Петр Кропоткин - Хлеб и воля

• Название: Хлеб и воля
• Автор: Петр Кропоткин
• Жанр: Политика

---

Крупная промышленность распространяется не только на восток, но и на юг. Туринская выставка 1884 года показала, какие успехи сделала итальянская промышленность, и ненависть между французской и итальянской буржуазией имеет единственным источником промышленное соперничество между ними. Италия освобождается от французской опеки и конкурирует с французскими купцами в бассейне Средиземного моря и на востоке. И вот почему рано или поздно на границе между Францией и Италией произойдет кровопролитие, если только трата этой драгоценной крови не будет предотвращена революцией.

Мы могли бы указать также на быстрые успехи Испании в развитии крупной промышленности. Но возьмем лучше Бразилию. Политико–экономы осудили ее на то, чтобы вечно выращивать хлопок, вывозить его в сыром виде, а затем получать из Европы бумажные ткани; и действительно, сорок лет тому назад в Бразилии было всего девять несчастных маленьких бумагопрядильных фабрик с 385 веретенами. В 1890–м году их уже было сорок шесть; в пяти из них имелось 40 000 веретен и они выносили на рынок тридцать миллионов метров бумажной ткани в год. За последние годы успехи были еще быстрее.

Даже в Мексике начали выделывать бумажные ткани у себя, вместо того чтобы привозить их из Европы, и в 1894 году английский консул доносил, что в Оризабе выделывают ситцы, которым едва ли есть равные среди привозных. Что касается Соединенных Штатов, то они уже освободились от европейской опеки. Крупная промышленность торжествует там вполне. Они уже ищут рынков.

Но страна, которая ярче всех опровергает теорию сторонников специализации национальных промышленностей, это — Индия. Мы знаем, что нам всегда говорят в учебниках: <Крупным европейским нациям нужны колонии. Эти колонии будут посылать в метрополии сырые продукты: хлопок, шерсть, пряности и т. д. За то метрополия будет посылать им продукты своих фабрик: материи (дрянные, не находящие сбыта дома), железо (т. е. железное старье в виде отсталых уже машин) - одним словом, все то, что ей самой не нужно, что ей стоит мало, но в колонии может быть продано по высокой цене>.

Такова была теория и такова же была, в течение долгого времени, практика. В Лондоне и Манчестере наживались громаднейшие состояния, а Индия разорялась. Пройдите только по Индийскому Музею в Лондоне, и вы увидите, какие неслыханные, невероятные богатства накопляли в Калькутте и Бомбее английские торговцы.

Но вот другим, также английским, торговцам и капиталистам пришла в голову совершенно естественная мысль, что гораздо выгоднее эксплуатировать жителей Индии непосредственно и выделывать бумажные ткани в самой Индии, вместо того чтобы ввозить их на двести с лишком миллионов рублей в год из Англии.

Вначале им пришлось потерпеть ряд неудач. Индийские ткачи, артисты своего ремесла, не могли примириться с фабричными порядками. Машины, присланные из Ливерпуля, оказались негодным старьем; кроме того нужно было принять во внимание условия климата, приспособиться к новым условиям. В настоящее время все это уже пережито, и английская Индия становится все более опасной соперницей для мануфактур метрополии. В ней существовало в 1895–м году 147 больших хлопчатобумажных фабрик, на которых работало около 146 000 рабочих. Каждый год Индия вывозит в Китай, в голландскую Индию и в Африку больше чем на 50 миллионов рублей той самой белой бумажной материи, которую считали прежде специальностью Англии, а в 1897 году бумажных тканей уже вывезено было из Индии на 140 миллионов рублей. И в то время как английские рабочие сидят без работы, индусские женщины, получающие по 24 копейки в день, выделывают на машине те бумажные ткани, которыми ныне начинают наводнять портовые города Крайнего Востока. Джутовое же дело развивается еще быстрее[62].

Одним словом, недалек день — и умные фабриканты отлично это знают (ради этого и Африку решили завоевать), — когда в Англии не будут знать, куда девать те <рабочие руки>, которые раньше занимались тканьем бумажных материй на вывоз. Мало того, есть очень серьезные основания думать, что через двадцать лет Индия не будет покупать у Англии ни одной тонны железа. Первые препятствия, которые встречала эксплоатация угля и железа в Индии, уже успели преодолеть, и на берегах Индийского океана уже возвышаются заводы, соперничающие с английскими.

