Игорь Симбирцев - ВЧК в ленинской России. 1917–1922: В зареве революции

• Название: ВЧК в ленинской России. 1917–1922: В зареве революции
• Автор: Игорь Симбирцев
• Жанр: История
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9524-3830-9

На страницах книги оживает бурное время первых лет Советской России, когда формировались новые политические институты, и прежде всего спецслужбы молодого государства. Автор подробно анализирует действия ЧК у себя дома, на фронте, в чужом тылу и за границей, особое внимание уделяя личности главы ВЧК Ф.Э.Дзержинского и его влиянию на формирование структуры и методов работы карательного органа диктатуры пролетариата в момент старта первой волны «красного террора».

---

Идеализировать Петерса не стоит даже после этой истории, именно этот яростный «законник» в деле Каплан уже несколько месяцев спустя выступит на коллегии ВЧК со страшной инициативой брать в заложники членов семей офицеров-военспецов в Красной армии, расстреливая их в случае перехода самих военспецов к белым. И он же внесет в ЧК жуткое предложение «брать по телефону»: будучи направлен в 1919 году для зачистки Петрограда при наступлении на город белой армии Юденича, Петерс по-простому предложил арестовать всех находившихся в телефонной книге горожан, поскольку телефон тогда мог быть только у обеспеченных и не последних при царском режиме лиц. А в 1921 году Петерс был направлен Дзержинским руководить от ВЧК подавлением мужицкого восстания Антонова на Тамбовщине, и там он не протестовал против бойни войсками Тухачевского восставших крестьян с помощью химического оружия, а своим чекистам дал команду расстреливать всех захваченных в бою антоновцев мужского пола и старше восемнадцати лет. В том же году при занятии Красной армией Грузии Петерс и там будет возглавлять специальную комиссию ВЧК, вместе с назначенным начальником Тифлисской ЧК Панкратовым возглавляя массовые расстрелы, когда трупы горами валялись на Соборной площади Тифлиса (в 1938 году Панкратова и Петерса расстреляют за «троцкизм»). И везде в годы Гражданской войны проявлявший такое благородство по отношению к Каплан чекист Петерс выглядит уже почти маньяком и садистом. Он на коллегии ВЧК почти маниакально твердит: «За каждое посягательство на власть нужно отвечать так, что прежний «красный террор» перед этим побелеет». Понемногу такие заклинания даже в ВЧК Петерсу создадут славу левого экстремиста, что позднее приведет к потере поста первого заместителя при Дзержинском, а позднее и к выводу за рамки госбезопасности вообще. По свидетельствам очевидцев, во время расстрелов на Дону за стрелявшим лично в обреченных Петерсом бегал его восьмилетний сын и просил: «Папа, дай я стрельну». Знай об этом Конквест, он мог бы поменять свое мнение о личности зампреда ВЧК Петерса. Но против быстрого расстрела Каплан он действительно протестовал яростно и вполне искренне, видимо действительно тянул время и ждал приезда Дзержинского.

Хотя в советские газеты за подписью Свердлова и шла уже информация о том, что Каплан входила в боевую группу партии левых эсеров, в протоколах допросов террористки Петерсом эта связь так четко не прослеживается. Не подтверждалась и выдвинутая чекистами (тоже по намеку с верхов советского олимпа) версия об «английском следе» в покушении на Ленина. Петерс даже водил Каплан в камеру к арестованному послу Локкарту в надежде на невольную очную ставку, но английский дипломат и бывшая анархо-террористка друг друга не узнали и узнать не могли.

Локкарт затем тоже писал о двойственном впечатлении, которое за время ареста на него произвел занимавшийся им Петерс: одновременно чем-то к себе притягивавший и тут же своим железным фанатизмом ужасавший. Вот к Локкарту при допросах на Лубянке не применяли силовых методов, но вряд ли и здесь можно говорить о какой-то гуманности. Петерс его откровенно запугивал, по словам самого Локкарта: «Признавайтесь, Локкарт! Здесь у нас не такие поначалу молчали, а потом признавались, что рыли подкоп под проливом Ла-Манш!» По приказу Петерса, чтобы во избежание дипломатических проблем не трогать самого Локкарта, но сломить его волю и вынудить давать нужные показания, на глазах англичанина чекисты до полусмерти избили какого-то арестованного уголовника, а затем на его глазах увели на расстрел сокамерника – бывшего при царе начальника Департамента полиции (тайного сыска Российской империи) Степана Белецкого. И если опять же верить Локкарту, после всего этого, когда он был выпущен, Петерс спокойно подошел к нему и сказал: «Вы меня проклинаете после всего этого и считаете врагом, а я лишь выполнял свой революционный долг. У меня ведь, Локкарт, жена-англичанка осталась в Лондоне, а почта давно не работает, не передадите ли ей мое письмо?» Вот такой, мягко сказать, неоднозначный человек был Яков Петерс. Пусть уж читатель сам судит, можно ли вслед за Конквестом или Локкартом назвать такую породу людей личностями с извращенными понятиями о благородстве, или речь скорее идет о явной патологии.

Характерно при этом, как метались чекисты в попытках привязать Каплан к какой-нибудь организации. Не подошли англичане, не подошли затем левые эсеры (уже арестованная после событий 6 июля Спиридонова и ее соратники от связей с Каплан сразу отреклись, с «левоэсеровским следом» Свердлов явно поторопился), тогда стали разрабатывать версию правых эсеров. В конце концов, признавшие позднее свое руководство действиями Каплан и организацию самого покушения Семенов и Коноплева входили именно в правую фракцию разветвленной тогда партии эсеров. Когда участников этой группы в 1937 году повторно арестовали и расстреляли, разница между левыми и правыми крыльями партии эсеров, видимо, для советской власти уже окончательно стерлась. Ведь и лидеров левых эсеров, казалось бы реабилитированных в 1918 году по этому делу, в 1937 году тоже повторно арестовывали, и их в НКВД, как Спиридонову и Биценко, тоже заставили признать руководство действиями Каплан летом 1918 года. Но тогда уже шпионы, работавшие сразу на несколько иностранных разведок, никого не удивляли, так же не удивляла и давно казненная террористка, получавшая задание сразу от нескольких независимых друг от друга партийных групп.

