Эстер Элькинд - Андрогин…

• Название: Андрогин…
• Автор: Эстер Элькинд
• Жанр: Короткие любовные романы

Господь ей дал талант. Но не сказал, как им распорядиться

Эстер ЭЛЬКИНД (23.3.1985 – 14.1.2007)

Читательница – откликаясь на рассказ Эстер:- Очень клёво! Читала не подряд… мне так больше нравится… но чем дальше читаю, тем больше хочется задать дурацкий вопрос, не имеющий прямого отношения к творчеству: Вам действительно 21 год?

Эстер:- Да, мне действительно 21 год!!! Это не дурацкий вопрос! Мне его очень часто задают!

Эстер теперь 21 навсегда…

Жила с оголёнными нервами и дразнила Зверя (три шестерки вбиты в её сетевой адрес). Примеряла порочные маски и завороженно заглядывала в бездну: а что – т а м ?Обожала эпатаж, в своём фотоальбоме выставляла собственные ню.Азартно тусовалась, оставаясь одинокой в толпе. И в литературу уходила, как в запой – с концами.Любой психолог скажет, что в девушке дремал ген самоубийства. В итоге своей жизнью Эстер распорядилась сама. Безбожно распорядилась.

В ноябре 2005-го Эстер открыла журнал в ЖЖ. Плодить уйму френдов не старалась – довольствовалась десятком друзей, которые её понимали. Немногочисленные записи в дневнике – те же тексты, перетекающие на литературный сайт и обратно. Куда больше комментов на сайте ПРОЗА.РУ- там у Эстер уже был с в о й читатель.

Она оставила нам талантливое письмо, в котором есть блёстки настоящей прозы. Почитайте – не рассуждая, нравится это или нет – там достаёт и мастерства, и вдохновенья, а больше – искренней исповедальности, без чего нет подлинной литературы.

---

– Привет! – сказал он, – Можно я тут присяду?

– Да, конечно, садись! – ответил я, поспешно подвинувшись на диване.

– Как тебе концерт? – спросил он, широко улыбаясь своей широкой улыбкой и сверкая глазами так, словно желая пустить искры и пожечь что-нибудь.

– Ни как! – ответил я, – Я не особенно люблю такую музыку!

– А зачем тогда пришел? – рассмеялся он.

– За тобой! – сказал я.

– Тони! Меня зовут Тони! – улыбнулся он.

– Я пришел за тобой, Тони! Пойдем со мной! – словно приказал, но лишь потому, что он сам этого желал, я.

– Пойдем! – ответил он, – Но, – Он сделал паузу, словно смущаясь, – Это будет стоить тебе определенных денег…

– Сколько ты хочешь?! – спросил я.

– 500 $ за ночь.

– А за всю жизнь?

– Не смейся надо мной! – произнес он жалким голосом, так, как хнычут дети, доверчиво и жалостливо.

– Я не смеюсь! – попытался я его убедить, – Ты мне очень нравишься!

– Но ты еще даже не был со мной! – протестовал он.

– У тебя есть постоянный мальчик? Ты любишь кого-нибудь? – спросил я.

– Нет! Я свободен!

– Тогда почему ты не хочешь дать мне шанс? Ты мне безумно понравился! Я хочу быть с тобой! Всегда!

– 500$ за ночь! – настоял он.

– Хорошо! Но обещай, что потом ты подумаешь! – сказал я.

– Да, я подумаю! – ответил он.

Мы медленно встали с дивана и направились к выходу. Тони шел впереди, я за ним.

Он пересек VIP зону и вышел в основную часть клуба. Мы быстро пересекли танцпол и спустя несколько секунд, были уже у выхода.

– К тебе, или ко мне? – слишком деловито, и явно волнуясь, спросил он.

«Почему он так волнуется?! – думал я, – Наверняка он работает уже достаточно долго!»

