Григорий Ходжер - Белая тишина

• Название: Белая тишина
• Автор: Григорий Ходжер
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1976

Роман «Белая тишина» является второй книгой трилогии о нанайском народе. Первая книга — «Конец большого дома».

В этом романе колоритно изображена жизнь небольшого по численности, но самобытнейшего по характеру нанайского народа. С любовью описывает автор быт и нравы своих соотечественников.

Время действия — начало XX века. Октябрьская революция, гражданская война. Ходжеру удалось создать правдивые образы честных, подчас наивных нанайцев, показать их самоотверженную борьбу за установление Советской власти на Дальнем Востоке.

---

— Правильно, на Амуре воды хватает! — смеялись одни няргинцы.

— Смотри, желудок просолишь, — говорили другие.

Кета прошла, закончилась горячая осенняя пора, наступили праздничные дни. Баоса впервые за последние годы забрал себе родовую святыню — хулусэнский священный жбан.

— Смотри, пэку, это наш заксоровский жбан, — сказал он внуку, когда привез жбан счастья в Нярги, — ни один род не имеет такого священного жбана, ни один род не может его сделать, потому что у них не было великого шамана, который смог бы изготовить такой жбан. Ты Заксор, и это твой жбан!

Священный жбан с двуликим бурханом поставили в угол, и Баоса начал праздновать осенний праздник. К нему приходили соседи, друзья, родственники, не обошли и дети, Полокто с Пиапоном. Потом начали приезжать на молитву охотники из соседних и дальних стойбищ, привозили больных жен, детей, матерей и отцов, всем хотелось выпросить счастья, здоровья у священного жбана, все спешили, потому что многие собирались во второй половине месяца петли уйти в тайгу.

Молился и Бата Бельды, охотник из стойбища Чолчи, он просил удачи в зимней охоте. После молитвы он передал Баосе завернутый в тряпицу серебряный рубль. Баоса был крепко выпивши, он удивленно повертел в руке рубль, усмехнулся и оставил на столике между рыбьими и утиными костями.

Второй охотник из стойбища Джоанко подал ему уже три серебряных рубля. Баоса на этот раз был трезвее, он поднял с пола кланявшегося охотника и его слепнущую мать.

— За что даешь деньги? — спросил он у оторопевшего охотника.

— За молитву, — пробормотал охотник.

— За молитву?

— Да, маме лучше стало, вот я и приехал поблагодарить священный жбан за исцеление.

— Лучше стало?

— Лучше, лучше, — ответила старушка за сына.

— Я молился священному жбану в Хулусэне, там с меня потребовали три рубля, сказали, такая цена за глаза.

— Кто сказал?

— Тамошние хозяева.

— Какие же это хозяева! Это сволочи! — закричал Баоса помолодевшим от негодования голосом. — До чего дожили, за деньги уже молятся священному жбану, за деньги вымаливают здоровье! Что же это происходит на Амуре? Кто у тебя брал деньги?

— Турулэн.

— Турулэн?!

Баоса еще раз переспросил и сел на край нар, свесив ноги, чего никогда не делал с малолетства. «Турулэн сам берет деньги за моление? Турулэн… Самый старейший в рода Заксоров! Турулэн».

Нет, Баоса не мог представить, как это старейший Заксор, уже глядя одним глазом в буни, мог дойти до того, что начал собирать деньги за молитву родовой святыне. «Нет, здесь что-то не то, не может Турулэн этого делать. Почему он промолчал об этом, когда отдавал жбан? Постеснялся? Совесть грызет? Нет, Баоса не может брать деньги за молитву и никогда не возьмет, водка, купленная на эти деньги, будет жечь его нутро, крупу, купленную на эти деньги, не переварит желудок. Как может Баоса брать деньги со своего брата, который пришел к нему за помощью? Как он может лишить его этих денег, добытых кровью и потом? И за что брать? За то, что священный жбан дарует здоровье человеку!»

— Здоровье, счастье, совесть не покупаются и не продаются, — тихо проговорил он и вернул деньги охотнику. — За молитву священному жбану оскорбительно платить и брать деньги.

Баоса вспомнил про вчерашний рубль, оставленный на столике, и начал искать его, но так и не разыскал. Тогда он достал из своей кожаной сумки, где хранились пушнина, деньги большого дома, серебряный рубль и вернул чолчинскому охотнику. А ночью, когда большой дом уснул крепким пьяным сном, Баоса зажег жирник, поставил перед священным жбаном, поклонился три раза и затих.

