Геннадий Семенихин - Над Москвою небо чистое

• Название: Над Москвою небо чистое
• Автор: Геннадий Семенихин
• Издательство: Военное издательство Министерства Обороны СССР
• Жанр: О войне
• Год: 1962

«Над Москвою небо чистое» – это одно из произведений советской литературы, правдиво рисующих суровую военную осень 1941 года, драматические события первого периода Великой Отечественной войны. Герои Геннадия Семенихина – простые советские люди, красота души которых раскрывается в дни самых тяжелых испытаний. Летчики-истребители, защищавшие московское небо в грозном сорок первом году, – настоящие патриоты, вынесшие на своих плечах всю тяжесть оборонительных боев.

---

– Закуривай, Стрельцов, сколько же можно спички держать! – окликнул его Ипатьев. Алеша будто очнулся:

– А?.. Что?.. Закуривать? Нет, знаешь, расхотелось.

– Чу-у-дак, – протянул оперативный, защелкивая портсигар.

Алеша вихрем вырвался из землянки. Не глядя ни на кого, быстро зашагал в сторону каменных зданий авиагородка.

– Куда, лейтенант? – окликнул его Султан-хан. – Подожди, машина скоро придет.

– Я на полевую почту, товарищ капитан.

– На ужин смотри не опоздай! Повар последний узор на твоем торте делает.

– Не опоздаю.

Алеша почти бежал по неширокой, уложенной ребристыми булыжниками аллее. Липы и березки глухо шумели над ним оголенными ветками. Их верхушки уже тонули в синих сумерках. Он торопливо вышел из проходной и у первого повстречавшегося пешехода спросил, где телефон-автомат. Оказалось, недалеко. На ближайшем перекрестке он увидел темную телефонную будку и бросился к ней, зажав в руке гривенник.

– Санчасть! – выкрикнул он, еще не веря, что так легко связался с нужным ему номером. – Мне медсестру Рыжову. Кто спрашивает? Лейтенант Стрельцов.

Алеша ждал и все же, когда в трубке возник певучий голос Вари, вздрогнул от неожиданности. Не сразу, а после паузы, глотнув сырой вечерний воздух, заговорил:

– Это я, Варенька. Понимаешь, я.

– Понимаю, – заволновалась и она. – Алешка, тебе решительно везет. Зоя Павловна, наш хирург, вышла из комнаты, и меня никто, никто не слушает.

– Мне и должно везти, Варенька. Мне сегодня двадцать один.

– Правда? Ну почему же не сказал вчера? Ой как хочется тебя поздравить и поцеловать!

– Не виноват, Варюша, сам об этом забыл. Неужели я бы от тебя утаил, если бы вспомнил? Прилетаю, а «батя» Демидов в столовую директиву дает: «Чтобы вечером был именной торт для лейтенанта Стрельцова, и точка».

– Значит, тебе сегодня устраивают именинный ужин?

– Похоже. А тебя не будет.

– Что поделать? – вздохнула Варя. – Когда скажут тост за тебя, помни, что я первая чокаюсь. Ты сейчас откуда говоришь?

– Из автоматной будки, у проходной.

– Это же совсем рядом! Наша санчасть во втором от нее переулке, налево угловой дом. Подойди, я к тебе выскочу.

Алеша без труда отыскал каменный двухэтажный особнячок санчасти. У парадного темнела дежурная машина с санитарными крестами на бортах. Хлопнула дверь, и, затянутая в белый халат, стройная и тоненькая, Варя скользнула ему навстречу.

– Алешка, милый! Ну какой же ты молодец, что пришел! А у меня всего пять минуток свободного времени. Обход начинается. Идем посидим в «санитарке», там пусто.

Алеша следом за Варей пролез в кузов «санитарки», цепляясь за сваленные на полу носилки. Оба сели на жесткую скамейку, и Варя приникла к нему.

– Не забывай меня, Алеша, ни на час не забывай. Даешь слово? – требовательно заговорила она, но сразу же рассмеялась. – Как хорошо, что ты рядом!

Рано утром подполковник Демидов шифровкой был вызван в штаб фронта.

Перед отъездом он осушил почти целый графин квасу. За вчерашним ужином, на котором чествовали лейтенанта Стрельцова, предлагали тосты один другого заманчивее, и подполковник изрядно выпил. Утром настроение у него было скверное. Даже со своим шофером он не поздоровался, когда тот подогнал к землянке КП рыжую, выцветшую от ветров и солнца «эмку». Сел рядом с ним и припал широкой спиной к мягкой подушке сиденья. Скомандовал коротко:

– В штаб фронта.

До самого штаба «эмка» мчалась по хорошей шоссейной дороге, разрезающей пригороды Москвы, и Демидов с болью думал: «Вот куда фронт подобрался, даже и тропок-то полевых на переднем крае не сыщешь». Он молча курил, глядя, как на переднее стекло «эмки» ложится мелкая сетка нудного, бесконечного дождя.

Штаб фронта теперь размещался в одном из пригородов столицы, в стороне от большой автомагистрали. Сквозь толстостволые ели и сосны проглядывали белые фасады зданий. У полосатых заградительных шлагбаумов зябли в плащ-палатках часовые. «Эмка» заехала на стоянку, расположенную в небольшом перелеске, и оттуда больше километра Демидов шагал по бездорожью, гадая, какую задачу поставит командующий перед полком.

