Григорий Ходжер - Амур широкий

• Название: Амур широкий
• Автор: Григорий Ходжер
• Издательство: Известия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1973

В книге прослеживаются судьбы героев в период активного строительства социалистического строя. Ходжер с большим художественным тактом показывает, как под влиянием нового времени становится более тонким и сложным психологическое восприятие его героями книги.

---

Утром в назначенное время около конторы собрались комсомольцы и молодежь. Хорхой разбил их на группы, и они разошлись по стойбищу. Сам председатель направился к шаману, камлавшему в доме Кирилла.

— Отдай бубен, гисиол и янгпан, — заявил он, переступив порог фанзы.

Шаман сидел на краю нар, поджав под себя ноги, и невозмутимо курил трубку.

— Мог бы я тебя сейчас арестовать и отправить в тюрьму, — продолжал Хорхой. — Ты виноват в смерти роженицы, но на первый раз не буду арестовывать, а если еще раз хоть единожды ударишь по бубну — тебе не жить больше в Нярги. Понял?

— Понять-то понял, — тихо ответил шаман, — только одного не пойму, как это при советской власти перестали уважать молодые старших, даже не поздороваются, когда входят в дом.

Хорхой опешил — и правда, он не поздоровался с хозяином дома, какой бы ни был враг, но он старый человек.

— Забыл, дака, слишком сердит был на тебя, — неожиданно для самого себя пробормотал Хорхой. — Ты шаман, я должен с тобой бороться, об этом только думал, все остальное забыл. Должность у меня такая, дака. Ну, отдавай советской власти бубен и все остальное.

— Тебе все теперь позволяется, потому сам заходи в амбар и забери, что надо. Все там находится.

Хорхой разыскал в амбаре бубен, гисиол, янгпан и больше десятка бурханов. Бубен был старый, а должен быть еще новый, недавно подаренный шаману молодым охотником Кочоа из Болони. Кочоа приехал свататься в Нярги да попал на камлание случайно, вот и пришлось ему по древнему обычаю привезти шаману шкуру косули на новый бубен.

— Где новый бубен? — спросил Хорхой, вернувшись в фанзу.

— Нету у меня никакого нового бубна, — спокойно ответил шаман.

— Есть бубен, это знает все стойбище. Где бубен?

— Если нет в амбаре, выходит, у меня нет другого бубна.

— Шаманить собираешься? Так. Все понятно. Уважения от меня хочешь? Так. Получишь уважение. Сейчас весь дом переверну, но бубен твой найду. А ну-ка, слезай с нар! — вдруг заорал Хорхой.

Шаман послушно слез с нар и встал посередине фанзы, опершись на средний столб. Хорхой залез на нары, переворошил постель, сложенную стопкой. На самом низу лежал новенький бубен. Обозленный Хорхой взял его в обе руки и ударил об колено: бубен, загрохотав, лопнул, оглушив точно ружейным выстрелом.

— Будешь у меня шаманить, старик! Я тебе пошаманю. Ишь, вежливости еще требует, да тебя надо…

— Если заболеешь какой болезнью смертельной, не обвиняй меня и злых духов, — тихо проговорил шаман. — Все духи против тебя ополчились. Запомни.

— Ты меня пугать вздумал, старик! Советскую власть пугать? Комсомол пугать? Да я тебя, нанайского попа, так отделю от народа, что белого света не увидишь. Это запомни тоже.

Злой Хорхой ворвался к другому, начинающему шаману, разворошил постель, перевернул все в амбаре.

— Ты собака, Хорхой! — кричала жена шамана, веря в свою неприкосновенность. — Ты капиталист, ты буржуй, ты хуже малмыжского бачика, ты хуже царя!

Бедная женщина перечисляла всех известных ей угнетателей старого времени, ставших теперь синонимами ругательства, оскорбления.

— Где бубен? — тем временем наседал Хорхой на шамана. — Развелось вас, гадов, как червей после дождя. Где, спрашиваю, бубен?

— Не успел я еще сделать. Не успел.

— Нет у него бубна, собака! Уходи! — кричала жена.

С двумя шаманскими бубнами, с гремящим янгпаном шел по стойбищу Хорхой к сельсовету. Возле одной фанзы билась старуха в припадке, Хорхой отвернулся было, но его схватила костлявая старушечья рука.

— Ты не отворачивайся, собачий сын! Ты не отворачивайся, сын росомахи! Выпучи глаза, погляди на свое дело. Она не болела падучей уже двадцать лет, мы даже позабыли, когда болела она в последний раз. Погляди, погляди, собака! Ты отобрал, ты сжег ее сэвэна!

Хорхой вырвался и зашагал дальше под аккомпанемент янгпана. Издали он увидел высокий огонь костра. Кто-то топором колол длинного, в натуральную величину собаки, идола, другой зачем-то вколачивал бурхана в песок.

— Ребята, это хулиганство! — кричал на них Кирка.

Но развеселившиеся юноши не слушали его, продолжали свое дело. Со всех сторон несли новых идолов и бросали в огонь. Тут же стояли пожилые охотники, старики. Был и Холгитон.

