Юдит Герман - Летний домик, позже

• Название: Летний домик, позже
• Автор: Юдит Герман
• Издательство: ОГИ (Объединенное Гуманитарное Издательство)
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-94282-538-6

Юдит Герман принадлежит к тем счастливым авторам, слава к которым пришла вместе с первой книгой. Ее дебютный сборник «Летний домик, позже» в 1999 году был восторженно встречен критикой, разошелся тиражом более чем 200 000 экземпляров и переведен на 17 языков. Она — лауреат премии Клейста и других престижных литературных наград Германии.

Героям историй «Летний домик, позже» примерно тридцать лет, все они находятся в некоем переходном периоде, напоминающем паузу между учебой и работой, в ситуации перемены и выбора будущего. Это истории о любви и неприкаянности, о сбывшемся и несбывшемся.

---

Поздно ночью Зикка и Оуэн уединились в маленькой комнате, которая была рядом с ванной и которую я раньше не заметила. Через какое-то время я туда заглянула и увидела, что это спальня, и там было темно и тихо, Зикка лежала в постели, а Оуэн сидел с краю. Я вернулась назад в гостиную и спросила Ари Оскарссона, не можем ли мы как-нибудь все вместе поехать в лес, к какой-нибудь реке, водопадам, фьордам, в такое место, которое ему самому нравится и которое он хотел бы показать мне. Я хотела покинуть «Гуннархус». Но остаться в Тромсё. Я все это ему сказала, и он сказал: «No», я подумала, что он не понял мой вопрос и повторила все сначала, а он снова сказал: «No», а потом задумчиво посмотрел на меня и сказал: «Are you talking about sex?»[36] Я помотала головой. Я была сбита с толку этим вопросом. Имела я в виду секс, когда спрашивала его, не хотим ли мы вместе куда-то поехать из Тромсё? Может быть, да, а может, и нет. Мы стояли у стальной стойки на кухне, держали друг друга за руки, левый глаз его больше не дергался, Ари Оскарссон был спокоен. Я тоже была спокойна. Возможно, Оуэн и Зикка сейчас занимались любовью, а может, и не занимались. Кажется, речь тут шла не об этом. Мы обнялись так, как обнимаются перед долгим расставанием, и в этот момент кто-то оттолкнул меня от Ари Оскарссона, рядом стоял Оуэн, он выглядел очень усталым, а Зикка стояла возле двери в ванную и кричала, она была голая, но на ней почему-то были подвязки. Она что-то кричала на норвежском, потом подбежала, и толкнула меня к Оуэну, и сказала: «You have to go. Both of you»,[37] как будто я хоть раз могла подумать, что один из нас сможет здесь остаться. Она распахнула двери. Оуэн нежно взял мою руку. Я даже не глянула на Ари Оскарссона. И мы пошли домой.

На следующий день я проснулась очень поздно, со страшной головной болью. Я была в постели в «Гуннархусе», рядом со мной лежала Каролина, за ней лежал Оуэн. Я встала, умыла лицо холодной водой, посмотрела в окно на улицу и снова легла в постель. Каролина и Оуэн проснулись одновременно. Мы долго не могли подняться. Лежали рядом друг с другом в постели, все в тяжелом похмелье, совершенно разбитые, но счастливые, Каролина казалась какой-то чужой и в то же время более близкой, она смотрела на нас вовсе не так, как вчера. Казалась, она изменила свое решение больше никогда нас не увидеть. Она сказала: «Ну и как все это было?», села и натянула одеяло до самого подбородка, ее хитрое личико было совсем белым. Оуэн зарыл голову в подушку, а потом приподнялся и сказал: «Я уже не помню, как она выглядит, я имею в виду эту Зикку, или как ее, вчера я засовывал руку в ее брюки, а сегодня не могу вспомнить, как она выглядит, это мрачно», я рассмеялась, и Каролина тоже, и мы стали восстанавливать в памяти вчерашний вечер, час за часом, нам хотелось все знать друг о друге, казалось, эта ночь была для нас драгоценной, безвозвратной и чудесной. Я спросила: «Что было, когда мы поцеловались, я и Ари Оскарссон?», и Каролина и Оуэн закричали и захлопали в ладоши: «Это было что-то совершенно невозможное, целоваться с этим типом прямо на глазах у всех!», я свернулась калачиком и прыснула от смеха. «Я сказал этой женщине let's fuck together»,[38] — сказал Оуэн. Каролина сказала: «Ого». «Нет, на самом деле. Я ей сказал let's fuck together, в этой их спальне, она там лежала в постели, я сидел возле нее». «А я где была?» — спросила я, и Оуэн сказал, что я целовалась с Ари Оскарссоном. «И что она тебе ответила?» — спросила Каролина, взволнованная, как школьница.

