Григорий Ходжер - Амур широкий

• Название: Амур широкий
• Автор: Григорий Ходжер
• Издательство: Известия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1973

В книге прослеживаются судьбы героев в период активного строительства социалистического строя. Ходжер с большим художественным тактом показывает, как под влиянием нового времени становится более тонким и сложным психологическое восприятие его героями книги.

---

В шахматы Шатохин проигрывал Кирке все партии, но в шашки он играл гораздо лучше.

— Давайте, ребята, настоящее соревнование устроим, а? — предложил Кирка. — Играть по кругу, кто выиграет, получит какой-нибудь подарок.

Хорхой с Шатохиным нашли какие-то неизрасходованные сельсоветские деньги и приобрели в магазине какую-то вещь — приз. Что они купили — никто не знал, кроме них. Слух о призе дошел до пожилых охотников, и те в один голос заявили, что хотят принять участие в турнире. Пришлось Кирке их включать в списки участников, а Шатохину готовить дополнительные шашки и доски. Теперь в школе стало по вечерам многолюдно и шумно. Девушки и женщины не мешали шашистам, они укрывались в комнате учительницы.

Шашечный турнир закончился, несмотря на многочисленность участников, быстро. К удивлению няргинцев, победу одержал Кирилл Тумали. Он играл не хуже Шатохина, но никто не ожидал его победы.

— Моя была победа, Кирка виноват, подставил ногу, — оправдывался Шатохин, которого прочили в победители.

— Победитель Кирилл! — объявил торжественно Хорхой. — Он получает подарок!

Хорхой вытащил сверток, развернул, и все увидели новенький патронташ, в его гнездах золотом горели латунные патроны, в придачу к ним — банка мелкого пороха и мешочек дроби.

Счастливый Кирилл подпоясался патронташем, позвал жену из комнаты учительницы, похвастался победой. Потом подошел к Кирке и спросил:

— Ты нарочно проиграл мне?

— Стал бы я проигрывать, — засмеялся Кирка. — Кому не охота заиметь такой красивый патронташ.

— А я думал, ты нарочно «зевнул» пешку.

Кирилл засмеялся, хлопнул приятеля по плечу. Кирка ответил тем же. Посмеявшись, он сказал:

— Зря ты жену сюда водишь, она ходит последние дни. Нельзя ей волноваться.

— Ничего не будет, нанайские женщины живучи. Вон зимой, в мороз, в чоро рожают. Ребенок умирает, а она живехонька. Моя воду носит, дрова рубит — ничего.

— В чоро будет рожать?

— А где еще?

— Может, в Болонь отвезешь, к фельдшеру, там у него и комната для родов есть.

— Нет, она не хочет даже слышать, мать с отцом тоже против. Нет, с ними не договоришься.

— Тогда пусть хоть дома рожает, а не в чоро.

— Как старики, мне-то что? Скажу им.

В этот вечер Кирка встретился с Мимой. Из школы он ушел последним, вышел на берег, чтобы выкурить папиросу, помечтать наедине с Амуром. Дня три назад он проводил Лену Дяксул, она уехала в свое стойбище, где будет работать с мужем, окончившим техникум народов Севера. Он до сих пор был немного влюблен в учительницу, которая так внезапно и круто изменила его жизнь. Кирка всегда будет помнить ее, потому что она освободила его от постыдного брака с Исоакой, она настояла, чтобы он уехал учиться на фельдшера во Владивосток.

После отъезда Лены Кирка загрустил. Несколько раз он порывался съездить в Болонь к фельдшеру Бурнакину, с которым был знаком, хотел немного попрактиковаться у него; принимать больных в Нярги он не решился, слишком была большая ответственность. Лечил он привезенными с собой мазями только ребятишек, которых с весны до осени мучили болячки. Несколько раз он заводил разговор с их родителями о чистоте в доме, о заразе, распространяемой различными насекомыми. Женщины насмешливо слушали его и отвечали: «В вашем большом доме тоже много мух, грязи вдоволь, детишки тоже в болячках…» Посрамленный Кирка проглатывал обиду и больше не заводил разговора о гигиене. В большом доме он наводил порядок, требовал чистоты, лечил всех больных, результаты сказывались медленно.

— Наверно, я не вернусь в Нярги работать, — обмолвился он как-то Хорхою. — Все тычут мне, был, мол, таким же, и мать такая-сякая, тети, сестры… Тяжело слушать, обидно. Не столько мои советы слушают, сколько думают, как бы похлеще ответить. Что толку от такой беседы?

— Испугался? Говорил я тебе, тяжело в родном селе работать, здесь тебя с детства знают, все грехи твое помнят, — отвечал Хорхой. — А главное, тут все твои родственники. С ними еще хуже.

Хорхой сам переживал немало насмешек, прямых укоров, обидных нападок со стороны осужденных недавно им мужей. Прав был Пиапон — люди смеялись над Хорхоем, и ему стыдно было им глядеть в глаза.

— Ничего, переживем, — продолжал Хорхой, — старикам недолго еще жить, когда останутся одни наши сверстники да моложе нас, тогда легче станет.

