Елена Лаврентьева - Повседневная жизнь дворянства пушкинской поры. Приметы и суеверия.

• Название: Повседневная жизнь дворянства пушкинской поры. Приметы и суеверия.
• Автор: Елена Лаврентьева
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Культурология
• Год: 2006
• ISBN: ISBN 5-235-02927-5

«Это дурное предзнаменование!» — произнес А. С. Пушкин, когда его об­ручальное кольцо упало неожиданно на ковер.

Вера в приметы, интерес к обрядам, гаданиям были широко распростране­ны в среде дворянства пушкинской поры. Слова, предметы, поведение людей и животных — всё имело в глазах даже самого просвещенного человека первой по­ловины XIX века свой тайный смысл.

О том, во что верили, чего боялись, чего старались избегать, а чего страстно желали Александр Сергеевич Пушкин и его современники, читатель узнает из первых рук: из воспоминаний, писем, газетных и журнальных публикаций того времени, любовно собранных и тщательно, со вкусом организованных автором книги.

---

Скоро будет свадьба Ольги Ивановны (Анненковой. — Е. Л.) — жених ее давно уже приехал, и теперь остановка только за шитьем приданого. Между тем Прасковья Егоровна непременно хочет, чтобы свадьба была хотя в последних числах апреля. Она боится выдать дочь в мае, по поверью, что все, которые женятся в мае, непременно будут маяться. (Из письма М. А. Фонвизина И. Д. Якушкину. Тобольск, 23 апреля 1852 г.){12}

* * *

…брак наш назначен 28 сентября, в самый тот день, когда мне совершится девятнадцать лет. Сентябрь, сказывают, самый дурной месяц в году. Поговорка «смотреть сентябрем» беспрерывно приходит мне на ум; а я и родилась в сентябре, и в сентябре буду венчаться. Право, это что-то не к добру. Хорошо, что я выше предрассудков и не верю предчувствиям; никакие приметы не заставят меня раскаиваться в данном слове{13}.

* * *

Во время венца кто первый из новобрачных ступит на подножие, тот будет властвовать; у кого свеча длиннее остается или у чьих дружек, тот долее проживет; если венец, для облегчения, не надевают на голову невесты, то народ считает такой брак недействительным, незаконным и предсказывает беду; если же над головою уронят венец, то и подавно… В иных местах кладут под порог замок в то время, когда молодые идут к венцу, и лишь только они перешагнут порог, как вещие старухи берут замок, запирают его и хранят, а ключ закидывают в реку; от этого молодые будут жить хорошо{14}.

* * *

Тетка, благословляя образом племянницу, просила ее неотступно, чтобы она ступила прежде жениха на подножие. Но должно отдать справедливость княжне, что она презрела сей совет, — и хорошо сделала, а дурно то, что через несколько месяцев в разговоре сказала о сем мужу.

Этот предрассудок происходит, верно, от принятого правила, что все зависит от первого шага; но спотыкаются после; а всего лучше, чтоб муж и жена ходили в одну ногу{15}.

* * *

Дело оканчивается их свадьбой. Во время обряда венчания в церкви довольно много любопытствующих, как это бывает обыкновенно. Некоторые особы женского пола устремили на жениха и невесту особенное внимание в то время, когда они приближались к ковру, разостланному перед налоем: кто станет на ковер первым. Произошла маленькая заминка, которой любопытствующие кумушки никак не ожидали: перед самым ковром жених и невеста остановились на несколько секунд; а потом было заметно, что жених легонько толкнул невесту, так что она чуть-чуть покачнулась и волей-неволей ступила на ковер первая{16}.

* * *

День свадьбы сестры как-то слился в моей памяти с другими суетливыми и праздничными днями. Знаю, что мне было поручено положить в белую атласную Катюшину туфельку золотую монету и что я ехал в церковь впереди всех с иконой. Помню, как рассказывали, что Катя не захотела первой вступить на розовый шелк, а подождала, пока вступит инженер, — няне это не понравилось{17}.

* * *

Венчанье было назначено на 8 января (1889 года)… На розовую подстилку мы вступили вместе и — осторожно: ведь не в белых туфельках, — с улицы, а это все идет после священнику{18}.

* * *

Настал день свадьбы…

Когда я приехала в церковь, то оказался забытым розовый атлас под ноги (дурное предзнаменование). Сейчас же поехали за ним, но привезли уже к концу венчания. Мой шафер подостлал Петру Ильичу свой белый шелковый носовой платок, а я стояла так{19}.