«Она сказала no. Она сказала no, I love ту husband,[39] я сказал your husband is an asshole,[40] а она сказала but I love him».[41] Оуэн сел на кровати и закричал: «У нее была такая мягкая кожа, дружище, и без очков она была такая красивая, что мне на самом деле захотелось ее трахнуть, а она мне сказала I love ту husband! Вы можете себе это представить?!», нет, мы не могли это себе представить. В какой-то момент Каролина поднялась, заварила чай и принесла нам его в постель, и мы пили чай, и день переходил в вечер, за окном были сумерки. Головная боль у меня уменьшилась, я чувствовала голод, и мне хотелось, чтобы это никогда не прекращалось, это матовое ощущение, счастье, волнение, мы никак не могли закончить нашу беседу. «Такие ночи обязательно должны быть, — сказал Оуэн, — и вообще, вся жизнь должна быть такой, как эта ночь», Каролина сказала, что она не уверена, что это бы выдержала. В дверь постучали. Это был Мартин. Я уже давно ждала его, я почти что по нему соскучилась. Он приоткрыл дверь, заглянул внутрь и, похоже, совсем не удивился тому, что мы все вместе лежим в одной постели. Казалось, что он среди нас больше всех привык к подобным ночам, ему были смешны наши восторги, как будто мы только что открыли для себя мир, который он уже знает давным-давно. Он сел к нам и сказал, что ему очень понравился вчерашний вечер. Было здорово, глядя на лицо Каролины, узнавать, что в этот момент делаю я и Ари Оскарссон, здорово было смотреть, как танцевали Оуэн и Зикка. Он не очень-то хотел знать, чем закончилась ночь. Для него она уже прошла, казалось, и к этому он тоже давно уже привык, что такие ночи проходят, исчезают бесследно, потом когда-то случаются другие такие же. Он сказал, что поедет сейчас на машине Гуннара в ратушу на прием в честь немецких капитанов, которые хотят воздвигнуть памятник рыбакам, утонувшим в море у берегов Норвегии. Мы можем пойти вместе с ним, там будут бесплатная выпивка и угощения. Мы наконец встали, все еще неуверенно, заторможенно, надели на себя одежду, оставили дверь в комнату открытой и пошли по коридору, продолжая разговаривать. Гуннар нигде не появлялся, он исчез, может быть, его вообще не было в доме, он вышел из своей роли хозяина-отца, решив, что мы больше не нуждаемся в его опеке. Мы поехали на его машине в ратушу. В ратуше немецкие капитаны стояли вокруг куска немецкого гранита, бургомистр Тромсё произносил какую-то непонятную речь, норвежские девочки пели народные песни. Я съела маленькую сосиску с горчицей и огурчиками, запила это кока-колой, по коже у меня бежали мурашки, и мне хотелось домой. Я подумала, что хочу остаться в Тромсё, хочу вообще оттуда не уезжать. Остаться в Тромсё вместе с Мартином, Каролиной и Оуэном, мне казалось это вполне возможным, остановить время, от всех спрятаться, я думала обо всем этом совершенно серьезно. Я думала об Ари Оскарссоне, и каждый раз, когда я о нем думала, у меня что-то сжималось внутри, я чувствовала ностальгию по его поцелуям. Оуэн подошел ко мне, отошел, и снова подошел, и сказал: «Я узнал, сколько денег я бы получал, если б работал здесь на рыбном заводе». Каролина и Мартин беседовали с немецкими капитанами. Мы очень старались не потерять друг друга в толпе и все же в какой-то момент потерялись, Каролины нигде не было, и Мартина тоже, но Оуэн был здесь, в руке он держал ключ от машины Гуннара. «Я тебе сейчас покажу один остров. Это самое красивое место в Тромсё», — сказал он, и мы покинули ратушу, сели в машину Гуннара и уехали.

Мы не говорили о возможности еще раз посетить Зикку и Ари Оскарссона, я имею в виду, что мы об этом не говорили, мы просто молча взяли и туда поехали. Мы поехали на машине Гуннара в Капитанский квартал и припарковались напротив дома Зикки и Ари Оскарссона, на другой стороне улицы. Оуэн выключил мотор и включил радио на маленькую громкость. Я сняла ремень безопасности и закурила первую сигарету. В окне их гостиной горел яркий свет, но шторы были задернуты, в другой комнате работал телевизор, в окне было видно голубоватое мерцание. Иногда видна была тень, проходившая из комнаты на кухню и обратно. Все выглядело очень мирно, я предполагала, что Зикка и Ари Оскарссон еще переживают похмелье, страдают от головных болей, чувствуют усталость. Мы долго сидели в машине около их дома. Мне очень хотелось к ним войти. Постучать к ним и сказать: «Excuse me», когда Зикка откроет дверь, и после этого мы могли бы войти и сесть вместе с Зиккой и Ари Оскарссоном перед телевизором. Они вынуждены были бы нас впустить. Нет, действительно, они не могли нас не пустить. Но я так и не постучалась в их дверь, и Оуэн тоже это не сделал, мы просто так сидели в машине и смотрели на их светлые окна, а потом Оуэн включил зажигание, и мы поехали к острову.

