Юдит Герман - Летний домик, позже

• Название: Летний домик, позже
• Автор: Юдит Герман
• Издательство: ОГИ (Объединенное Гуманитарное Издательство)
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-94282-538-6

Юдит Герман принадлежит к тем счастливым авторам, слава к которым пришла вместе с первой книгой. Ее дебютный сборник «Летний домик, позже» в 1999 году был восторженно встречен критикой, разошелся тиражом более чем 200 000 экземпляров и переведен на 17 языков. Она — лауреат премии Клейста и других престижных литературных наград Германии.

Героям историй «Летний домик, позже» примерно тридцать лет, все они находятся в некоем переходном периоде, напоминающем паузу между учебой и работой, в ситуации перемены и выбора будущего. Это истории о любви и неприкаянности, о сбывшемся и несбывшемся.

---

Кристина курит, слушает и смотрит на Кэта, играющего в домино, он иногда тоже поднимает глаза и смотрит на нее, усмехается. Нора смачивает слюной комариные укусы, растирает, говорит: «Ну давай. Твоя очередь».

«А когда все уходят, — говорит Кристина, — ты целуешь Брентона, выключаешь радио, закрываешь в магазине все окна, и становится тихо. Вы убираете стаканы, бутылки, считаете выручку. Вы решаете, что купить прежде — еще один холодильник или портативный телевизор, о котором вы давно мечтаете. Брентон хороший муж. Он продает ром, сигары, хлеб, пластырь, бумагу и карандаши. Люди говорят, что под матрасом у него припрятана кругленькая сумма, от тебя он это не скрывает. Брентон мягкий, он еще ни разу не ударил человека; еще люди говорят, что он у тебя под каблуком. Все как обычно — он тебя очень любит, а больше всего — твои волосы. Вы выгоняете из хижины кур, впускаете собак, выкуриваете еще по одной сигарете и после этого гасите свет. Я думаю, вы спите на маленьком раскладном диване, там, в глубине магазина; ребенок, я не знаю, может быть, в правом ящике под стойкой. Брентон прижимается к твоей спине, его руки обвивают тебя, и ты засыпаешь. И все хорошо».

Нора смеется, Кристина толкает ее плечом, ребенок у нее на руках дышит тихо, шевелит ручками во сне.

Ураган проносится над Коста-Рикой, рушит отели, устраивает наводнение, погибают два рыбака. После этого он возвращается в море и останавливается в двустах километрах от Острова. Кристина сидит у подножья холма и осматривает горизонт. Радио по-прежнему передает предупреждение об опасности двенадцать раз в день. Клубы пусты: по словам островитян, все туристы уже несколько дней как покинули остров. Из посольства звонят и спрашивают, не хочет ли Каспар вылететь в Штаты. Каспар отвечает, что не хочет. Он нервничает. Меньше, чем обычно, работает на полях своей фермы, вместо этого чинит крышу дома, ставни, складывает в погребе водяные и кокосовые орехи. Жители Стоуни и Сноу Хилл приходят с корзинами на головах и составляют эти корзины в его доме.

«Я хочу, чтобы он пришел», — говорит Кристина, сидя у подножья холма. Она заслоняет глаза ладонью, небо белое и безоблачное. «Я хочу, чтобы он пришел, черт бы его побрал».

«Когда он придет, ты от страха наделаешь в штаны, черт бы тебя побрал, — говорит Каспар, стоящий за ее спиной, он смотрит на ее загорелую шею, на шелушащиеся плечи. — Ураган — это не телешоу. Ураган — это кошмар. Ты хочешь, чтобы тебя что-то избавило от необходимости принятия решений. Но пожалуйста — пусть это будет не за счет всего Острова, не за мой счет».

Кристина быстро поворачивается к нему. У нее преувеличенно удивленное лицо. Каспар бледнеет, кусает губы.

«Послушай, — тихо и злобно говорит Кристина, — что ты такое несешь, а?»

«Я звонил в твою авиакомпанию, — шепчет Каспар в ответ. — Ты можешь запросто вылететь через два дня, они летают до конца недели, и только тогда, когда ты вернешься домой, тогда только у тебя все это и пройдет».

Кристина не отвечает. Трава под ее мокрыми ступнями жесткая и колючая. «Я бы хотела иметь такие подошвы, как у Кэта, — думает она, — как скорлупа, и ходить тогда не больно». Нора стоит на веранде и наблюдает за ней, Кристина сидит неподвижно, Нора поворачивается и уходит в дом.

Конечно, Кристина поцеловала Кэта в этот последний вечер. Каспар не хотел ехать к Брентону, а Кристина хотела, и Нора хотела, и они поехали. Каспар вел джип по каменистому спуску. Тьма была кромешной, и в ней — этот невыносимо яркий свет дальних фар; огромная ночная бабочка, распластавшаяся по ветровому стеклу, Кристина в страхе схватила Нору за руку. Внизу у Брентона были дети, наигравшиеся в футбол, старики со своим домино, Брентон купил новый холодильник, Кэта нигде не было видно.

