Эрнест Лависс - Том 5. Революции и национальные войны. 1848-1870. Часть первая

• Название: Том 5. Революции и национальные войны. 1848-1870. Часть первая
• Автор: Эрнест Лависс
• Издательство: ОГИЗ
• Жанр: История
• Год: 1938

---

Это прекрасно поняли и народ и государи: венское правительство порывало с революцией и не признавало никаких легальных основ, кроме трактатов 1815 года. Временно ослабевшие партикуляристские тенденции возродились теперь с новой силой, так как успех стал казаться более вероятным. Когда административный совет Прусского союза предложил созвать избирателей для избрания депутатов в давно обещанный парламент, Ганновер и Саксония бурно запротестовали, а так как совет не обратил на их протест внимания, то оба короля отозвали своих посланников; Австрия оказала им энергичную поддержку. 27 февраля 1850 года Саксония подписала с Баварией и Вюртембергом договор четырех королей. Хотя Ганновер официально и не примкнул к этому союзу, но истинные его намерения не подлежали сомнению; в силу этого договора Германский союз должен был управляться директорией из семи членов (Пруссия, Австрия, четыре указанных королевства и оба Гессена), при которой должен был состоять парламент из 300 депутатов, поровну избираемых Австрией, Пруссией и остальной Германией. Австрия немедленно приняла предложение Баварии и Саксонии и только потребовала, чтобы в состав реорганизованной Германии входили все ее провинции. Это было окончательным крушением прусских надежд. Отданная во власть коалиции своих противников, Пруссия в известном смысле перестала существовать в качестве независимой державы; ей предлагали расходовать силы на укрепление собственной соперницы.

Принц Луи-Наполеон, искавший в то время союзников, послал в Берлин своего наперсника Персиньи, с тем чтобы нащупать почву и завязать там связи. Наполовину немец, дружественно расположенный к стране, где он провел часть молодости, Персиньи ничего не имел против того, чтобы Пруссия округлила свою территорию; он предлагал ей поддержать ее проекты за небольшое «вознаграждение», например за Ландау. В качестве импровизированного дипломата Персиньи, в котором было больше пылкости, чем проницательности, внес в свои предложения некоторую нескромность, что крайне возмутило Фридриха-Вильгельма. Последний был еще слишком проникнут воспоминаниями о Священном союзе, и Франция оставалась в его глазах наследственным врагом; мысль о том, что разрыв с Австрией может толкнуть его в объятия принца-президента, еще сильнее побуждала его к примирительной политике. Однако вызывающее поведение Баварии и Саксонии резко задевало самолюбие Фридриха-

Вильгельма, и Радовицу удалось добиться от него согласия на принятие двух мер, на которые до сих пор он не решался.

Несмотря на требования прусского ландтага, Фридрих-Вильгельм в течение нескольких месяцев оттягивал окончательное утверждение дарованной им конституции, которая была, по его мнению, слишком окрашена радикализмом. Либеральное меньшинство больше с мужеством, чем с успехом, старалось спасти некоторые завоевания мартовских дней; постепенно ему пришлось отказаться от свободы печати, от присяги солдат хартии, от права отменять существующие уже налоги; правительство было уполномочено издавать указы, имеющие силу закона. Но всех этих уступок было еще недостаточно: король потребовал пересмотра пятнадцати статей; парламент подчинился и на этот раз. Тем не менее, он, быть может, не получил бы награды за свое смирение, не случись осложнений во внешней политике. В предвидении внешнего конфликта правительство благоразумно рассчитало, что не следует восстанавливать против себя народ.

Не без огорчения решился Фридрих-Вильгельм присягнуть конституции; в сущности говоря, палата была теперь просто совещательным учреждением, и король мог быть уверен, что неопределенный и далекий контроль такого парламента не угрожает его власти никакой опасностью. Тем не менее совесть короля была неспокойна, и совершавшаяся в его душе внутренняя борьба ясно выразилась в произнесенной им речи: «Я и мой дом, — сказал он, — мы хотим служить господу богу. Сегодня я в первый и последний раз выступаю перед депутатами страны, не прикрытый ответственностью моих советников, а единолично, как человек чести, который хочет дать то, что у него есть самого дорогого, хочет дать свое слово, произнести свое решительное и обдуманное «да». Конституция родилась в такую годину, которую преданность грядущих поколений захочет смыть слезами и вычеркнуть из истории Пруссии, и на всех частях ее лежит клеймо ее происхождения. Но в том исправленном виде, который она получила в настоящее время, я могу присягнуть ей на верность; я могу это сделать в надежде, что мне дадут возможность управлять на ее основании, что верность народная окажет мне поддержку против злонамеренных людей, которые пожелают прикрыть свою испорченность свободой, дарованной королем, и смотреть на эту хартию как на устранение божественного провидения» (6 февраля 1850 г.).

