Роберто Боланьо - Далекая звезда

• Название: Далекая звезда
• Автор: Роберто Боланьо
• Издательство: Махаон
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-18-000861-1

«Я пишу, чтобы вспомнить прошлые истории и посмеяться над ними или превратить их в иные, придумав новый конец», – признавался Роберто Боланьо.

Эти слова писателя вполне можно отнести к обоим включенным в книгу произведениям, хотя ничего смешного в них нет. Наоборот, если бы не тонкая ирония Боланьо, они производили бы тяжелое впечатление, поскольку речь в них идет в основном о мрачных 70-х годах, когда в Чили совершались убийства и пропадали люди, а также об отголосках этого времени, когда память и желание отомстить не дают покоя. И пусть действующими лицами романов являются писатели, поэты, критики, другие персонажи литературной и окололитературной среды, погруженные в свой замкнутый мир, – ничто не может защитить их от горькой действительности.

Многообещающий молодой поэт Альберто Руис-Тагле в годы диктатуры превращается в Карлоса Видера, чье «имя всплывает в судебном расследовании по делу о пытках и пропавших без вести», и, хотя правосудие над ним так и не свершилось, возмездие настигает его в лице пожилого человека – бывшего полицейского при демократическом правительстве Альенде.

---

Мы подключили телевизор, и, прежде чем поставить видео, Ромеро попробовал поймать хоть один канал, но ничего не вышло. «Вам придется купить антенну», – сказал он. Потом он запустил первый фильм. Я так и остался сидеть на столе, рядом с журналами. Ромеро уселся в единственное кресло.

Это были малобюджетные порнофильмы. На середине первого (Ромеро принес бутылку виски и смотрел фильм, прихлебывая его маленькими глоточками) я признался, что не в состоянии выдержать три порнофильма подряд. Ромеро дождался конца и потом выключил телевизор. «Посмотрите их сегодня вечером, один, не торопясь», – сказал он, пряча бутылку виски в углу кухни. «Я должен узнать Видера среди актеров?» – спросил я, прежде чем он ушел. Ромеро загадочно улыбнулся. «Самое важное – это журналы, фильмы – это моя идея, так, рутинная работа».

Этим вечером я посмотрел оставшиеся два фильма, потом еще раз пересмотрел первый, потом вернулся к двум другим. Нигде не было и тени Видера. А на следующий день не появился и Ромеро. Я подумал, что фильмы были придуманной им шуткой. Однако присутствие Видера в моем доме становилось с каждым днем все ощутимей, как если бы я заклинал его через фильмы. «Не устраивайте театр», – посоветовал мне однажды Ромеро. Но я чувствовал, как моя жизнь катится ко всем чертям.

Ромеро пришел в новом, только что купленном костюме и принес мне подарок. Я от души пожелал, чтобы это не оказалось чем-нибудь из одежды. Я открыл пакет – в нем лежали роман Гарсиа Маркеса, который я уже читал, но не стал говорить об этом Ромеро, и пара ботинок. «Померяйте, – предложил он, – надеюсь, это ваш размер, во Франции очень ценится испанская обувь». Я с удивлением обнаружил, что ботинки пришлись мне точно по ноге.

«Объясните мне загадку с порнофильмами», – попросил я. «Вы не заметили ничего странного, необычного, чего-то, что привлекло бы ваше внимание?» – спросил Ромеро. По выражению его лица я понял, что ему было наплевать на эти фильмы, журналы, на все, кроме, может быть, задуманного возвращения в Чили. «Единственное, о чем стоит упомянуть, так это о том, что я с каждым днем все глубже вязну в проблемах этого козла Видера», – сказал я. «Это хорошо или плохо?» – «Не шутите, Ромеро», – попросил я. «Ладно, я расскажу вам одну историю, – сжалился Ромеро, – лейтенант присутствует во всех фильмах, но по другую сторону камеры». – «Видер – режиссер этих фильмов?» – «Нет, – ответил Ромеро, – оператор».

Потом он поведал мне историю съемочной группы, которая снимала порнофильмы на вилле в заливе Таренто. А однажды утром, года два тому назад, их всех обнаружили мертвыми. Всего шесть человек: три актрисы, два актера и один оператор. Подозрение пало на режиссера и продюсера, их задержали. Кроме того, задержали хозяина виллы, адвоката де Корильяно, имевшего отношение к съемкам фильмов hardcore, то есть таких порнофильмов, где снимают реальные преступления. У всех оказалось алиби, и их отпустили. Спустя какое-то время дело отправили в архив. «А при чем здесь Карлос Видер?» Был еще один оператор. Некий Р.П. Инглиш. Его итальянская полиция так и не нашла.

