Стивен Кинг - Мизери

• Название: Мизери
• Автор: Стивен Кинг
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 1997
• ISBN: 5-237-02185-9

Может ли спасение от верной гибели обернуться таким кошмаром, что даже смерть покажется милосердным даром судьбы?

Может — ибо именно так случилось с Полом Шелдоном, автором бесконечного сериала книг о злоключениях Мизери. Раненый писатель оказался в руках Энни Уилкс — женщины, потерявшей рассудок на почве его романов. Уединенный домик одержимой бесами фурии превратился в камеру пыток, а существование Пола — в ад, полный боли и ужаса…

---

Он пробормотал в отчаянии, хотя думать мог лишь об одном:

— Я знаю. Вы — моя самая большая поклонница.

Она не просто разогрелась на сей раз: она вспыхнула.

— Точно! — выкрикнула она. — Вот именно! И вы не будете возражать, если такая… такая любящая поклонница почитает вашу новую книгу? Правда, ваши книги про Мизери нравятся мне больше других.

— Не возражаю. — проговорил он и прикрыл глаза. Не возражаю, хоть наделай из рукописи бумажных шляп, только… пожалуйста… я умираю.

— Вы очень добры, — мягко сказала она. — Я знала, что вы такой. Я вас таким и представляла, когда читала ваши книги. Человек, который придумал Мизери Честейн, то есть сначала придумал, а потом вдохнул в нее жизнь, не может быть другим.

Тут ее пальцы, такие невероятно близкие теперь и до отвращения желанные, оказались у него во рту. Он втянул в себя обе капсулы и проглотил их еще до того, как успел поднести к губам стакан с водой.

— Как маленький мальчик, — произнесла она; он не видел ее, так как до сих пор не открыл глаза, к которым уже подступили жгучие слезы. — Хороший мальчик. Я у вас столько всего хочу спросить… столько всего хочу узнать…

Она поднялась, и пружины кровати скрипнули. — Нам будет хорошо здесь, — сказала она, но Пол так и не открыл глаза, хотя сердце его заколотилось в ужасе.

8

Он поплыл. Прилив вернулся, и он поплыл. Какое-то время в соседней комнате работал телевизор, а потом умолк. Время от времени били часы, и он старался сосчитать удары, но в промежутках проваливался в забытье. IV. Внутривенно. По трубкам! У вас следы на руках.

Он приподнялся на локте, потянулся к лампе и в конце концов сумел зажечь ее. Он взглянул на свои руки и увидел бледные розовато-коричневые пятна на локтевых сгибах, а в центре каждого пятна запеклась черная кровь.

Он снова лег и стал глядеть в потолок и прислушиваться к завываниям ветра. Итак, посреди зимы он оказался на пороге смерти наедине с женщиной, у которой не в порядке голова, которая вводила ему питательный раствор в вены, пока он лежал без сознания, и которая обладает, похоже, бесконечным запасом одурманивающих таблеток, и эта женщина не сообщила ни одной живой душе о том, что он находится здесь.

Все это важно, но он уже начинал понимать, что есть кое-что еще более важное: начинается отлив. Он принялся ждать звонка ее будильника.

Будильник наверху прозвонит очень не скоро, но уже пора ждать.

Она помешанна, но она нужна ему. В какое же неприятное положение я попал, подумал он и уставился невидящими глазами в потолок, а на лбу у него опять выступили капельки пота.

9

На следующее утро она снова принесла ему суп и сказала, что прочитала сорок страниц «книги-рукописи». Еще она сказала, что эта книга показалась ей хуже других.

— Тяжело следить за сюжетом. Рассказ скачет взад-вперед во времени.

— Это такой прием, — ответил Пол. Он находился где-то на полпути между настоящей болью и ее полным отсутствием, поэтому мог чуть лучше вникнуть в смысл ее слов. — Просто литературный прием. Персонаж… персонаж определяет форму повествования. — Он смутно предполагал, что рассказ о литературных приемах может заинтересовать ее, даже увлечь. Бог свидетель, когда он был помоложе, ему случалось читать лекции, и слушателей необыкновенно интересовала литературная кухня. — Понимаете, сознание мальчика взбудоражено, и вот…

— Вот именно! Он очень взбудоражен и из-за этого не так интересен. Не то чтобы он совсем неинтересен — я уверена, у вас не может быть неинтересных героев, — но не ток интересен. А сколько грубостей! Ругательства попадаются через слово! В нем нет…

Она замолчала, подбирая слово и продолжая в то же время кормить его супом. При этом она регулярно вытирала ему рот, когда в углах скапливалась слюна. Делала она это почти не глядя, как опытная машинистка, печатая, почти не смотрит на клавиатуру, поэтому он догадался, что в свое время она была медсестрой. Не врачом, нет: врач не чувствует с такой точностью, в какой момент у пациента начинает течь слюна.

Если бы метеоролог, сказавший тогда в прогнозе, что гроза пройдет стороной, был таким же профессионалом в своем деле, как Энни Уилкс в своем, я не попал бы в эту проклятую дыру, с горечью подумал он.

— В нем нет благородства'. — неожиданно выкрикнула она, подскочила на месте и чуть не пролила говяжий суп с перловой крупой ему на лицо.