— Ты великий, ты священный жбан, — прошептал он после долгого молчания. — Тебя создал шаман, равного которому нет на земле, он создал тебя, чтобы ты помогал его роду Заксор выжить на земле и размножиться. Ты помогал нам на охоте, на рыбной ловле, приносил достойным счастье, больным здоровье. Ты честно исполнял желание великого шамана. Потом люди других родов, умиравшие от болезней, начали просить помощи, и ты щедро дарил и людям других родов счастье и здоровье. Ты был щедр, ты был добр ко всем, и тебя признали все нанай Амура, Сунгари и Уссури. Ты был честен, как и твой отец, великий шаман, за щедрые угощения ты щедро выполнял просьбы молящихся и, кроме угощения, ты никогда и ничего не требовал. Если бы ты потребовал, то кто-нибудь из нас услышал твое требование. Ты не требовал, да и требовать не мог. За то, что даруешь человеку радость выздоровления, счастье зачатия детеныша, счастье обретения зрения, ты разве осмелишься попросить какое-нибудь вознаграждение? Нет, не можешь. Ты честен, священный жбан, но тебя пятнают нечестные люди. Как это ты терпишь? Почему не разразишься гневом на них? Или, может, тебе так и хочется, чтобы люди деньги платили за исцеление? — Баоса выжидательно замолчал, поклонился и спросил: — Где же твоя прежняя честность, священный жбан? Если Турулэн берет деньги с молящихся с твоего согласия, то я все равно не буду их брать. Я сейчас лягу, усну, и ты мне все объясни, я хочу знать правду.

Баоса потушил жирник и залез под одеяло. Спал он плохо, ворочался с боку на бок, тревожные мысли о священном жбане, Турулэне рассеивали сон. Утром он проснулся с тяжелой головной болью, ломило поясницу, ныли ноги — вернулась старая болезнь.

При больном хозяине дома неудобно было молиться священному жбану, поэтому жбан и двуликого бурхана перенесли в дом Полокто.

Баоса заболел не на шутку, поясницу ломило так, что нельзя было глубоко вздохнуть, кашлянуть. Агоака прикладывала к пояснице мешочек с горячим песком, но это не помогало. Старик лежал на спине и боялся делать лишнее движение, чтобы не вызвать боль. Рядом с ним постоянно находились Богдан с Хорхой, они приносили ему все новости, и Баоса знал все, что делается в стойбище.

«Не попраздновал как следует, — с горечью думал старик. — Не успел даже счастье внуку вымолить. — И опять его охватывала тревога, которая пришла в то утро болезни. — Неужели это проделки священного жбана? Может, он рассердился за мою резкость?»

А мальчишки не понимали тревог деда и наперебой пересказывали все услышанное и увиденное.

— Хунгаринский охотник привез такую смешную чушку, что все смеялись над ней, черная сама и с желтыми полосами, — похохатывал Богдан, вспоминая полосатую жертвенную свинью.

— А я видел, как двое палками дрались, — сообщал Хорхой, — они даже не пьяные были. Ох, ловко дрались! Трах! Тах, тах тах, тах! Так ловко, так ловко, надо нам, Богдан, научиться так драться.

— Дедушка, я видел, как мэнгэнский охотник деньги совал Ойте, чтобы он передал отцу. Ойта отказался, не взял. А в это время отец Ойты вышел и взял деньги.

— Это было сегодня? — хриплым голосом спросил Баоса.

— Да, сегодня.

Баоса сбросил с себя одеяло, медленно сел, от натуги и боли у него струился пот с желтого лица. При помощи внуков надел теплый халат, подпоясался, попросил принести какую-нибудь палку и, когда Хорхой принес половину галтухина,[42] он, опираясь на нее, встал на ноги и заковылял к выходу.

На улице дул холодный низовик, высокие волны со снежным гребнем катились по реке, по небу низко плыли растрепанные лохматые куски черной тучи.

Баоса на улице зашагал увереннее, даже пнул ногой вертевшуюся под ногами суку. Осторожно взобрался на крыльцо деревянного дома Полокто, открыл дверь и вошел. Среди пьяного шума, толкотни Полокто все же заметил отца и подбежал к нему. Баоса молча размахнулся палкой-гултухин и ударил по плечу сына. Когда тот согнулся от боли и подставил спину, посыпались удары по спине.

— За что, отец? За что бьешь, при народе срамишь?! — кричал Полокто, увертываясь от ударов.

— Это ты посрамил меня! — выдыхал тяжело Баоса. — Это ты посрамил мое честное имя! Ойта, Дяпа, Калпе, Пиапон и ты сам, собачий сын, сейчас же при мне вынесите на берег священный жбан, погрузите на большой неводник и сейчас же отвезите в Хулусэн. Быстро двигайтесь! А ты все деньги, у кого брал за моление, верни. На моих глазах верни!

— Я не брал, отец, не брал! — закричал Полокто, но тут же получил удар по голове.

— Верни, собачий сын! Не доводи меня до греха! — молодецким голосом закричал Баоса.

Полокто дрожащей рукой вытащил из грудных кармашек халата две тряпицы и, не глядя ни на кого, положил деньги на край нар.

Охотники и их жены, ошеломленные расправой Баосы над старшим сыном, молчали и перешептывались между собой:

— Ошалел совсем, спятил старик.

— Это просто не пройдет, он ведь выгоняет священный жбан.

— Попробуй ему ответь, отец ведь.

— Говорили же, он болен, пошевелиться не может.

— Правильно делает, за что деньги платить?

Тем временем Пиапон с Калпе выносили священный жбан из дому, за ними Дяпа с Ойтой несли двуликого бурхана. Вскоре они выехали на бушевавший Амур.