– Как хочешь! – ответил я, – Как тебе будет спокойнее! Я живу здесь не далеко, минут десять пешком! Ты, я предполагаю, тоже!

– Да!- ответил он, – Тогда, ко мне! Хорошо?! Я люблю быть у себя дома!

– Как скажешь! Веди! – ответил я, показывая, что полностью ему доверяю.

– Хорошо! Иди за мной! – сказа он, уходя куда-то вглубь переулков.

Я последовал за ним.

Мне не было страшно, или беспокойно, я чувствовал лишь прилив смеха, постепенно наполнявший меня изнутри. Мне хотелось хохотать, смеяться до потери пульса, до боли в животе, до истерики, до «я больше не могу», мне было невыносимо смешно.

Я хотел расхохотаться, слово над какой-то подстроенной мною самим шуткой, в которую, я же и попался.

Смех и слезы, слезы и смех. Обида. Мне было обидно.

Тони шел передо мной, ведя меня к подъезду старого дома. Я шел, теперь, скорее, по инерции, нежели от желания, или другого чувства. Нет, я не разочаровался внезапно, с моих глаз не соскочила пелена, но я чувствовал какую-то лживость, ту, которая, когда-то зародившись в твое собственной душе, потому, через время, или даже времена, приходит к тебе в неузнаваемом обличии и, заставляя принять себя, словно родную сестру, наносит удар в спину, ненеожиданно, предупредив тебя заранее, но так, чтобы ты не успел, но не смог, потому что «рука не поднялась», защититься. Смешно!

Тони вошел в подъезд, я вошел за ним.

«Третий этаж! – сказал он, ведя меня на лестниу, – Поднимись здесь! Ты не против?»

– Нет! Лестница, значит, лестница! – вяло ответил я, не слишком обнаруживая своего присутствия.

Мы поднялись на третий этаж. Тони подошел к одной из дверей и нажав на ручку, открыл.

– Ты не запираешь дверь? – почему-то поинтересовался я.

– Нет, дома все равно кто-то есть!

Тони вошел в прихожую, я последовал за ним, в нос мне ударил резкий запах кошачьей мочи.

– У вас кошки? – почему-то вновь спросил я, хотя это было очевидно.

– Да, здесь много народу живет! У нас есть старушка, которая живет с десятью кошками, поэтому тут таки воняет! Но мы привыкли! – улыбнулся он.

– А кто, вы?

– Я, мой друг, и наша подруга. Мы все занимаемся проституцией! – рассмеялся он, – Тебя что-то смущает!

Я почувствовал, что на своей территории, Тони чувствовал себя гораздо увереннее и раскрепощеннее. Он перестал меня бояться, или делать вид, что боится. Он говорил нагло, открыто, даже немного с вызовом, что, как я понял, должно было заводить.

Меня это не прикалывало, но и не пугало, лишь, смешило. Мне стало обидно, что меня смешит собственное изобретение, мой вымысел, воплощение моего желания, мне было больно. «Неужели все мои мысли и желания столь ничтожны, что способны лишь смешить?!» – думал я.

Я начал снимать обувь, чтобы оставить ее в коридоре.

– Не снимай! – сказал Тони, – Здесь все равно грязно, да и не факт, что кошки нашей соседки, не выразят желание обозначить твои ботинки, как новый предмет на их территории! – рассмеялся он так, словно это происходило неоднократно.

Я смотрел. Он вошел в комнату, в первую дверь, что была по коридору, и позвал меня проходить за ним. Я вошел. Ободранные обои, старые постеры, открытый шкаф с покосившейся дверцей, куча грязных носков на полу, смятые джинсы и футболки, большой диван, музыкальный центр, колонки, телевизор, кучи кассет.

– Иди сюда! – сказал он, протягивая мне руки для объятий.

Он смеялся.

Я тоже.

Мы оба смеялись, но не слышали смеха друг друга.

Тони смотрел на меня своими миндалевидными практически черными, от расширенных зрачков, глазами. Я смотрел на него.

