Роберто Боланьо - Далекая звезда

• Название: Далекая звезда
• Автор: Роберто Боланьо
• Издательство: Махаон
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-18-000861-1

«Я пишу, чтобы вспомнить прошлые истории и посмеяться над ними или превратить их в иные, придумав новый конец», – признавался Роберто Боланьо.

Эти слова писателя вполне можно отнести к обоим включенным в книгу произведениям, хотя ничего смешного в них нет. Наоборот, если бы не тонкая ирония Боланьо, они производили бы тяжелое впечатление, поскольку речь в них идет в основном о мрачных 70-х годах, когда в Чили совершались убийства и пропадали люди, а также об отголосках этого времени, когда память и желание отомстить не дают покоя. И пусть действующими лицами романов являются писатели, поэты, критики, другие персонажи литературной и окололитературной среды, погруженные в свой замкнутый мир, – ничто не может защитить их от горькой действительности.

Многообещающий молодой поэт Альберто Руис-Тагле в годы диктатуры превращается в Карлоса Видера, чье «имя всплывает в судебном расследовании по делу о пытках и пропавших без вести», и, хотя правосудие над ним так и не свершилось, возмездие настигает его в лице пожилого человека – бывшего полицейского при демократическом правительстве Альенде.

---

О стихотворении мало что можно сказать. Рифмованное повествование, напомнившее мне – да простит меня Господь – отрывки из поэтического дневника Джона Кейджа[49] вперемешку со строчками, похожими и на Хулиана дель Касаля,[50] и на Магальянеса Моуре, переведенными на французский гневливым японцем. Это был мрачный юмор Карлоса Видера. Серьезность Карлоса Видера.

10

Прошло два месяца, прежде чем я вновь встретился с Ромеро.

Он вернулся в Барселону похудевшим. «Я отыскал Жюля Дефо, – сказал он. – Он все время был тут, совсем рядом, вместе с нами. И не поверишь, правда?» Улыбка Ромеро испугала меня.

Он похудел и стал похож на собаку. «Пойдем», – скомандовал он в первый же вечер после своего возвращения. Оставил чемодан у меня дома и, прежде чем уйти, убедился, что я запер дверь на ключ. «Не ожидал, что все произойдет так быстро», – успел сказать я. Ромеро посмотрел на меня из коридора и произнес: «Готовьтесь, нам придется совершить маленькое путешествие, я все расскажу по дороге». – «Мы действительно нашли его?» – спросил я. Не знаю, почему я сказал это во множественном числе. «Мы нашли Жюля Дефо», – подтвердил он и как-то неопределенно покрутил головой: понимай как знаешь. Я следовал за ним, словно сомнамбула.

Думаю, что я много месяцев, а то и лет не выезжал из Барселоны, и станция на площади Каталонии (в нескольких метрах от моего дома) показалась мне абсолютно незнакомой, ярко освещенной, со множеством всяческих новшеств, чье назначение было мне непонятно. Если бы я шел один, я бы ни за что не сумел действовать так четко и быстро, как Ромеро, и он, кажется, заметил или заранее предвидел мою тупость и несостоятельность как путешественника и взял на себя труд прокладывать мне путь через заградительные устройства, сторожившие подступы к перронам. После нескольких минут молчаливого ожидания мы сели в пригородную электричку и поехали вдоль побережья Маресме до городка Бланес в самом начале Коста-Бравы, сразу за речкой Тордера. Пока мы выбирались из Барселоны, я спросил, кто платит за все. «Один соотечественник», – ответил Ромеро. Мы проехали мимо двух станций, где метро и электричка подходили вплотную друг к другу, и, наконец, выехали за город. Неожиданно показалось море. Бледное солнце освещало пляжи, нанизанные один за другим, как бусины в повисшем в пространстве ожерелье, не нашедшем подходящей шеи. «Соотечественник? А зачем ему это?» – «Лучше, чтобы вы этого не знали, – сказал Ромеро, – думайте что хотите». – «Он много платит?» («Если он много платит, – подумал я, – то итог этого расследования может быть только один».) – «Достаточно, этот наш соотечественник разбогател за последние годы, – вздохнул Ромеро, – причем разбогател не за границей, а в самом Чили, видите, как происходит в жизни, кажется, теперь в Чили многие разбогатели». – «Я слышал, – произнес я, стараясь подпустить сарказма, но в голосе прозвучала только грусть. – И что вы думаете делать с деньгами, все мечтаете вернуться?» – «Да, я хочу вернуться, – сказал Ромеро. Помолчал и добавил: – У меня есть план, дело, которое не может не получиться, я изучал его в Париже – оно наверняка получится». – «Что за план?» – поинтересовался я. «Бизнес, – отозвался он, – я открою свой собственный бизнес». Я замолчал. Все хотели заниматься бизнесом. Из окна электрички я увидел необыкновенно красивый дом модернистской архитектуры, в саду которого росли высоченные пальмы. «Я займусь организацией похорон, – сказал Ромеро, – начну с чего-нибудь совсем маленького, но уверен, что дело пойдет». Я подумал, что он шутит. «Не морочьте мне голову», – сказал я. «Я серьезно: весь секрет состоит в том, чтобы предложить небогатым людям достойные, даже, я бы сказал, элегантные похороны (в этом нет равных французам, поверьте). Мелким буржуа следует организовать церемонию на уровне средней буржуазии, а пролетариям – по классу мелких буржуа. В этом кроется секрет любого бизнеса, а не только ритуальных услуг, – в этом секрет всей жизни! Хорошо обходиться с родственниками, – продолжал он, – заставить их почувствовать твое душевное расположение, уровень, признание высоких заслуг усопшего. Для начала, – сказал он, когда поезд проследовал Бадалону, а я задумался о том, что наши планы становятся неотвратимой реальностью, – для начала я обойдусь тремя хорошо обставленными комнатами: одна под офис и чтобы обряжать покойника, другая для ночного бдения около усопшего, а третья под зал ожидания с креслами и пепельницами. Было бы идеально снять двухэтажный домик неподалеку от центра, на втором этаже жить, а на первом устроить погребальную контору. Это будет семейный бизнес, мои жена и сын могли бы помочь мне (впрочем, насчет сына я не особенно уверен), но неплохо бы нанять секретаршу, молодую, скромную, хорошую работницу. Вы же знаете, как приятно и утешительно присутствие молодых во время отпевания и похорон. Разумеется, управляющий или, в его отсутствие, кто-то из сотрудников должен время от времени выходить к родственникам и друзьям покойного, предложить им писко[51] или чего-то другого. При этом нужно быть очень деликатным, тактично выразить скорбящим свою симпатию. Не нужно притворяться, что умерший был тебе братом, но показать, что и ты переживал подобное. Следует говорить вполголоса, избегать всякой горячности, протянуть руку, пожимая при этом левой рукой локоть клиента, надо понимать, кого и когда обнять, быть посредником в спорах, о чем бы они ни заходили: о политике, футболе, жизни вообще или о семи смертных грехах, не принимая при этом ничьей стороны, как хороший судья на пенсии. На гробах можно заработать до трехсот процентов. В Сантьяго у меня остался приятель, еще со времен службы в Бригаде – сейчас он мастерит стулья. Я на днях говорил с ним по телефону, так он утверждает, что от стульев до гробов – один шаг. Первый год я смогу обойтись черным фургончиком. Я уверен, что на этой работе важно не потеть, а разбираться в людях. А когда человек столько лет жил за границей и ему есть что рассказать… За такой сервис в Чили жизни не пожалеют».