Кристина была грустной и взволнованной, она нервно разглядывала черные лица, ей хотелось побыстрее выпить коричневого рому. «Краси-и-и-вый холодильник, Брентон», и Брентон смеялся, он был горд и то и дело совал бутылки с кока-колой в морозильную камеру, где они через минуту превращались в коричневые толстые ледышки. «Кэт здесь?» — спросила Кристина и умоляюще глянула на Каспара. Каспар промолчал. Нора предположила, что Кэт сидит на бамбуковой скамейке; там и вправду то ли кто-то сидел, то ли так легла тень.

Кристина пила ром, курила одну сигару за другой и была явно не в силах воспринимать разговоры. Из темноты несколько раз донесся тихий металлический звук. Кристина поняла только на четвертый раз, выбежала из дома, к бамбуковой скамейке. «Кэт?» Белозубая улыбка Кэта, Кристина села возле него, не дыша, с сильно бьющимся сердцем, прильнула к нему, не говоря ни слова.

Нора и Каспар сидели, освещенные лампой, на ступеньках у входа в магазин. Брентон занимался холодильником, дети сидели на корточках вокруг Норы, дотрагиваясь до ее длинных прямых волос.

«Ты приедешь?» — спросил Кэт, и Кристина не раздумывая сказала: «Да», ей ничего не стоило соврать, прильнув к нему, она пыталась понять, чем он пахнет на самом деле — бензином, землей, ромом, гашишем? Чем-то незнакомым, чужим. Старики стучали о стол костяшками домино, ребенок взобрался к Норе на колени. В самой сердцевине мира была какая-то трещина. Кристина болтала ногами, а потом Кэт взял ее голову двумя руками и поцеловал. Она с удивлением отметила, что его челюсти при этом хрустнули и что «представим-себе-чью-то-жизнь»-игра прошла через ее мысли, как полоска красной бумаги. Целуясь с Кэтом, она думала, что ее рот слишком мал для его рта, челюсти Кэта хрустнули, глаза его во время поцелуя были широко открыты, он смотрел на магазин, и когда Брентон заметил их, Кэт отстранился от Кристины. Каспар сразу заговорил с Брентоном, Нора украдкой вытянула шею, Кристина знала, что она пытается разглядеть то, что происходит на бамбуковой скамейке.

«Когда ты вернешься, наступит наше время, да?» — спросил Кэт, и Кристина ответила: «Ясное дело, тогда наступит наше с тобой время», она врала и при этом думала об Острове. Жила бы она тогда в доме Кэта или в другом доме? А что тогда Лави? А их ребенок? Четыре недели? Или пять? Она поцеловала Кэта и осторожно дотронулась пальцем до его руки. Ром, оставшийся в стакане, был сладким и жег горло. Кристина подумала, что пить ром у себя дома и на Острове — это разные вещи. Она услышала, как Каспар выкрикивает ее имя. Кэт крепко прижал ее к себе, по-прежнему не закрывая глаза, Кристина освободилась и крикнула «Да?» голосом, который ей самой показался чужим. Кэт с ней не попрощался, она вскочила со скамейки и села в джип, Каспар посмотрел на нее с осуждением, она отвернулась.

Такси должно приехать в четыре утра. До трех часов Кристина надеется, что в комнате появится Нора с заспанным лицом и скажет: «Кристина, я улетаю с тобой».

Но она не приходит. Кристина сидит на диване, засыпает и снова просыпается, за окном воет ветер, открыть еще раз дверь, еще раз выйти на веранду — голубой стул Кэта — все это уже из области невозможного. Кристина пишет Норе записку, засовывает ее в дудочку. В четыре часа по черному холму скользят круги света, это фары такси, над морем вскоре взойдет солнце. Кристина кладет рюкзак в багажник, садится на переднее сидение, пристегивается ремнем безопасности. Водитель такси слишком устал, чтобы заводить разговор, он только спрашивает: «В аэропорт?», Кристина кивает и закрывает глаза.

Ураган прошел мимо, — напишет позднее Нора Кристине, — теперь целыми днями светит солнце, рис, который Каспар припас, мы уже весь съели. Кэт по тебе скучает, говорит, что ты скоро приедешь, я говорю ему — да.

Соня

Соня была гибкой. Я имею в виду не телесную гибкость, «гибкая, как тростник» и все такое, нет, Соня была гибкой… Это тяжело объяснить. Может быть, так — ее проекции могли быть какие угодно, то есть она могла быть незнакомым человеком, маленькой музой, женщиной, увидев которую на улице, вспоминаешь потом спустя много лет, испытывая чувство ужасного упущения. Соня могла быть глупой и честной, циничной и умной. Красивой, превосходной, и были моменты, когда она была просто бледной девочкой в коричневом пальто, не имеющей никакого значения. Я думаю, что она была такой гибкой, потому на самом деле она была ничем.

Я встретил Соню в поезде. Я возвращался в Берлин из Гамбурга, где я провел восемь дней с Вереной. Я был без памяти влюблен в Верену. У нее был вишневый рот и черные, как смоль, волосы, каждое утро я заплетал их в две толстые тяжелые косы, мы гуляли вдоль гавани, я прыгал вокруг нее, выкрикивал ее имя, распугивая чаек. Она казалась мне прекрасной. Она фотографировала доки, грузовые баржи, киоски закусочных, она много говорила, все время смеялась надо мной, а я пел: «Верена, Верена», целовал ее вишневый рот, и мне хотелось вернуться домой, к работе, увезти с собой запах ее волос.