«Инглиш – это Видер?» В начале расследования Ромеро так и думал и некоторое время колесил по Италии в поисках людей, знавших Инглиша. Для опознания он показывал старую фотографию Видера (ту, где он позирует рядом с самолетом), но не нашел никого, кто вспомнил бы оператора, как если бы его никогда не существовало или если бы у него не было лица, которое можно запомнить. В конце концов в клинике в Нимсе он встретил актрису, которая когда-то работала с Инглишем и помнила его. «Актрису звали Джоанна Сильвестри, и она была настоящей красавицей, – рассказывал Ромеро, – клянусь вам, это была самая красивая женщина из всех, кого я когда-либо встречал». – «Красивей вашей жены?» – спросил я, чтобы немножко подразнить старого полицейского. «Послушайте, моя жена уже перешла в лигу ветеранов и не котируется, – сказал Ромеро. – Да и я тоже, – добавил он поспешно. – Но та женщина действительно была самой красивой из всех, кого я видел. Прямо скажу: поразительная красавица. Женщина, перед которой хотелось снять шляпу, поверьте мне». Я попросил описать ее. «Белокурая, высокая, а ее глаза уносили тебя в детство. Бархатный взгляд с искорками грусти и решимости. Прекрасная фигура, очень белая кожа с тем чудесным оливковым оттенком, который часто встречается в Средиземноморье. Женщина, предназначенная, чтобы о ней мечтать наяву, но и чтобы жить и делить печали и заботы. Об этом говорили ее фигура, ее кожа, ее мудрый взгляд. Я ни разу не видел ее стоящей в полный рост, но уверен, что она была королевой. Клиника была не роскошной, но при ней был небольшой садик, по вечерам наполнявшийся пациентами, все больше французами и итальянцами. В последний раз, когда мы провели вместе особенно много времени, я пригласил ее спуститься (возможно, опасаясь, что она заскучает в комнате наедине со мной). Она ответила, что не может. Мы говорили по-французски, но время от времени она вставляла итальянские словечки. Это она сказала по-итальянски, глядя мне в лицо, и я почувствовал себя самым никчемным, бестолковым и несчастным человеком на свете. Не знаю, как это объяснить: я чуть не расплакался прямо там. Но сдержался и продолжал говорить о деле, которое привело меня к ней. Ее забавляло, что я чилиец и что я ищу этого Инглиша. «Чилийский детектив», – говорила она, улыбаясь. В кровати, с подушками за спиной, со сложенными руками, она напоминала кошку. Очертания ее ног под одеялом были чудом, но не тем чудом, которое смущает, а тем, что, подобно дуновению легкого ветерка, приносит успокоение. Прекрасна, как флейта», – неожиданно добавил Ромеро. «Она была больна?» – «Она умирала, – сказал Ромеро, – и она была одинока, как последняя собака, по крайней мере, к такому страшному выводу я пришел после двух вечеров, проведенных в клинике, но, несмотря ни на что, она оставалась спокойной и великолепной. Ей нравилось говорить, чувствовалось, что посетители ей в радость (похоже, их было немного, а впрочем, мне почем знать), она постоянно читала, или писала письма, или смотрела телевизор, надев наушники. Она читала последние журналы, всякие женские. В ее комнате всегда был порядок и хорошо пахло. Хорошо пахло в комнате, приятно пахло от нее. Я думаю, прежде чем принять посетителей, она проводила щеткой по волосам и брызгала духами или туалетной водой на руки и шею. Я только это и могу представить. Когда мы виделись в последний раз, она включила телевизор и искала какой-то итальянский канал, по которому что-то там должны были показывать. Я испугался, что это фильм с ее участием. Клянусь, тогда я уж точно не знал бы, что делать дальше, и моя жизнь просто перевернулась бы. Но это оказалось всего-навсего интервью одного ее старого приятеля. Я пожал ей руку и ушел. Уже у двери я не удержался и еще раз оглянулся на нее. Она успела надеть наушники и – представляете? – стала похожа на марсианку, даже не знаю, как это назвать по-другому. Как будто больничная палата превратилась в кабину космического корабля, которым она управляла твердой рукой». – «А что все-таки произошло?» – спросил я, уже и не думая смеяться над Ромеро. «Ничего, – ответил он, – она помнила Инглиша и довольно хорошо его описала, но людей, соответствующих ее описанию, в Европе тысячи. Она не смогла узнать его на старой фотографии, когда он был летчиком. Разумеется, прошло больше двадцати лет, так-то, мой друг». – «Нет, – возразил я, – что случилось с Джоанной Сильвестри?» – «Она умерла», – ответил Ромеро. «Когда?» – «Через несколько месяцев после того, как мы простились с ней, я в Париже прочел некролог в «Libération». – «A вы видели ее фильмы?» – спросил я. «Джоанны Сильвестри? Нет, что вы, как можно, никогда». – «Хотя бы просто из любопытства?» – «Никогда, я женатый человек, и я давно не ребенок», – сказал Ромеро.

Этим вечером я сам пригласил его на ужин. Мы закусили в дешевом семейном ресторанчике на улице Рьера, а потом отправились бродить по кварталу. Когда мы проходили мимо видеоклуба, я предложил Ромеро зайти. «Не вздумайте взять фильм с ее участием», – услышал я голос за спиной. «Я не очень доверяю вашему описанию и хочу увидеть ее лицо», – сказал я. Порнофильмы занимали три полки в глубине клуба. По-моему, до этого я всего раз заходил в видеоклуб. Мне давно не было так хорошо, хотя внутри у меня все горело. Какое-то время Ромеро рылся в кассетах. Я смотрел на его смуглые, похожие на виноградную лозу руки, которыми он перебирал коробки, и от одного этого мне становилось хорошо. «Вот она», – выдохнул он. Он не ошибался, эта женщина действительно была очень красива. Когда мы вышли, я сообразил, что на всей улице только видеоклуб и был открыт.

На следующий день, когда Ромеро пришел ко мне домой, я сказал, что, кажется, нашел Карл оса Видера. «Вы сможете узнать его, если увидите?» – «Не знаю», – ответил я.

9

Это мой последний репортаж с планеты монстров. Никогда больше я не стану погружаться в море литературного дерьма. Я буду тихо и скромно писать свои стихи, работать, чтобы не умереть с голоду, и даже не пытаться публиковать написанное.