Дамиен Бродерик - Игроки Господа

• Название: Игроки Господа
• Автор: Дамиен Бродерик
• Издательство: АСТ, Адаптек Пресс
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-054076-1, 978-5-93827-132-6

Августу Зайбеку 20 лет, он совершенно обычный человек. Однажды, его двоюродная бабушка Тензи сообщает, что она находит трупы в ванне каждую субботнюю ночь, к утру они всегда исчезают. Август воспринимает этот рассказ как фантазию пожилой леди, пока он сам не натыкается на труп, который впихнули в ванну на втором этаже дома его тети. Даже это не беспокоило его, но когда кто-то выходит из зеркала в ванной… Август обнаруживает, что он — Игрок в Состязании Миров. Он открывает тайны космоса, в конечном счете, космос оказывается вычислением, учится выживать в сражении между Игроками и порочными К-машинами, встречает Хорошую Машину, которая убила всех в одном из миров, и воскрешает себя из мертвых.

---

Тяжелая дверь с шипением открылась. В кабинет вошел его взъерошенный адъютант, полуголый, почесывающий голову с рассеянной улыбкой. Гай остановился возле стола и, дыша слегка кислыми парами, дружески чмокнул Деция в щеку.

— Доброе утро, Дес.

Деций обернулся и крепко поцеловал его в губы:

— Кофе, Гай.

— Конечно, — адъютант побрел в кладовую, включил кофеварку, смолол две пригоршни первосортных эфиопских зерен, высыпал их на фильтр, затем извлек заменитель сахара и сливки. Гай с Децием были старыми друзьями и обходились без фанфар. — Не спал всю ночь?

— Вообще-то, я несколько месяцев провел в ортогональном соседе. Как продвигается обратный отсчет?

— Я бы и правда мог воспользоваться какой-нибудь откалиброванной электроникой, — Гай подавил зевок. — Знаю, знаю. Что ж, насколько я понимаю их сообщения, судя по всему, мы войдем в сингулярность омеги в течение нескольких часов. О скорости нашего продвижения не хочется даже думать. — И правда.

Кофеварка хлопнула и забулькала, источая теплый аромат. Казалось совершенно абсурдным планировать утреннее кофепитие, когда местный космос вот-вот коллапсирует в окончательную беззаконность и вакуум вселенской черной дыры. Снаружи гравитационные пульсации бешеными осцилляциями сотрясали сжимающееся пространство. Галактики сотен миллиардов звезд — точнее, то, что от них осталось — полыхали огнем с эквивалентной их количеству температурой, сморщивались в сталкивающиеся друг с другом сферы из чистого света, по размеру вряд ли превышающие Солнце или одну из звезд Мозга Матрешки Джулса. А схлопывание все продолжалось, в то время как кофеварка внутри домашнего, экспоненциально стабилизированного панциря благоухала ароматным паром. Снаружи (что бы это ни значило, точнее, что бы это ни могло значить) сжатые измерения начинали вскрываться и разворачиваться, и бурлящее, вибрирующее пространство все быстрее, все яростней проваливалось внутрь самого себя.

Необъятные сознания сформировались, распространились и сосуществовали, не конфликтуя друг, с другом, в этом космосе на протяжении миллиардов лет, плетя свою сеть из звездных конструктов и турбулентного расширения дисковой среды обитания. Долгие эры они трудились, готовя сей бесконечно растянутый миг кульминации. Они царили повсюду за пределами жизнеобеспечивающей сферы, предохраняли ее от воспламенения, благодаря своей ужасающей силе и щедрости. Они еще не были богами; в некотором смысле, они никогда ими и не станут, только не теми, кого придумали онтологические мифологии их древних предков. Они даже не пребывали вне пространства и времени, за уровнем Тегмарка — они были имманентны, и их трансцендентность — их выход за пределы — являлись не более (не более! сознание мутится от одной мысли!) чем окончательным триумфом осознанной воли над бездумной энтропией. (Деций и его команда это вполне понимали.) Когда работа закончится, когда погаснет пламя под космическим перегонным кубом, когда начнется их блистательное рождение в вечности — они станут Ангелами.

Деций вздохнул и почесался. Это место вызывало у него психосоматический тепловой зуд. Он выудил чистый лист бумаги, снова взял ручку, приготовился писать. Намеренно замедлил дыхание, квантовый хаос его центральной нервной системы вошел в резонанс с изгибающимся информационным субстратом коллапсирующего местного космоса. Везикулы с нейротрансмиттером раскрылись, излив свое содержимое, словно горячее вино, на синапсы миллиардов нервных клеток в мозгу. Ионы вспыхнули и стремительно побежали, будто гонимые яростным ветром искры. Мускулы издали собственный аккорд, водя стиснутые пальцы вверх-вниз по странице. Он не знал, что пишет. Голоса из-за стен защитной капсулы захлестывали его приливными волнами. Он перестал негодовать по поводу отсутствия электронного оснащения. Кому нужны грубые инструменты, когда слышишь речи самих боготварей, пророческие и всепроникающие?

— Эй, — позвал Гай, — твой кофе готов. Принести тебе?

Гипнотически синхронизированный с силами извне, сгорбленный, восседающий на своем оранжевом шаре — высокомерные черты лица расслаблены — Деций ничего не ответил. Его рука дергалась и царапала, заполняя страницу за страницей куриными следами символов.

