Григорий Ходжер - Белая тишина

• Название: Белая тишина
• Автор: Григорий Ходжер
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1976

Роман «Белая тишина» является второй книгой трилогии о нанайском народе. Первая книга — «Конец большого дома».

В этом романе колоритно изображена жизнь небольшого по численности, но самобытнейшего по характеру нанайского народа. С любовью описывает автор быт и нравы своих соотечественников.

Время действия — начало XX века. Октябрьская революция, гражданская война. Ходжеру удалось создать правдивые образы честных, подчас наивных нанайцев, показать их самоотверженную борьбу за установление Советской власти на Дальнем Востоке.

---

Лодки Полокто решил строить после того, как сородичи отказались покупать доски. Русские крестьяне из Малмыжа и Вознесенского охотно покупали нанайские, легкие, устойчивые плоскодонки, давали за них хорошую цену.

Полокто с сыновьями начал строительство лодок. Дяпа с Улуской закончили свою лодку и стали работать на Полокто. Сам Полокто вывозил лодки в Малмыж, за хорошую цену, как он считал, продавал Саньке и возвращался обратно с бутылками водки, с едой, с подарками. Он поил сыновей, брата с зятем и хвастался, что умеет зарабатывать деньги без охоты и рыбной ловли. Он раздавал подарки Дяпе и Улуске, давал за работу немного денег и вскоре совсем прибрал их к рукам. Так брат с зятем стали его работниками.

— Дяпа, ты же мой родной брат, а ты зять Улуска, — говорил Полокто, когда выпивали, — зачем нам ссориться? Разве я желаю вам плохого? Я ведь теперь самый старший после смерти отца, и вы должны меня слушаться. Ну, скажите, где вы сейчас могли бы заработать деньги? Русским косили бы сено? Так это же непривычная работа, зачем она? Лучше у меня, спокойная работа, да и денег получаете. Верно говорю? Водку пьем. Верно? А вот другие не понимают, сидят дома, а помочь мне не хотят. Безмозглые, как кочки на мари! Тьфу! Кочки и есть, а не люди. Вы им покажите деньги, которые я вам дал, материи на штаны и рубашки покажите.

Выпившие Дяпа с Улуской послушно пошли к соседям, побреньчали серебряными рублями и заманили кое-кого. Когда набралось в артели человек десять, Полокто опять принялся за пиление досок. Работа закипела: пильщики шоркали пилой на козлах, рядом обстругивали доски, заколачивали борта, конопатили готовые лодки.

Полокто был очень доволен. Дела у него шли, как никогда, хорошо. Когда он возвращался из своей верфи домой, в Нярги, то с усмешкой смотрел, как Пиапон с учителем Глотовым сколачивали большую лодку, точь-в-точь похожую на кунгас Глотова.

«Вот безмозглые, кому нужна такая лодка, — думал Полокто. — Ее и с места не сдвинешь».

Полокто подходил к строителям, садился рядом и курил трубку.

— Большая, глубоко будет сидеть, — замечал он.

— А у тебя все маленькие? — спрашивал Пиапон.

— Всякие.

— Нам большая потребовалась.

Братья всегда мало разговаривали между собой, даже когда жили вместе в большом доме, а теперь после долгих лет жизни врозь, при встрече перекидывались двумя-тремя словами, и каждый считал, что удовлетворил братские чувства друг к другу. Полокто всегда с неприязнью относился к брагу, и Пиапон знал это. Молчаливый по своему характеру, он при встрече с Полокто превращался в великого молчальника.

Выкурив трубку, Полокто поднимался и, не прощаясь, шел домой, посмеиваясь над кунгасом брата. Он не знал для кого брат строит эту громоздкую неуклюжую посудину, но догадывался, что она предназначена Митрофану Колычеву.

Вскоре, после того как Пиапон засмолил свой кунгас и увез в Малмыж, Полокто отправился вслед за ним с тремя новыми лодками.

— Полокто, друг дорогой, — встретил его Санька. — Сколько еще лодок построишь?

— Сколько хочешь, — похвастался Полокто.

— А они не нужны больше. Не хотят их покупать.

— Как не хотят? Ты же сказал, что можешь сколько угодно купить и распродать.

— Тогда я так думал, теперь не то время, в других стойбищах тоже нанай делают лодки и продают. Все русские уже имеют лодки.

— Что мне тогда делать? — растерялся Полокто.

— Может, другие лодки будешь делать?

— Какие другие?

— А вон такие, как у Митрофана.

— Они тяжелые, неходкие, на них против течения не поднимешься. Сколько гребцов требуется, чтобы двинуть такую лодку!

— А ты умеешь их делать?

— Нет, не умею, — сознался Полокто и вновь начал охаивать творение своего брата.

— Помолчи, — оборвал его Санька. — Если я говорю, что нужны такие лодки, значит нужны. Ты слышал, я на озере Шарго лес пилю и из глины камни-кирпичи делаю? Кирпичи надо вывозить оттуда. Для этого кунгасы нужны. Будешь делать?

— Не знаю, они не такие, как наши лодки.

— Ладно, у меня в Шарго есть человек, который умеет делать такие лодки, он тебя научит. Ты будешь делать из моих досок, я тебя не обижу, хорошо заплачу.