Кирка расхохотался, он смеялся долго, до слез, и стало ему после этого легче, будто освободился от какой-то тяжести.

— И мне будет хорошо, — сказал он отдышавшись. — Молодые редко болеют, работы будет мало. Потом наши сверстники к этому времени научатся жить чисто и опрятно… …Она появилась неожиданно. Кирка курил, сидя на лодке, вспоминал свои нелегкие беседы с Хорхоем, слушал стукоток шаманского бубна на другом краю стойбища.

«Хорхой ругается с ними, запрещает камлать, а они и знать не хотят, — подумал он. — Конкуренты докторов, тоже мне. Как говорит Хорхой, скоро они уйдут в буни, добровольно уступят свои позиции. Уйдут они, и наступит приволье, ни шаманов, ни болезней, лежи да поплевывай в потолок. Смешной Хорхой…»

— Давно я стою рядом, — раздался голос Мимы над ухом.

Кирка вздрогнул от неожиданности.

— Ты уже не охотник, разве охотники бывают такие глухие?

— Задумался я.

— Все равно должен слышать.

— Я не ожидал тебя и вообще никого не ожидал.

— Сердишься? Не надо, Кирка, не сердись, я просто хочу немного с тобой посидеть.

— Тебя муж ждет.

— Нет его дома, он на рыбалке с ночевкой.

Кирка выкурил папиросу, каблуком вдавил окурок в мокрый песок и сказал:

— Мима, нехорошо получается, ты ведь сама чувствуешь, что нехорошо…

— Боишься или на самом деле я противна стала?

— У тебя двое детей…

— Эх ты, доктор, говоришь, роды принимал, а сам не знаешь, сколько женщина носит в себе плод любви.

— Знаю, Мима, знаю, что дочь — моя, но пойми, ты замужем, у тебя семья, я не могу разрушать твою жизнь. Если мы будем с тобой встречаться — это плохо, узнают люди, пойдут толки, все падет на тебя. Мне ничего не будет, я уеду, а тебе придется отвечать. Я не хочу, слышишь, Мима, не хочу, чтобы женщины измывались над тобой, не хочу твоего позора. Понимаешь ты это? Не хочу, потому что я тебя люблю, всегда вспоминаю, слышу твой голос, вижу твои глаза… Не хочу, Мима, твоего позора!

Мима долго молчала, сидела на лодке не шелохнувшись.

— Я тоже тебя люблю, Кирка, — сказала она наконец. — Во сне часто вижу, дочурку больше люблю, чем сына, она очень похожа на тебя… А я не догадывалась, что ты знаешь… Ты не думай, что Мима такая-сякая, сама приходит, назойливая… Я просто люблю тебя одного. Ревновала к Иосаке, потом к учительнице. Глупо, понимала сама, да не могла ничего с собой поделать. Все не так в жизни, все не так. Кирка, ты ведь не прав. Я понимаю, ты за меня беспокоишься… Если узнают о нашей встрече, муж изобьет меня, отец поругает, женщины в магазине будут судачить. Все так. Пройдет время, и все забудется — разве это в первый раз происходит в Нярги? Женщина изменила мужу, муж — жене, это обычно… Но ты забываешь о себе. Ты первый грамотный человек из Нярги, ты первый доктор. Если узнают о нас, тебе будет хуже, тебе не простят, твой поступок не забудут. Этого ты не знаешь, а я знаю, потому не ищу с тобой встречи. Тогда, в тайге, встретились случайно, сейчас нарочно вышла к тебе, но я тоже не хочу твоего позора, милый.

Мима встала и пошла к дому. Она ушла тихо и так же бесшумно, как пришла. Кирка повалился на дно лодки и глухо застонал.

— Любимая! Мима! Умница Мима! Как несправедливо жизнь поступила с нами!

Гром бубна смолк на краю стойбища, на востоке чуть поблекли звезды. Кирка вылез из лодки, умылся прохладной водой и побрел по ласковому песку. Утром его разбудил отец, он добыл крупного амура.

— Вставай, тала есть! Амуры стали в озера проходить, точи острогу.

— А в бригаду не берешь? — спросил Кирка.

Полевые работы кончились, рыба отнерестилась, и Калпе с бригадой вновь начал добывать амурский частик.

— Хочешь, поехали, места в неводнике хватит.

— Кирка, не уезжай из стойбища, — попросил Хорхой. — Когда ты будешь рядом, мы легче будем себя чувствовать.

— Что такое?

— Жена Кирилла не может родить со вчерашнего вечера.

«Вот почему шаманили», — вспомнил Кирка.

— Смешно получается, родить такой труд, — сказала Агоака. — Из-за этого Кирка должен сидеть в стойбище? Врешь ты все, ты хочешь, чтобы он с тобой, бездельником, играл в эту игру, которая на досках. Не слушай ею, Кирка, поезжай на рыбалку, кушай печеных карасей, ешь талу и уху. Не связывайся с ним, еще научит будущую жену избивать. Это он умеет.

— Тетя, ты меня заставишь застрелиться! — выкрикнул Хорхой, выбегая на улицу.