Колонии, конкурирующие с метрополиями продуктами своих фабрик, — вот поразительное явление экономической жизни девятнадцатого века.

И почему бы им не конкурировать? Чего им не хватает? Капитала? Но капитал пойдет всюду, где только есть несчастные, которых можно эксплуатировать. Знаний? Но знание не признает национальных границ. Технических знаний у рабочих? Но чем индусский рабочий хуже тех 92 000 мальчиков и девочек моложе пятнадцати лет, которые заняты были в Англии в обработке волокнистых веществ не далее как в 1900–м году?

II

Мы бросили беглый взгляд на промышленность отдельных стран; теперь было бы интересно сделать такой же обзор некоторых специальных отраслей промышленности.

Возьмем, например, шелк, который в первой половине 19–го века был чисто французским продуктом.

Известно, что Лион стал одно время центром обработки шелка, который сначала собирали в долине Роны, а затем стали покупать в Италии, Испании, Австрии, на Кавказе и в Японии. На десять миллионов фунтов шелка–сырца, превращенного в 1875 году в материю в Лионе и окрестностях, французского шелка приходилось менее одного миллиона (всего 800 000 фунтов) Но раз Лион стал обрабатывать привозной шелк, то почему было не делать того же самого Швейцарии, Германии, России? Мало–помалу тканье шелковых материй развилось в деревнях цюрихского кантона. Базель сделался крупным центром шелкового производства Кавказская администрация обратилась к марсельским работницам и лионским рабочим с приглашением приехать на Кавказ обучать грузин усовершенствованным приемам разведения шелковичного червя, а кавказских крестьян — искусству превращать шелк в материи. Этому же примеру последовала и Австрия. Германия устроила, при содействии самих же лионских рабочих, огромные шелковые фабрики. Соединенные Штаты сделали то же самое в Патерсоне…

И вот теперь шелковое производство уже перестало быть специальностью Франции. Шелковые материи выделываются и в Германии, и в Австрии, и в Соединенных Штатах, и в Англии, и в России.

Кавказские крестьяне ткут по зимам фуляры за такую плату, при которой лионскому ткачу пришлось бы умирать с голоду. Италия посылает свои шелка во Францию, а Лион, вывозивший в период времени за 1870–74 года на 150 миллионов рублей шелка, вывозил тридцать лет спустя всего на 75 миллионов. Скоро он будет посылать за границу исключительно материи высших сортов или же какие–нибудь новые ткани, которые могут послужить образцом для англичан, немцев, русских и японцев.

То же самое происходит и в других отраслях промышленности. Бельгия вполне утратила уже монополию выделки сукон, которые производятся теперь и в Германии, и в России, и в Австрии, и в Соединенных Штатах. Швейцария и французская Юра потеряли монополию производства часов: часы теперь делают повсюду. Шотландия уже не рафинирует сахара для России, а русский рафинад ввозится а Англию; Италия, несмотря на то, что у нее нет ни железа, ни угля, сама строит свои броненосцы и паровые машины для своих пароходов; производство химических веществ перестало быть монополией Англии: верную кислоту и соду приготовляют повсюду. На Парижской выставке 1889 года обращали на себя особое внимание всевозможные машины, построенные в окрестностях Цюриха, и оказалось, что Швейцария, удаленная от морей, не имеющая ни угля, ни железа — ничего, кроме прекрасных технических школ, — производит теперь паровые машины лучше и дешевле, чем Англия. Вот как сошла на нет старая теория специализации наций для обмена.

Таким образом, в промышленности, как и во всем остальном, наблюдается то же стремление, т. е. стремление к децентрализации.

Каждая нация находит более выгодным соединить у себя земледелие с возможно более разнообразными фабриками и заводами. Та специализация, о которой нам говорили политико–экономы, годилась, может быть, для обогащения нескольких капиталистов, но она совершенно бесполезна вообще; гораздо выгоднее, наоборот, чтобы каждая страна, каждая географическая область могла возделывать у себя нужные ей хлеб и овощи и производить сама большую часть предметов, которые она потребляет. Это разнообразие — лучший залог развития промышленности посредством взаимодействия различных ее отраслей, залог развития и распространения технических знаний и вообще движения вперед; тогда как специализация — это, наоборот, остановка прогресса.

Земледелие может процветать только рядом с промышленностью. Едва где–нибудь появляется хоть один завод, вокруг него обязательно должны вырасти другие заводы, которые поддерживают и поощряют друг друга своими изобретениями и развиваются параллельно.