— Хорхой, когда малмыжский бачика издевался над нашей верой, за нас заступался твой учитель Глотов-Кунгас, — сказал он. — Теперь кто будет заступаться?

— Никто, — ответил Хорхой и бросил шаманские бубны в огонь, за ними загремел янгпаи. — Шаманам объявлена война, и все шаманское мы уничтожим.

— Ты, Хорхой, хуже малмыжского бачика, он был царский бачика, капиталист, — сказал Оненка. — Ты хуже бачика, хуже царского капиталиста. Жандарм ты, — ловко нашелся он.

— Грамотный ты, хотя читать, писать не учишься, — огрызнулся Хорхой.

— Тебе за все придется отвечать.

— Перед кем отвечать?

— Злые и добрые духи на тебя обозлены, они нашлют на тебя всякие болезни.

— А я… на них, понял? Ты знаешь, что город строится там, где озеро Мылки? Молодые люди строят его. Там главный доктор — хирург есть, болгарин по национальности, он все болезни излечивает. Понял? А ты пугаешь меня дохлыми духами.

— Тебе советская власть приказала, чтобы ты мирных, никому не мешающих сэвэнов сжигал? — спросил Холгитон.

— Да, советская власть.

— Тогда это не моя власть, — неожиданно для всех заявил старик.

— Вот какой ваш отец, — обратился Хорхой к стоявшим тут же Нипо и Почо, — он против советской власти. Кто он? Враг?

— Ты, щенок, молчи, — рассердился Оненка. — Тебя царские солдаты не секли шомполами по голому заду!

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

После погрома сэвэнов во многих домах произошел семейный разлад, родители осерчали на детей, принимавших участие в погроме: одни отхлестали взрослых сыновей, другие выгнали из дому, третьи просто перестали их замечать. В стойбище начались повальные заболевания, ко всем вернулись старые болезни, но странно: эти болезни охватили только старшее поколение няргинцев, да и то в основном старух, которым нечего было делать; «заболели» было несколько стариков, но на следующий же день поднялись, потому что надо было ловить рыбу, кормиться.

Хорхой обходил больных старушек и сочувственно спрашивал:

— Дада, что болит?

— Ты виноват, ты один виноват будешь в моей смерти, — отвечали старушки, и слезы текли по их лицам.

— Может, Кирку позвать, он будущий доктор.

— Уходи, уходи со своим Киркой вместе.

— Ладно, тогда приглашу из Болони Бурнакина.

— Не зови его, не стану я раздеваться, не разрешу меня прослушивать трубкой.

— Если до вечера не поднимешься, позову.

Угроза действовала, у многих старушек хворь улетучивалась, поднимались они на ноги и принимались хлопотать по хозяйству.

А охотники толпой явились в контору сельсовета.

— Что же это, молиться, выходит, совсем нельзя? — спрашивали они. — На рыбалке нельзя, на охоте нельзя?

— Нигде нельзя, чепуха все это, — отвечал Хорхой.

— Какая будет удача без молитвы? Заезок в Болони ставили и то молились. Ты, Хорхой, молодой, мало охотился, потому не понимаешь. Без молитвы нельзя, удачи не будет и колхозный план не выполним. Понимаешь это? Государственный план не выполним.

— Токто, названый брат Поты, говорят, никогда не молится, только покрикивает на хозяина тайги, ругает его последними словами, а охотника лучше его не найдешь.

— Это же Токто! Тоже сравнил нас с ним…

Во время этого разговора Холгитон неожиданно заявил:

— Вы тут всех сэвэнов пожгли, у всех шаманов отобрали бубны, у некоторых пиухэ посрубали, а почему не съездите в Хулусэн, не отберете священный жбан, не отберете бубен и шапку с рогами у великого шамана Богдано?

При упоминании о великом шамане Хорхой почувствовал, как холодок пополз по спине, ноги почему-то дернулись, хорошо, что никто этого не заметил. Хорхой с малых лет боялся своего деда, великого Богдано. Он даже в мыслях не мог представить, как отберет у него бубен и шапку с рогами, как станет покрикивать на него, требуя священную одежду. Нет, все, что угодно, сделает Хорхой, но только не поедет в Хулусэн.

— Хулусэн — это меня не касается, — неожиданно нашелся он, — наш сельсовет не затрагивает Хулусэн. Верно я говорю, Шатохин?

— Верно. Наш сельсовет охватывает Нярги, рыббазу, Корейский мыс и лесопильно-кирпичный завод, — ответил Шатохин.

— Вот, слышали?

— Нет, не слышали! — повысил голос Холгитон. — Я погорячился тогда, когда сказал, что советская власть — не моя власть. Обиделся просто. Советская власть — это моя власть, я за нее до конца жизни буду стоять. Ты, Хорхой, врешь, ты не хочешь свой заксоровский священный жбан трогать, ты не хочешь отобрать бубен у своего деда. Думаешь, мы не понимаем?