В своей туманной трансфигурации он понимал, что здесь кроются тайны, которые никогда нельзя будет поведать. Скоро родятся Ангелы. Этого достаточно. Ручка в правой руке двигалась, выплескивая чернила на бумагу, поднималась, тряслась в старческом треморе, в то время как левая рука искала новый лист, вытаскивала, клала на стол.

Кофе остыл, черная гладь затянулась молочной пенкой.

Четыре

Август

Обыденность моей собственной реакции на следующее утро глубоко меня озадачила. Естественно, я проснулся почти на рассвете, потому что за последние два месяца привык вставать ни свет ни заря. Естественно, я остался нежиться под одеялом, позволив себе балансировать на краю сновидения, потому что с глубоким удовлетворением осознавал, что сегодня не должен выпрыгивать из постели и, даже не приняв душ, разводить костер для завтрака. Естественно, мысль о душе вернула меня прямо к… к тому, что я без малейшего колебания счел отвратительным сном, не лишенным, однако, некоторых соблазнительных элементов. Я потянулся и, по-прежнему не открывая глаз, потерся пальцами правой ноги о скользкую металлическую гравировку на подошве левой. У милой девочки из моего сна была такая же отметина, «метка зверя», как она выразилась, перед тем как выбросить покойника через зеркало, вылезти в окно и…

Зарычав, я резко сел на кровати.

Не сон. Слишком связный. Никакой не сон, Август, обычная абсурдная реальность.

Я снова застонал, зажмурился и уткнулся лицом в ладони. Стояло теплое летнее утро, конец января в Мельбурне, денек обещал выдаться не из прохладных, но меня внезапно бросило в дрожь, я ощутил себя слабым и больным. Словно в моем теле трепетали все мышцы.

Тряслись и судорожно подергивались. Я будто превратился в ребенка после гриппа.

— Соберись! — громко приказал я. Заставил себя выбраться из постели. Открыл жалюзи и, моргая, посмотрел на утреннюю голубизну неба. Ни облачка. Зеленая лужайка под окнами явно нуждается в стрижке. Внучатая тетушка Тэнзи, должно быть, действительно испытала сильное потрясение, раз допустила такое безобразие. Пока я натягивал чистое белье, футболку и старые джинсы, дрожь в руках поутихла. Неудивительно, что бедная старушка тряслась. Удивительно, как она вообще не скончалась от страха.

Я надел ботинки и галопом спустился вниз, не заботясь о производимом мной грохоте. Наверняка Тэнзи уже встала, а если нет, то сейчас встанет для серьезного разговора. Я настойчиво постучал в дверь ее спальни:

— Тэнзи, ты уже встала? Пора завтракать!

Затем вломился в кухню, по-прежнему хранившую слабый аромат остывающих булочек. Здесь ничего не изменилось. Я взял банку с кофейными зернами, высыпал их в кофемолку, чьи металлические лопасти завизжали, наполнил кофеварку водой из-под крана (вода в Мельбурне по-прежнему превосходная), засыпал туда насыщенно-коричневый порошок с насыщенно-коричневым ароматом, включил. Отрезал два толстых куска испеченного Тэнзи деревенского хлеба и засунул их в тостер. С лязгом водрузил на огонь тяжелую стальную сковородку, бросил на нее кусок масла, а также найденные на двери холодильника бекон и четыре яйца, снова выглянул в коридор и крикнул:

— Чай почти готов, тетушка, а яйца подоспеют через минуту, так что пошевеливайся!

Не буду об этом думать, сказал я себе. Ничего не произошло, потому что не могло произойти. Моя мать показала мне иероглифы на собственной ступне, когда я был настолько мал, что даже не удивился, решив, наверное, что у всех есть такие. «Это знак семьи», — объяснила мама несколько лет спустя, когда я подрос и заметил, что у других детей иероглифов нет. Когда мне исполнилось десять, я стал отчаянно стесняться, пытался вырвать их из собственной плоти, сначала ногтями, потом отверткой. Боль и кровотечение были, однако, как ни странно, никакой инфекции я не подцепил. В детстве я, кажется, ни разу не болел, как и мои родители. Без сомнения, правильный образ жизни плюс хорошая наследственность.

Бекон шипел. В доме царила тишина. Я сверился сначала с настенными часами, затем с цифровым дисплеем на печи. Оба сообщили, что через полчаса объявится миссис Эбботт, дабы исполнить свои воскресные обязанности. Я очень осторожно, чтобы не повредить желток, перевернул яйца, выложил ароматный бекон на бумажное полотенце, налил чай в большую кружку для себя (картинка на боку изображала «Коров нашей планеты») и, не забыв про две ложки сахара и молоко, для тети Тэнзи, в ее любимые чашку с блюдцем со сценой коронации Элизабет Виндзор в i960 году. Глотнул чая, откусил кусок тоста с маслом, вытер губы и водрузил завтрак Тэнзи на большой поднос, украшенный узором из скрещенных лакированных спичек, который я сделал тетушке в подарок, будучи еще относительно юным. Испытал приступ сентиментальности, подумав, что она до сих пор хранит это уродство и даже использует по назначению. Дважды постучал в дверь спальни, потом открыл ее.