— Согласен, — покорно произнес он. — Энни, я понимаю, что вы имеете в виду. Верно, благородства в Тони Бонасаро нет. Он — парень из трущоб и старается вырваться из дурного окружения, а эти слова… как вам сказать… их все говорят в той…

— Да нет же! — перебила она и метнула на него яростный взгляд. — Когда я приезжаю в город и иду в магазин, как вы думаете, что я там делаю? Что я, по-вашему, говорю? «Ну-ка, Тони, дай мне своего гребаного свиного корма, долбаной кукурузы и дерьмовых таблеток»? А он что должен ответить? «Хрен с тобой, Энни, вовремя ты пришла»?

Она снова взглянула на него; лицо ее было похоже на небо перед ураганом. Он испуганно откинулся на подушку. Суповая миска дрожала в ее руках. Одна капля упала на одеяло, за ней вторая.

— А потом я пойду в банк и скажу миссис Боллингер: «Тут у меня, бес его знает, какой-то чек, так что валяй, задница, выкладывай капусту, пятьдесят баксов, ну, шевелись»? И что, вы думаете, когда меня приводили к присяге в Ден…

Мутная струя говяжьего бульона хлынула на одеяло. Женщина молча наблюдала за ней, потом перевела взгляд на Пола, и лицо ее перекосилось.

— Эй! Поглядите, до чего вы меня довели!

— Я виноват…

— Конечно! Вы! Виноваты! — заорала она и швырнула миску в угол. Миска разбилась. Суп выплеснулся на стену. Шелдон ахнул.

Энни отвернулась. Она сидела молча секунд, наверное, тридцать, и в течение этого времени сердце Пола Шелдона, кажется, не билось вовсе.

Наконец она приподнялась и вдруг хихикнула.

— Такой вот у меня характер, — сказала она.

— Я виноват, — повторил он. Внезапно у него пересохло горло.

— И правильно. — Напряжение исчезло с ее лица, и она мрачно посмотрела в угол. Он решил, что сейчас она опять потеряет самообладание, но она только вздохнула и тяжело поднялась на ноги.

— В книгах про Мизери у вас не было необходимости употреблять такие слова, потому что люди в то время вообще так не говорили. Этих слов даже не знали тогда. Время волчье — и язык волчий, так я считаю, а тогда было хорошее время. Вы, Пол, обязаны вернуться к книгам про Мизери. Искренне вам говорю. Как ваша самая большая поклонница.

Она подошла к двери и обернулась:

— Я сейчас уберу вашу книгу-рукопись в ваш портфель и дочитаю «Сына Мизери». А потом, когда закончу, всегда смогу вернуться к той.

— Не надо, если она настолько выводит вас из себя, — возразил он и попытался улыбнуться. — Мне не хотелось бы, чтобы вы выходили из себя. Я вроде бы завишу от вас.

Она не улыбнулась в ответ!

— Да, — сказала она. — Вы от меня зависите. Вы зависите от меня. Пол, верно? И она вышла из комнаты.

10

Наступила пора отлива. Столбы снова были здесь. Он уже ждал, когда пробьют часы. Когда часы пробьют два раза. Его голова покоилась на подушке, и он смотрел на дверь. Энни вошла. Поверх свитера и одной из своих обычных юбок она надела фартук. В руке у нее было пластмассовое ведро.

— Полагаю, вы бы не отказались от вашего любимого лекарства, — проговорила она.

— Да, прошу вас. — Он попытался заискивающе улыбнуться, и к нему вернулось дурацкое ощущение — он казался нелепым, чуждым самому себе.

— Оно у меня, — отозвалась она, — но сначала я должна убрать вот этот беспорядок в углу. Беспорядок, который устроили вы. Вам придется подождать, пока я не приберу.

Ноги под одеялом казались скрюченными ветками, а по щекам медленно стекали холодные струйки пота. Он лежал и смотрел, как она прошла в злополучный угол, поставила на пол ведро, собрала осколки суповой миски и выбросила их, затем выудила из ведра намыленную тряпку и начала отмывать стену от засохших остатков супа. Он лежал и смотрел, и вскоре его стала бить дрожь, а от дрожи усилилась боль. Один раз она оглянулась и увидела, что он дрожит и простыни промокли от пота. Тогда она одарила его слабой понимающей улыбкой, за которую он с радостью зарезал бы ее.

— Все засохло, — сказала она, снова поворачиваясь к нему спиной. — Боюсь, вам придется набраться терпения. Пол.

Она продолжала оттирать стену. Грязное пятно медленно исчезало с обоев, но она упорно мочила тряпку, выжимала и снова терла. Он не мог видеть ее лица, но мысль — уверенность, — что она отключилась и, возможно, будет мыть стену следующие несколько часов, сводила его с ума.

Наконец — как раз когда часы ударили один раз, отбивая половину третьего, — она поднялась и бросила тряпку в воду, затем, ни слова не говоря, вышла из комнаты с ведром в руках. А он все лежал и прислушивался к скрипу деревянного пола под ее тяжелыми, уверенными шагами. Вот она вылила воду из ведра, вот — невероятно, но факт — открыла кран, как будто захотела налить еще воды для продолжения уборки. Он принялся беззвучно плакать. Еще ни разу вода не отступала так далеко; ему ничего не было видно, кроме засыхающих комьев грязи и двух вечных изломанных столбов.