Кабинет генерала помещался на втором этаже небольшого особняка. Демидова встретил тот же, что и в первый раз, адъютант, черноглазый парнишка с летной эмблемой, нашитой на рукаве гимнастерки. Только тогда, под Вязьмой, он был во всем курсантском, а сейчас на петлицах темнели два лейтенантских кубика. Он оглядел внушительную фигуру командира полка, вежливо поздоровался и, ни о чем не спрашивая, кивнул на обитую дерматином дверь. Демидов вошел в кабинет. Комаров стоял за столом, застланным широкой крупномасштабной картой Подмосковья, с циркулем и штурманской линейкой в руках. На карте белел листок разграфленной бумаги, и туда мелким четким почерком генерал заносил какие-то цифры. На той же карте, на самом уголке массивного письменного стола с фигурными ножками, стыл недопитый стакан круто заваренного чая и лежала наполовину пустая пачка дорогих папирос. Зато в мраморной пепельнице с разинутой рыбьей пастью высилась целая горка сплющенных окурков. Три из них были воткнуты в самый рот рыбы.

– Садись, Демидыч, – сухо кивнул Комаров и, не протягивая руки, углубился в расчеты.

Он заставил подполковника просидеть минут пять в кресле. Демидов осмотрел комнату и подивился скромной, на первый взгляд, роскоши ее меблировки. Стеллажи из карельской березы, красиво отделанные кресла. Массивный секретер поставлен у стены с явным расчетом, что свет, вливающийся в комнату сквозь два огромных сводчатых окна, будет оживлять его поверхность. И действительно, она так и переливалась, созданная художественным вымыслом краснодеревщика.

Комаров уперся локтями в стол, посмотрел на Демидова.

– Любуешься? Дивишься, что обстановка не совсем штабная? А знаешь ли, где сейчас находишься? Мы с тобой на даче у члена правительства, – генерал назвал фамилию, известную каждому человеку в стране. – Вот, брат, оно какое дело, если военный штаб на даче у члена правительства размещается. Неважнецкое, прямо скажем.

Был Комаров невыспавшийся и злой. Видно, всю ночь не ложился. Под зелеными живыми глазами легли тени, на щеках выступила черная жесткая щетина. Сцепив сильные ладони, он вытянул их перед собой, с хрустом потянулся и строго посмотрел на Демидова:

– Обстановку знаешь?

– Откуда же, товарищ генерал? Ведь полк в резерве.

– В резерве, в резерве, – проворчал Комаров. – Другой бы радовался, а ты вроде как с укоризной… Отдохнуть твоим людям надо. Хорошие они у тебя, Демидов.

– Не жалуюсь, товарищ генерал.

– Да-а-а, – неопределенно протянул Комаров. – Так вот, брат, какая обстановка. Волоколамск сдали, Калинин, Клин. Фашисты в Ясной Поляне, под самой Тулой. Вот, посмотри. – Демидов нагнулся над картой и увидел синее полукольцо, нависшее с запада, юго-запада и северо-запада над столицей. Линия фронта разрезала железнодорожные и шоссейные магистрали. В тылу у противника оставались важные аэродромы, опорные пункты, коммуникации. Комаров, ожесточась, водил по карте остро заточенным чертежным карандашом и выкрикивал:

– Видишь, Демидов, видишь? Отсюда прут, здесь нависают. Есть сведения, что головные части подходят к каналу. Вот тебе обстановка.

Оглушенный, подавленный, Демидов на какие-то мгновения почувствовал себя не командиром сражающегося истребительного полка, а просто слабым пожилым человеком, с душой, дрогнувшей от горькой правды, от опасности, нависшей над ним и его землей. О себе самом, о семье, далекой, отделенной от него сотнями километров, о ее несладкой жизни в эвакуации подумал он.

Проницательные глаза Комарова, казалось, заглянули в самую его душу и враз прочитали все это.

– Что? Страшно, Демидов? – понизил голос генерал.

– Страшно, – хрипло ответил тот.

– Вот и мне стало страшно, когда узнал, – признался Комаров, – такое в голову полезло, что вспоминать не хочется. – Он выпрямился, широкая атлетическая грудь расправила коверкотовую гимнастерку, натянув ее до предела. – Верно, страшно! Да только воевать за нас с гитлеровцами никто не придет. Нам все равно придется. Мне – Комарову, тебе – Демидову. Всем твоим летчикам, всем бойцам. Понятно?

– Понятно, – повторил за ним Демидов, – никто не придет, товарищ генерал.

Комаров сел, и опять по его лицу скользнула тревога.

– Я тут маршруты рассчитывал. Что ни аэродром – до линии фронта двадцать – пятнадцать минут полета. А ведь многие-то из этих аэродромов, как и твой, почти в городской черте. Почти в самой Москве. – Он посмотрел на Демидова и сжал тонкие энергичные губы. – Зачем я тебя вызвал, Демидов, ты уже, наверное, догадался?

– Боевую задачу полку будете ставить, товарищ генерал.

– Да. Задачу, – растягивая слова и морща лоб, повторил Комаров. – Очень тяжелую задачу, Демидов.