Игорь Симбирцев - ВЧК в ленинской России. 1917–1922: В зареве революции

• Название: ВЧК в ленинской России. 1917–1922: В зареве революции
• Автор: Игорь Симбирцев
• Жанр: История
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9524-3830-9

На страницах книги оживает бурное время первых лет Советской России, когда формировались новые политические институты, и прежде всего спецслужбы молодого государства. Автор подробно анализирует действия ЧК у себя дома, на фронте, в чужом тылу и за границей, особое внимание уделяя личности главы ВЧК Ф.Э.Дзержинского и его влиянию на формирование структуры и методов работы карательного органа диктатуры пролетариата в момент старта первой волны «красного террора».

---

В целом по всей России тогда в разной мере действовали такие конвейеры смерти в губернских ЧК или в прифронтовых армейских отделах чекистов: аресты по спискам неблагонадежных, пытки, изъятие имущества, расстрелы партиями в подвале. Неудивительно, что некоторые чекисты при этом у такого конвейера сами сходили с ума, как это со всей безжалостностью показано в литературном образе сумасшедшего чекиста у Зазубрина в повести «Щепка» – в жутком образе обезумевшего от крови начальника губернской ЧК Срубова был воплощен реальный чекист Матвей Берман. Именно у молодого еще председателя Томской ЧК Моти Бермана от крови и водки случилось тогда похожее умопомешательство. Таких реальных прототипов зазубринского председателя губернской ЧК, рехнувшегося на своей страшной работе, в годы Гражданской войны было предостаточно. В той же печально известной Киевской ЧК сошедший с ума ее сотрудник Михайлов выпускал голых арестованных в сад и охотился там за ними в ночи с револьвером. В составе первой Грузинской ЧК подобными массовыми отстрелами безоружных отличался Шульман, вскоре оказавшийся сошедшим с ума на почве употребления кокаина и гомосексуалистом. На Ставрополье сошедший с ума от ежедневных казней чекист Трунев явился домой и убил собственную жену. И таких примеров по России за те годы множество, прививка жестокостью и кровью новой службе шла полным ходом. Что бы ни говорилось о жестких подчас методах работы дореволюционной царской охранки или о «царстве провокации» в ней, представить среди царских жандармов в массовом порядке что-то подобное невозможно.

Люди на этой новой службе безумели от крови до того, что в угаре расстрелов бросались не только на собственных жен, но и на коллег по ЧК, как показывает собиравший такие примеры из материалов деникинской следственной комиссии о злодеяниях ЧК Мельгунов в своей книге:

«Почти в каждом шкафу, – рассказывает Нилостонский про киевские «чрезвычайки», – почти в каждом ящике нашли мы пустые флаконы из-под кокаина, кое-где даже целые кучи флаконов». В состоянии невменяемости палач терял человеческий образ. Один из крупных чекистов рассказывал, передает авторитетный свидетель, что главный московский палач Мага, расстрелявший на своем веку не одну тысячу людей (чекист, рассказывавший нам, назвал невероятную цифру – 11 тысяч расстрелянных рукой Мага), как-то закончив «операции» над 15–20 человеками, набросился с криками «раздевайся, такой-сякой» на коменданта тюрьмы Особого отдела ВЧК Попова, из любви к искусству присутствовавшего при этом расстреле. Глаза, налитые кровью, весь ужасный, обрызганный кровью и кусочками мозга, Мага был совсем невменяем и ужасен, говорил рассказчик. Попов струсил, бросился бежать, поднялась свалка, и только счастье, что своевременно подбежали другие чекисты и скрутили Мага.

И все-таки психика палача не всегда выдерживала. В упомянутом отчете сестер милосердия киевского Красного Креста рассказывается, как иногда комендант ЧК Авдохин не выдерживал и исповедовался сестрам: «Сестры, дурно мне, голова горит… Я не могу спать… Меня всю ночь мучают мертвецы»… В России в последнее время в психиатрических лечебницах зарегистрирована как бы особая «болезнь палачей», она приобретает массовый характер».[3]

Здесь наивный интеллигент Мельгунов зря посчитал цифру в 11 тысяч расстрелянных лично штатным палачом на Лубянке нереальной и фантастической. Это тот самый Мага, настоящая фамилия которого Петр Магго, из латышей-чекистов первого призыва в ВЧК, расстрелявший с 1918 по 1939 год лично не одну тысячу приговоренных, которого так ценил в годы Большого террора кровавый нарком Ежов.

Огонь по своим и поиски заговоров

Не углубляясь в многочисленный и доступный сейчас широким массам конкретный материал по чекистским репрессиям в годы Гражданской войны, отметим лишь некоторые узловые и символические моменты, проявившиеся в ходе этой террористической кампании внутри собственной страны, повлиявшие на процесс развития органов госбезопасности в СССР в дальнейшем и на их взаимоотношения с властью. Здесь у чекистов впервые проявились две крупные тенденции, которые годы спустя расцветут пышным цветом. Условно их можно определить как «огонь по своим» и «раздувание дел о контрреволюционном заговоре».