Остров был неподалеку от Тромсё, маленький остров с маяком и двумя покинутыми домами, больше там ничего не было, он был из скальной породы, и на него во время отлива можно было пройти по молу. Оуэну нравился остров, он все время мне говорил о том, какой потрясающий вид открывается, если смотреть оттуда на Тромсё. Он каждый день туда ходил, а если был прилив, оставался на этом берегу и тоскливо смотрел оттуда на маяк. Когда мы приехали на берег, был отлив, мы вышли из машины, вскарабкались на маленькую скалу и пошли по молу. Светлая башня маяка выделялась на фоне ночного неба, каждые три минуты вспыхивал зеленый свет. Оуэн шел впереди, он хорошо знал этот путь, а я часто спотыкалась, у меня были мокрые ноги, но я была ужасно рада, что мы как раз сейчас туда идем. Берег на острове был крутой и каменистый, Оуэн держал меня за руку и помогал идти, ветер был сильнее, чем на суше, небо над нами было черным. Оуэн сказал, что он точно не знает, когда прилив, и если прилив будет слишком скоро, мы вынуждены будем здесь заночевать, вернуться можно будет только через шесть часов. Мне было все равно, страха я не испытывала. Мы стояли рядом и смотрели вверх на маяк, на Тромсё вдалеке, на небо. Оуэн сказал: «Я сказал Зикке I love you». Я молчала. «Когда?» — спросила я, и Оуэн сказал: «В кафе „Баринн“, когда ты поцеловала Ари Оскарссона. Я подошел к ней, и сказал I love you, и позже я ей еще раз это сказал». «И почему ты это сказал?» — спросила я, и Оуэн сказал, немного подумав: «Просто так. В шутку. Она поняла, она рассмеялась». Мы молча стояли некоторое время, переступая с ноги на ногу, ветер был очень холодный, так и свистел вокруг башни. Окна обоих заброшенных домов были заколочены досками. Я сказала: «Ари Оскарссон тоже сказал мне I love you, может быть как раз перед тем, как ты сказал это Зикке». Мне казалось, что это ужасное умение — уметь произносить эти слова. Это было в момент, когда мы сидели с ним за столом возле стены, и я увидела, что Ари Оскарссон равнодушен, неподвижен и пуст, и в точности в этот момент он сказал I love you. Он при этом не наклонился ко мне, лицо его не сменило свое выражение, он просто так взял и сказал «I love you». Оуэн уставился на меня: «Он этого не сказал». «Да нет же, сказал». — «И что ты ему на это ответила?» Оуэн пошел, побежал от меня вокруг башни, я побежала его догонять, я смеялась, и Оуэн тоже начал хохотать, он тряс головой и говорил: «Ты не сказала. Ты этого не сказала. Я тебя умоляю, я никогда не поверю, что ты могла это сказать!», он это прокричал, не дождавшись моего ответа. «Ты не сказала!» — кричал Оуэн, а я кричала: «Конечно же, я сказала. Я сказала „I love you too“,[42] и сказала это абсолютно серьезно». Оуэн так внезапно остановился, что я налетела на него. Мы хихикали. «I love you too, — сказал Оуэн. — I love you too». Он не мог успокоиться, его это страшно развеселило, и меня тоже, невероятно развеселило, но за этим весельем я уже чувствовала что-то печальное. И прежде чем я до конца осознала, как на самом деле грустно то, что мы над этим смеемся, Оуэн воздел руки к небу и закричал, и я тоже подняла голову и увидела, что то, что казалось мне зеленым облачком, начало вдруг растекаться. Оно растекалось, и дрожало, и становилось все светлее и светлее, это было как огромный смерч, через все небо, светящийся и очень красивый. «А это что такое?» — прошептала я, и Оуэн крикнул: «Северное сияние, дружище! Это же северное сияние! Непостижимо!», и мы, задрав головы, смотрели на северное сияние, на материю, испускаемую в космос, на тучи горячих электронов, на кусочки взорвавшихся звезд, откуда мне знать, что это, «И ты теперь счастлива?» — спросил Оуэн и затаил дыхание. «Очень», — сказала я.