— А как мои доски?

— Продай.

— Никто не покупает.

— Пусть полежат, если кому понадобятся — купит.

Через несколько дней Санька заехал к Полокто, и они выехали на озеро Шарго. Там жило несколько семей русских промысловиков, занимавшихся охотой и рыбной ловлей, заготовкой кедрового ореха. Не против были они побродить по бесчисленным ключам и ручейкам с лотком в руке. Но сколько ни бродили они, никто из них не нашел золотую жилу, хотя она находилась у них под боком. Узнали об этом золоте только прошедшей весной, когда несколько артелей старателей внезапно нагрянули на Шарго и начали бешено забивать шурфы за шурфами, да совсем замутили светлый звенящий ручеек. Мутная грязная вода стекала в озеро. За лето старатели подобрали все шаргинское золото и исчезли, оставив к осени разрытую землю и опоганенную речушку.

Ванька Зайцев долго искал, кто навел старателей на шаргинское золото, но так и не дознался. Говорили, будто он подозревает кого-то из своих соседей и угрожает его застрелить.

Когда Санька с Полокто приехали в Шарго, Зайцев первый вышел их встречать. Он был в коротких заплатанных штанах, босой, ворот мокрой от пота холщовой рубахи был расстегнут.

— Здорово, здорово, медведь! — поздоровался Санька.

— Ведмеди не бывают рыжие, понял? — ответил Ванька. — На охоту надо ходить, купчишка. Ружо-то хоть держал от роду? Знамо, не держал. Привез водочки? Давай, а то жара душит, горло просохло.

— Ты мне скажи, как дела идут.

— Зеньки есть — увидишь.

— Что пилите?

— Лодки будут здесь делать, — ответил за него Санька.

— А-а, это они умеют.

Ванька Зайцев был старшим над пильщиками.

Полокто вышел из лодки и пошел по берегу, где стояли пять козел.

«Да, Санька и правда весь лес здесь распилит на доски, — подумал он с завистью. — Столько досок, да какие они разные, эти, наверно, для пола, те для крыши. А эти очень подходят для нанайских лодок».

Полокто ощупывал доски, гладил их шершавую поверхность, вдыхал кедровый аромат и думал, что будь у него столько денег, сколько у Саньки, он нанял бы не десять пильщиков, а двенадцать, и козел бы поставил шесть. Но почему именно шесть, а не семь, не восемь, он сам не знал. Ему просто было приятно от мысли, что он имел бы чуть больше, чем Санька. Заметил он и то, как расширилось поселение русских, появились три новых дома, значит, увеличивается население, прибывают новые люди. Это тоже, конечно, не без Санькиных рук. Осмотрел он и печь, где обжигали кирпич, прошел по рядам, где сушился сырец, потрогал на крепость готовый кирпич.

Когда он вернулся на берег, Ванька Зайцев разливал по кругу пильщикам по второй кружке водки.

— А, вернулся, — закричал он, увидев Полокто, — давай выпьем! Только позабыл я твое имя, помню твоих братьев: Пиапона, Калпе, а тебя позабыл.

— Полокто, — подсказал тот.

— Вот, вот, Полокто, давай выпьем с нами. Ты хороший охотник, знаю, хороший охотник. Слышь, други, он хороший охотник. Будем пить, — Ванька подал Полокто кружку, наполовину наполненную водкой.

— О, Ванька, многа, многа! Моя так не могу, — запротестовал Полокто.

— Говорю пей, — потребовал Ванька.

Полокто опрокинул кружку в рот, вытер рот рукавом халата и смущенно поставил кружку перед собой.

А Ванька больше не обращал на него внимания и кричал на Саньку:

— Купчишка, а купчишка, живот тебе распороть? А, спрашиваю тебя, распороть? Ты не улыбься. Ты не улыбься. Ты кажи, почему мало плотишь? Почему, а?

— Как рядились, Ваня, так и плачу, — улыбался Санька.

— Нет, ты нас омманул, ты плотишь нам мало, мы уговаривались не так. Ты думаешь, ежели мы читать, писать не пендрим, то може нас товось, — Ванька сделал пальцем замысловатую фигуру.

Долго в этот вечер кутил Ванька Зайцев со своей артелью пильщиков, по тайге далеко разносилась матерная брань Ваньки. Утром он пошел к Саньке с больной головой, с опухшими глазами.

— Я тебе, купчишка, лишнего не наговорил? — спросил он осипшим от крика голосом.

— Говорил, — жестко ответил Санька. — Я тебя, рожа, от солдатни оберег, в глухой тайге запрятал, а ты меня хаешь! Ты знаешь, что происходит на фронте?

— Откуль нам знать? Мы люди таежные, в глухомани живем.

— Если бы тебя тогда обрили, голова твоя лежала бы где-нибудь на чужой стороне.

— У других головы лежат, моя стала бы лишняя? Чево пужаешь? А войной ты меня не пужал и не голоси громко, ты меня знашь, — хмуро проговорил Ванька Зайцев, и Санька услышал угрозу. Он всегда побаивался Зайцева и потому старался приблизить его. Назначил старшим в артели, привозил вдоволь водки и пил иногда с ним. Ванька Зайцев тоже знал трусливую душонку торговца и не против был иногда сыграть на этом.