Тенденции периодически обращать острие террора против своих у дореволюционных спецслужб Российской империи до 1917 года не было при всех их недостатках, это именно ноу-хау большевистской власти, причем почти с первых дней ее существования. Как в июле 1918 года впервые чекисты отстреляли своих вчерашних коллег эсеровской принадлежности, так затем периодически кампании расправ с частью «своих» в стенах ЧК и ее служб наследников происходили. Бойня чекистских кадров в 1937–1939 годах НКВД стала только апофеозом этих процессов.

В годы Гражданской войны своих чекисты с такой яростью и в таком количестве еще истребляли, хотя ЧК в те годы в кадровом плане и не была тогда еще так монолитна и привязана к стволу партии. В те годы в ней хватало еще и «попутчиков» из бывших членов других партий, и случайных авантюристов, и беспринципных садистов. Но тогда еще на обязательность кадрового монолита обращали меньше внимания, в дыму Гражданской войны от чекистских кадров в первую очередь власти требовались верность ей самой и беспощадность к врагам. Ленин, выступая 7 ноября 1918 года перед сотрудниками ЧК, заявил, что партия в первую очередь требует от них «быстроты, решительности, а главное – верности». И это была не пустая фраза, а ясное понимание задач времени: профессионализм, законность и прочие «излишества» – все потом, сейчас только жестокость к врагам и верность самой власти.

Убийства и казни чекистами чекистов в годы Гражданской войны и «красного террора» тоже случались по разным причинам: в связи с изменой или переходом на сторону врага, на почве партийных разногласий или в целях укрепления дисциплины, просто в хаосе подозрительности или при сведении личных счетов после пьянки. Все это случалось, но целенаправленной кампании истребления чекистов чекистами целыми волнами, как в конце 30-х годов, не было. Процессы против злоупотребивших своим положением чекистов в 1918–1921 годах были достаточно редки, зачастую даже в случае установления вины последних они заканчивались довольно мягкими решениями о снятии с должности или о недолгом тюремном заключении.

Например, знаменитое дело о злоупотреблениях в Казанской ЧК 1919 года, где высокопоставленные казанские чекисты-латыши Лапинлауск и Кангер были обвинены в присвоении вещей арестованных, вымогательстве взяток и систематическом пьянстве в ущерб работе. Хотя вина этих деятелей ЧК была полностью установлена трибуналом, только Лапинлауск, начальник оперативного отдела ЧК Казани, получил пять лет тюрьмы.

Девятнадцатилетняя чекистка Кангер была советской властью совсем амнистирована, так как она являлась любовницей начальника Казанской ЧК Карлсонса и в момент суда была от него беременна. Самому Карлсонсу, чьи подчиненные и интимные подруги в ЧК за взятки выпускали арестованных и арестовывали невиновных, вся эта история стоила только снятия его с должности и назначения в центральном аппарате ВЧК на должность преподавателя чекистских курсов оперативной подготовки. Вскоре Карлсонс опять на большом посту в Украинской ЧК, только в 1937 году его расстреляют свои совсем по другому поводу. А на его место главы Казанской губернской ЧК прислан из центра очередной латышский чекист Девинталь. Осужденный Лапинлауск, впрочем, сразу после приговора отправлен на психиатрическое лечение, а в 1920 году совсем освобожден от тюрьмы под личное поручение зампреда ВЧК Петерса.

Похожими достаточно мягкими санкциями отделалось в том же году руководство Тюменской ЧК, почти в полном составе уличенное в разложении и грабежах. Зверства этих людей после восстановления ЧК на отбитой у колчаковцев территории Тюменской губернии в вину им, разумеется, не ставились, но им вменили в вину взятки и растаскивание при обысках ценностей по собственным карманам. Начальник губернской Тюменской ЧК Комольцев и его ближайшие соратники (начальник уездной ЧК в Тобольске Падерня, начальник уездной ЧК в Ялуторове Залевин, завхоз Тюменской ЧК Иноземцев и другие) были арестованы в конце 1919 года. Но по ходатайству назначенного нового главы Тюменской ЧК Степного отделались незначительными тюремными отсидками и изгнанием из чекистских рядов. Сменивший позднее Степного на посту начальника Тюменской ЧК Иван Студитов известен не только своим взносом в кровавое подавление в 1921 году крестьянского восстания против Советов в Западной Сибири, но и очередным скандалом, так называемым «Ишимским делом», эхо которого тоже долетело до Москвы. Сотрудники Тюменской ЧК опять вступили в конфликт с местным губкомом РКП(б), своей властью арестовав несколько споривших с ними видных партийцев в городе Ишиме.