Григорий Ходжер - Белая тишина

• Название: Белая тишина
• Автор: Григорий Ходжер
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1976

Роман «Белая тишина» является второй книгой трилогии о нанайском народе. Первая книга — «Конец большого дома».

В этом романе колоритно изображена жизнь небольшого по численности, но самобытнейшего по характеру нанайского народа. С любовью описывает автор быт и нравы своих соотечественников.

Время действия — начало XX века. Октябрьская революция, гражданская война. Ходжеру удалось создать правдивые образы честных, подчас наивных нанайцев, показать их самоотверженную борьбу за установление Советской власти на Дальнем Востоке.

---

«И правда, необыкновенная», — подумал он. Встретился о ее черными глазами, улыбнулся. Девушка тоже улыбнулась.

— Я от Гиды, — сказал Богдан, разглядывая девушку. — Он просил, чтобы ты вышла поздно вечером, он тебя будет ждать.

— Сам не мог сказать? — спросила девушка мягким, грудным голосом.

— Он стесняется.

Гэнгиэ длинной палкой помешала в котле варево для собак.

— Выйдешь? — спросил Богдан. — Гида хочет знать.

Девушка вдруг вытащила из-за пазухи небольшой сверток и подала Богдану.

— Передай ему, — прошептала она.

— А что это? — удивился Богдан.

— Ах, какой ты! — совсем смутилась Гэнгиэ. — Передай ему.

Богдан еще раз взглянул на пунцовое от смущения лицо девушки и попрощался.

«Ну и хорошо, — подумала Гэнгиэ, — все равно мама заставила бы самой подарить».

Гэнгиэ не думала одаривать будущего мужа подарками, она даже и не знала, что жениху надо что-то дарить. Но мать заставила ее вышить кисет, разукрасить самыми красивыми узорами, для этого она не пожалела шелковых ниток и бисера. Кисет Гэнгиэ шила несколько дней, за это время мать сама готовила еду, кормила собак, носила воду, ездила за дровами с соседскими женщинами, потому что весь плавник и сухостой рядом уже были сожжены.

— Он твой жених, тебе с ним жить всю жизнь, — говорила мать, рассматривая узоры на кисете. — Пусть он видит, что ты не только красива, но еще и большая мастерица. Наши мужчины только на первых порах любуются красотой женщины, а потом они смотрят, что делают наши руки. Хорошо готовишь еду — хорошо. Хорошо вышиваешь — еще лучше. Не покладая рук хлопочешь по дому — очень хорошо. Вот такие наши мужчины.

Кисет, кажется, вышел неплохой, даже отец похвалил и сказал, что не знал, какая у него дочь мастерица. Потом сделал обиженное лицо и добавил, что, конечно, она не стала бы для него так стараться. Но то была шутка отца, радующегося будущему удачному замужеству дочери.

…Богдан прибежал на то место, где оставил Гиду.

— Вот тебе, — Богдан отдал ему сверточек.

— Что это такое? От кого?

— От нее.

Гида дрожащей рукой развернул сверток и вытащил расшитый бисером красивый кисет. Юноша задохнулся от охватившего его волнения. Потом он обнял Богдана и стал с ним бороться, повалив на мягкий песок.

— Сдаюсь, Богдан, обожди, — опомнился Гида. — Весь кисет помяли.

Гида сел и стал разглядывать узоры.

— Если бы она понимала грамоту, она тебе этим бисером написала что-нибудь, — сказал Богдан.

Но Гида пропустил мимо ушей замечание друга, он разглядывал узоры и за ними видел нежную любимую Гэнгиэ. И зачем ему грамота, когда рядом с ним Гэнгиэ, его любовь, его жизнь!

Вечером в сумерках рыбаки сделали последний контрольный замет и вытащили двенадцать кетин, самый большой улов за все это время.

— Кета подходит, завтра начнется рунный ход, — заговорили рыбаки.

В этот вечер рано легли спать, и сказочники впервые уснули спокойно, никто не пришел в их хомараны, упрашивая рассказать сказку. Даже собаки будто чуяли, что ожидает их хозяев тяжелый труд, и не выли в эту ночь.

Один Гида бодрствовал. Он сидел в кусках возле холодного остывшего котла и ждал любимую. Когда Гэнгиэ вышла из хомарана, он выступил вперед. Девушка подошла к очагу и села. Гида, только что готовивший горячую речь о своей любви, опять онемел.

— Я… кисет получил… красивый, — пробормотал он. — Табак стал другой… вкусный.

Гэнгиэ молчала, она прутиком разравнивала пепел под черным котлом, расшвыривала остывшую золу.

А на черном небе плясали звезды, оповещая жителей земли о надвигавшемся ненастье.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Как предполагали старики, осень выдалась дождливая и ветреная. К концу кетовой путины задул холодный низовик, нанес тяжелые свинцовые тучи с моря. Заморосил надоедливый дождь, так некстати для рыбаков и их жен.

Пиапон в первый подход кеты вдоволь заготовил себе юколы, корм собакам и с наступлением ненастных дней вернулся с семьей в стойбище.

