий принесёт тебе жизнь, но ими-то ты и счастлив будешь, и жизнь благословишь, и других благословить заставишь – что важнее всего..."

Само перечисление названий статей, в книгу входящих, имеет или прямое ("неделание", "самоотречение", "смирение"), или подразумеваемое императивное, повелительное наклонение ("суеверие государст- ва", "ложная вера", "ложная наука" и пр.), приличествующее, иногда кажется, более монашескому уставу, нежели правилу жизни мирского человека. Сентенции, изречения-максимы, теоретические упражнения и рассуждения известных мыслителей, вполне тенденциозно подобранные, становятся в устах Льва Николаевича именно императивами, категорическими требованиями, не говоря уж о его собственных мыслях по тому или иному поводу.