Но я уже не слушал Ромеро. Я думал о Бибьяно О'Райяне, о Толстушке Посадас, о море, плескавшемся у меня под носом. На мгновение я представил себе замужнюю, откровенно счастливую Толстушку, работающую в больнице в Консепсьоне. Против своей воли она оказалась поверенной самого дьявола, но осталась жива. Я даже представил ее в окружении детей. Теперь она стала разумной, уравновешенной читательницей. Потом я увидел Бибьяно О'Райяна, который остался в Чили и следил за каждым шагом Видера, увидел, как он работает у себя в обувном магазине, помогает вечно сомневающимся женщинам средних лет примерять туфли на каблуках, обувает беззащитных малышей, сжимая в одной руке рожок, а в другой – коробку с дешевыми ботинками фирмы «Бата». Он улыбается, но мысли его далеко. Так он работал, пока ему не стукнуло тридцать три, возраст Иисуса Христа, ни больше ни меньше, а потом мне представилось, что его стали публиковать, и его книги пользуются успехом, и вот уже он раздает автографы на Книжной ярмарке в Сантьяго (не знаю, существует ли такая), а временами в качестве приглашенного профессора читает лекции в университетах США, фривольно разглагольствуя о новой чилийской поэзии или о современной чилийской поэзии (фривольно, поскольку серьезные люди рассуждают о романах), не забыв при этом упомянуть, пусть в самом конце списка, движимый исключительно верностью или состраданием, о странном поэте, затерявшемся где-то там в Европе… Я представлял себе Бибьяно, упорно и решительно, как непальский шерпа,[52] карабкающегося к вершине своей карьеры, с каждым днем все более уважаемого и все более известного, зарабатывающего все больше и больше денег, совершенно готового к тому, чтобы свести все счеты с прошлым. Не знаю, был ли это приступ меланхолии, ностальгии или здоровой зависти, но я вдруг подумал, что за Ромеро могут стоять деньги Бибьяно. Я сказал об этом. «Ваш друг меня не нанимал, – ответил Ромеро, – у него не было денег даже на то, чтобы начать поиски. У моего клиента, – он понизил голос до степени особой конфиденциальности, что показалось мне наигранным, – действительно есть деньги. Понимаете меня?» – «Да, – сказал я, – литература – грустное занятие». Ромеро улыбнулся. «Посмотрите лучше на море, – посоветовал он, – на окрестности. Как красиво!» Я взглянул в окно. По одну сторону железной дороги плескалось море, похожее на бассейн с растительным маслом, по другую – негры вкалывали в садах и огородах Маресме.

Поезд остановился в Бланесе. Ромеро пробормотал что-то, чего я не разобрал, и мы сошли на перрон. Мои ноги были как ватные. За станцией, на квадратной площади, почему-то казавшейся круглой, стояли два автобуса: красный и желтый. Ромеро купил жвачку и, заметив мое осунувшееся лицо, наверное, чтобы подбодрить меня, спросил, как я думаю, на каком автобусе мы поедем. «На красном», – ответил я. «Точно!» – одобрил Ромеро.