— Скоро учиться начнем, — радовался Богдан, который рыбачил с Пиапоном.

— То, что Павел тебе задал, все выполнил? — спросил Пиапон.

— Да, все выполнил.

— Павел хороший человек, он очень хочет, чтобы вы научились читать и писать. В Болони тоже был учитель, тот как увидел, что дети не слушаются его, полгода посидел в стойбище и уехал. А Павел хороший человек. Другой на его месте не стал бы разъезжать по тоням, да требовать от вас, чтобы учились, махнул бы рукой и отсиживался бы у друзей в Малмыже.

Пиапон всегда разговаривал с племянником как с равным, ему нравилась его любознательность и разговорчивость. Богдан не мог долго молчать — он или расспрашивал о чем-нибудь или сам рассказывал.

Зять Пиапона, напротив, был молчаливый, задумчивый человек. Он мог молчать целыми днями, разговаривать с ним было одно мучение, каждое слово приходилось вытягивать, словно крючьями. Пиапон, сам молчальник, сторонился зятя и только в редких случаях выезжал с ним на охоту или рыбную ловлю.

Вернувшись в Нярги, Пиапон два дня ладил охотничье снаряжение, на третий день с зятем и Богданом выехал на охоту. На Черном мысу Пиапон остановился на полдник. Здесь с весны жили пятеро корейцев, они раскорчевали, расчистили небольшую поляну под огород, посадили овощи, построили две фанзы и все свободное время продолжали расширять участок под огороды. Пиапон решил познакомиться с ними. Как только корейцы увидели охотников, вышли на берег, принесли кочан капусты, крупную брюкву. Все они были босы, в рваных штанах, в грязных изорванных рубахах. Один из них довольно понятно говорил по-русски.

Пиапон отдал им прихваченную из дома свежую кету. Корейцы благодарно закивали головами, потом все вместе сели в кружок и стали пить чай.

— Говорят, вы от русских прячетесь? — спросил Пиапон.

— Нет, русски пряч нету, — ответил кореец. — Русски наса земля давай есть.

Глаза корейца разгорелись веселым огоньком, и он без расспросов Пиапона начал рассказывать о своей жизни. После захвата Кореи Японией не стало житья беднякам-корейцам, японцы издали закон о телесном наказании и пороли беспощадно за малейшую провинность. Порку, может быть, вытерпели бы, но японцы отобрали те маленькие клочки земли, на которых корейцы выращивали овощи, на них начали строить заводы, открывать полигоны, а крестьян сгоняли с насиженных мест.

Ким Хен То, как звали говорившего по-русски корейца, с друзьями ушел из своей деревушки, оставив семью. Сперва он подался в Китай, потом в Маньчжурию, всюду видел беспросветную жизнь бедняков, и всюду бродили такие же безработные, безземельные крестьяне, как и он. Тогда Ким Хен То подался к русской границе, слышал, что на русской стороне много земли и человеку, любящему землю, там можно жить привольно. Но на границе толпились сотни, тысячи корейцев и китайцев, желавших переселиться на русские земли. Здесь он увидел, как из-за русской границы солдаты привели большую группу корейцев и китайцев, солдаты довели их до границы, вывели на китайскую территорию и потребовали, чтобы больше их ноги не было на русской земле. Ким Хен То подошел к одному корейцу, побывавшему по ту сторону границы, и расспросил обо всем: оказалось, что эту группу выдворили из территории России потому, что они не запаслись специальными бумагами, разрешающими безвозмездное проживание на русской земле.

— Русские боятся, что мы заселим их землю, а потом, когда прибудут русские люди, им не хватит земли, — рассказывал кореец. — Купить бумагу я не мог, у меня совсем нет денег. Как я буду жить? Как будут жить мои дети?

Кореец плакал. Ким Хон То на последние деньги купил у русских бумагу, но русские потребовали, чтобы он принял христианство. Ким готов был принять любую веру, лишь бы иметь свою землю. Он принял христианство, русское имя, но теперь забыл свое русское имя и всем говорит, что его зовут Иван. Четверо его товарищей тоже называют себя Иванами. Это не беда — пусть зовут их как хотят, главное теперь, что они имеют свою землю. Ким Хен То с двумя товарищами скоро собирается съездить в Корею за семьями, весной они привезут сюда жен и детей. Здесь он заживет новой жизнью! Здесь не запрещают иметь собственный топор и нож, а в Корее японцы разрешают иметь на всю деревню один топор и один нож.

«Один топор и один нож на всю деревню, — думал Пиапон, отплыв от Черного мыса. — Как же так можно жить? Что за люди эти японцы? Пришли на чужую землю, отобрали ее, выгнали жителей, оставили голодными. Как же так можно? Русские ведь не отобрали у нанай их стойбища, но выгнали в тайгу. Почему это один народ такой, а другой — совсем иной».

— Они, эти японцы, издеватели! — сказал вдруг Богдан. — На все стойбище оставили один топор и один нож. Это как? Если бы в Нярги был один нож и один топор, то мы все подохли б с голоду. Как выедешь на рыбалку или на охоту без топора и ножа?