2 сентября Свердлов вызвал Петерса в правительство для отчета о расследовании и опять завел свое: «Она же призналась, вношу представление: расстрелять». Петерс вновь уперся: «Одно признание – не доказательство». Свердлов напомнил о целесообразности, и Петерс бросил ключевую в этой дискуссии фразу: «С дела Каплан мы имеем шанс раз и навсегда отказаться от подмены закона какой бы то ни было целесообразностью!» Здесь Свердлов вышел из себя и рыкнул на Петерса: «Мы начинаем в ответ на выстрелы в Ильича «красный террор», а Каплан мы сегодня же у вас заберем, вам это понятно? Тогда идите!»

На этой истории стоило остановиться столь подробно даже независимо от дела Каплан и его роли в начале кампании «красного террора». Здесь один из первых ключевых узлов сложной истории взаимодействия советской власти и ее служб госбезопасности. Это был недолгий период романтически-кровавой фазы советской истории, и часть руководства ЧК еще считала себя носителем некоей революционной истины, имеющей право столь яростно оспаривать решение верховной власти в Кремле, видимо полагая это право происходящим от собственных заслуг в революции и определенного стиля военной демократии ленинской Советской России. Очень скоро таким отношениям придет конец, и власть просто встроит органы советской госбезопасности в свою машину в качестве послушного механизма. В истории же с Петерсом и Каплан упрямство законника в чекистской кожанке было сломлено еще быстрее. Уже утром 3 сентября на Лубянку явился конвой во главе с комендантом Кремля Мальковым и едва ли не силой по указанию Свердлова отобрал арестованную у чекистов Петерса, продолжавшего твердить о букве закона и необходимости продолжать следствие. Петерс так с этим и не смирился, от ВЧК решение о расстреле подписывал вместо него член коллегии этой спецслужбы Варлам Аванесов, перед уходом в чекисты работавший как раз при Свердлове во ВЦИК одним из свердловских заместителей.

В свете этого спора становится понятно, почему Каплан вопреки очевидной логике и практике тех лет расстреливали в Кремле не чекисты, а кремлевский комендант из революционных матросов Мальков и зачем-то увязавшийся с ним участвовать в казни женщины пролетарский поэт Демьян Бедный. Каплан была расстреляна в тот же день, ее тело Мальков сжег в кремлевской подсобке, любознательный поэт Демьян Бедный при этом упал в обморок, а масса вопросов и недоговоренностей в этом деле осталась, порождая все новые версии о заговорах.

В том числе, например, и довольно экстравагантную версию о заговоре против Ленина самого Свердлова, о борьбе фракций в верхушке большевиков (наиболее расширенно эту версию разрабатывал историк советских спецслужб Ю.Г. Фельштинский, полагая главным подозреваемым именно Свердлова), в которой ЧК могла и не участвовать, а потому так сопротивляться свердловским инициативам быстрого расстрела. И сейчас странная позиция Свердлова, едва ли не одновременно с прозвучавшими на заводе Михельсона выстрелами в партийного вождя озвучившего обвинение партии эсеров, а затем столь истово настаивавшего на свертывании дела и расстреле Каплан, вкупе со странной историей с сейфом Свердлова, приковывают к нему внимание многих исследователей как к подозреваемому в организации этого покушения на Ленина:

«Так почему же Свердлов так торопился? Почему так старательно заметал следы? Одни считают, что убивать Ленина никто не собирался, а его кровь надо было пролить для того, чтобы организовать красный террор. Другие уверены в том, что Свердлову, в руках которого к лету 1918 года была сосредоточена вся партийная и советская власть, необходимо было стать еще и Председателем Совнаркома, то есть главой правительства, а эту должность занимал Ленин. Вот Свердлов с помощью преданных ему и недовольных Лениным лиц из чекистской верхушки и организовал Ильичу, как тогда говорили, «почетный уход из жизни смертью Марата». Подчеркиваю, это – версии, правда никак не опровергнутые, но всего лишь версии. Я ни в одну из них не верил, пока не обнаружил в одном из архивов уникальный по своей мерзости документ. Оказывается, еще в 1935 году, то есть через шестнадцать лет после довольно странной смерти Свердлова от испанки, тогдашний нарком внутренних дел Генрих Григорьевич Ягода (он же Енох Гершенович Иегуда) решился вскрыть личный сейф Свердлова. То, что Ягода в нем увидел, повергло его в шок, и он немедленно отправил Сталину секретную записку, в которой сообщал, что в сейфе обнаружено: «Золотых монет царской чеканки на 108 525 рублей, 705 золотых изделий, многие из которых с драгоценными камнями. Чистые бланки паспортов царского образца, семь заполненных паспортов, в том числе на имя Я.М. Свердлова и его родственников. Кроме того, царских денег на сумму 750 тысяч рублей…» Так что дыма без огня не бывает. Один из большевистских вождей по фамилии Свердлов на поверку оказался то ли взяточником, то ли коррупционером… Нет никаких сомнений, что, как только у стен Москвы оказался бы первый казачий разъезд, человек с партийной кличкой Макс, он же Малыш, Андрей и Махровый, открыл бы свой неприметный сейф, побросал бы его содержимое в чемодан и рванул бы туда, где не требуют партийных характеристик, а интересуются лишь суммой банковского счета».[1]