Одной из отличительных черт характера Фридриха-Вильгельма было его исключительное упрямство; на него не действовали ни сов. еты, ни логика событий; если он иногда и откладывал осуществление своих планов, то никогда окончательно от них не отказывался. В тот самый момент, когда он присягал на верность конституции, он уже помышлял о дальнейшем ее изменении, причем не без основания рассчитывал на тупую покорность своих подданных и на их Почти безграничную угодливость. Он отказался по крайней мере от мысли о восстановлении чистого абсолютизма, а при бессилии и безнадежном положении немецких либералов им достаточно было самой слабой надежды на лучшее будущее, чтобы они все-таки отдавали предпочтение Пруссии.

В это время в государствах, объединенных под гегемонией Пруссии, состоялись наконец так долго откладывавшиеся выборы. Парламент собрался в Эрфурте 20 марта. Это было зрелище одновременно и трогательное и комическое, — самоотречение Депутатов, которые старались предупредить все фантазии избранного ими государя, чтобы убедить его принять их в число своих подданных. Большинство депутатов принадлежало к Готской партии; они были «больше роялистами, чем сам король», и в данном случае слова эти следует понимать в буквальном смысле. Им предложено было внести в конституцию 26 мая 1849 года некоторые изменения, обусловленные отпадением от союза Саксонии и Ганновера; слово «конфедерация» было заменено словом «союз»; коллегия государей была сокращена до пяти членов. Ни на одно предложение депутаты не возразили ни слова. Скоро они заметили, что их излишняя услужливость не нравится и что покорность их рассматривается как бестактность. Король хотел, чтобы они изменили основную хартию. Но в каком смысле, в каком пункте? Решение этих вопросов предоставлено было их собственной догадливости. Радовиц предупредил их, что чрезмерным усердием» они рискуют скомпрометировать все дело, а затем погрузился в молчание оракула.

Собрание пустилось на хитрости; оно решило принять сначала конституцию целиком (чтобы создать таким образом «совершившийся факт» и окончательно привязать Фридриха-Вильгельма к союзу), а затем рекомендовать правительствам принять ряд предложенных поправок. При всем том собранию не удалось удовлетворить короля, оно разошлось с печальным сознанием, что было одурачено комедией, к которой никто серьезно не относился, и с чувством сожаления о том, что принесло свои убеждения в жертву королю, который даже не догадывался о горечи этой жертвы и уже решил столковаться с Австрией.

Нашлись горячие головы, которые хотели довести начатое, дело до конца, в том числе князь Эрнст Саксен-Кобургский. Он играл до известной степени роль мухи, помогавшей (в басне) тащить телегу, и возбуждал к себе подозрительное отношение Елизаветы и партии Крестовой газеты, прекрасно знавшей слабые стороны короля, который легко увлекался фантастическими планами. Чтобы вырвать короля из-под влияния окружавших его «старопруссаков», князь предложил ему созвать входивших в союз государей на съезд в Готу. Этот план способен был вскружить романтическую голову Фридриха-Вильгельма: среди этого кортежа государей он мог бы вообразить, что возродилась эра Гогенштауфенов и, может быть, удалось бы добиться от него заявления, от которого оп не мог бы отказаться. Королева вместе с камарильей отпарировала этот удар; съезд состоялся, но не в Готе, а в Берлине (май 1850 г.), и с этого момента потерял всякое значение. Под более или менее благовидными предлогами введение в действие конституции союза было снова отложено; теперь никто уже не строил себе иллюзий относительно близкого будущего, а большинство членов выжидало только удобного повода, чтобы снова отдаться под покровительство Австрии.

Теперь у Шварценберга руки были развязаны; 13 августа 1849 года Гёргей сложил оружие при Виллагоше, а 27 сентября капитуляция Клацки при Коморне ознаменовала конец венгерского восстания. Венеция была покорена (август), туринский парламент утвердил мирный договор, заключенный Виктором-Эммануилом (декабрь). Италия лежала у ног Ра-децкого. Эти быстрые успехи несколько опьянили австрийских государственных деятелей, и они готовились расправиться с Пруссией так, как они расправились с Пьемонтом.