«Выеби меня!» – читалось в его взгляде.

«Я не хочу!» – читалось в моем.

… Я вспомнил, как когда-то в детстве, было мне тогда лет пять, я сидел на корточках, на полянке рядом с дачным домом, на мне были короткие штанишки в клеточку, сандалии, казавшиеся мне тогда девчачьими, потому как они были белого цвета. Папа постоянно говорил маме, что она покупает мне девчачью одежду и так нельзя. «Он же мужик!» – слышал я, как звуки папиного голоса раскалываются на осколки и падают вниз, с оглушительной скоростью, ударяясь о какую-то невидимую, но максимально значимую и сильную преграду.

– Что было, то я и купила! – безапелляционно отвечала мама.

Пожалуй, тот аспект, что прикрываясь отсутствие одежды, по крайней мере в детстве, в советском Союзе можно было спокойно, не подвергаясь никакой анафеме, носить вещи, который формально принадлежали другому полу. В этой стране выращивали андрогенов.

Мне нравились мои «женские» туфли, несмотря на то, что поскольку я был не слишком аккуратным ребенком, то вскоре они превратились в нечто, неопределенного пола.

Я сидел в траве, поймав маленькую букашку и сперва долго играя с нею, то, отпуская, то, снова ловя, сажая пробежаться по моей руке, или колену, я наслаждался тем доверием, которым это маленькое существо проникалось ко мне. Оно верило мне абсолютно и безгранично. И чем совершеннее была его вера в меня, ни как в бога, потому как бог может погорать, коли рассердится, а как в равного себе, только очень большого друга, который никогда не придаст, просто потому, что ему это не сможет придти в голову и всегда защитит. Тем больше наслаждения доставляло мне, медленно, не коем образом не скрывая своих намерений и желаний, оторвать ему, сперва одну лапку, потом – вторую. Он недоуменно смотрел на меня, не понимая еще, что происходит, словно человек, которому акула оторвала пол туловища, но он еще этого не осознал и потому продолжает в ужасе смотреть на уже не его мир. Потому я отрывал третью лапку, и четвертую. Некоторые, особенно верующие и подверженные внушению, продолжали жить и после этого. Хотя, может быть, они еще надеялись, что я их отпущу, и они, доковыляв на двух оставшихся, куда-нибудь в более-менее укромное и безопасное место, смогут отрастить оставшиеся?! Не знаю! Но я не скрывал от них, что пощады не будет.

Я получала наслаждение, экстатическое, сравнимое, наверное, лишь с оргазмом перевоплощения, удовольствие. В последствии я понял, что это было что-то вроде наркотика, кайф тот же, что и от общения с богом, или дьяволом, для кого как, или полит корректнее будет сказать, от познания чего-то сверх важного, но вот последствия…

Но тогда я просто наслаждался, примитивно и отрешенно, бездумно и, наверное, даже немного потеряно.

Доверие, абсолютная вера, невозможность допустить даже мысли о предательстве. Все это не рушилось, ни в тот момент, когда я открыто, говорил «я убью тебя», не позже, когда я начинал приводить свои угрозы в действие, ни в конце, когда уже можно было лишь попрощаться. Мне всегда казалось, что благодаря этой абсолютной вере, что я них внушал, даже самые ужасные из них, те, которым давно уже было заготовлено место аду, прощались и попадали в мир вечного блаженства. Скорее всего, я лишь оправдывал так свою жестокость, наличие которой в своих действиях, я ощутил в тот момент, когда увидел восторг глазах других мальчишек, с которыми я вынужден был играть и «дружить», потому как, по велению судьбы, мы на определенное время, оказались на одной территории. Их одобрение было самым тяжким оскорбление, которое я мог получить. Я знал, что если они меня осуждают, а еще лучше, не понимают, то я все делаю правильно, если же в их глазах читался восторг и абсолютное одобрение, то я понимал, что стою на не верном пути.