* * *

В первый раз моя мать встретила Шевченко в январе 1847 года в их родовом поместье Мотроновке Черниговской губернии, Борзенского уезда, куда она, будучи уже более года замужем, приехала на свадьбу своей младшей сестры А. М. Кулиш.

Тарас был боярином у невесты…

Далеко за полночь отужинали, а утром следующего дня Шевченко собрался уезжать. Прощаясь, он обратился к невесте:

— Что вы мне подарите в память об этом дне?

Не долго думая, она сорвала цветок со своего миртового венка и протянула ему.

Все старушки так и ахнули: «Быть беде!» (Говорят, не принято отдавать кому-либо цветок со свадебного венка.)

И вправду, вскоре после этого были арестованы ее муж, ее брат, Шевченко, Костомаров и другие{20}.

* * *

…из церкви Лермонтов поспешил прежде молодых в дом жениха и здесь, в суете приема молодых, сделал оригинальную шалость: он взял солонку и рассыпал соль по полу. «Пусть молодые новобрачные ссорятся и враждуют всю жизнь», — сказал Лермонтов тем, которые обратили внимание на эту умышленную неловкость{21}.

* * *

Невеста-кузина взяла меня к себе шафером, и моя неловкость и близорукость были причиною двух предзнаменований несчастия этого брака. Когда стали одевать невесту к венцу, спохватились букета, и грозная Марья Васильевна приказала мне, напудренному, одетому в мундир, в белых штанах, шелковых чулках и башмаках, ехать как можно скорее на цветочную площадь в Охотный ряд и привезти во что бы то ни стало и поскорее букет белых и красных роз. Для приобретения букета дали мне красненькую бумажку, то есть 10 рублей, деньги по-тогдашнему большие. Я поскакал в ямской карете четверней; приехав на площадь и не желая выходить из кареты в таком слишком парадном костюме, я высунул руку с красной бумажкой и просил, Бога ради, дать мне букет из роз, и я опять поскакал. От тряски экипажа розы стали осыпаться, и еще больше, когда я побежал по лестнице, и уже никаких почти роз не было, когда я вручил пучок стебельков моей тетушке; она чуть меня не прибила, невеста осталась без букета. Надобно было спешить в церковь от Никитских ворот на самый конец Покровки; в большом смущении повез я образ. Тут новая беда: торжественно предшествуя невесте по лестнице верхнего этажа, я, по слепоте моей (ведь тетушка же не позволила мне надеть очки), как-то оступился, упал, и образ мой начал пересчитывать ступени вниз, и его бросились ловить. Тут уж и дядя в своем красном мундире сердито на меня посмотрел. В церкви новая беда, только уж не от меня. Женихов шафер засунул куда-то в карман кольца, и их долго отыскивали; но как всякая беда на свете чем-нибудь кончается, то и эта свадьба свершилась. Пожив годов пять вместе и нажив детей, супруги разошлись и померли вдали друг от друга{22}.

* * *

Вечерняя кончилась, и началась венчальная служба. Стоя перед налоем, подле будущего супруга и повелителя, полумертвая сирота глотала свои слезы, старалась улыбаться и тихо, но твердым голосом отвечала на вопросы священника; словом, все было в порядке, а несмотря на это, старики покачивали головами. «Эх, неладно! — не к добру!» — шептали меж собою все барские барыни и сенные девушки. И подлинно, было чего испугаться: свеча, которую держала молодая, пылала ясным и чистым огнем; но та, с которою стоял Сокол, горела тускло, дымилась, как погребальный светоч, и без всякой причины три раза сряду гаснула{23}.

* * *

Во время венчания нечаянно упали с налоя крест и Евангелие, когда молодые шли кругом. Пушкин весь побледнел от этого. Потом у него потухла свечка. — «Tous les mauvais augures»[7], — сказал Пушкин{24}.

* * *

Мать мне рассказывала, как ее брат (А. С. Пушкин. — Е. Л.), во время обряда, неприятно был поражен, когда его обручальное кольцо упало неожиданно на ковер, и когда из свидетелей первый устал, как ему поспешили сообщить после церемонии, не шафер невесты, а его шафер, передавший венец следующему по очереди. Александр Сергеевич счел эти два обстоятельства недобрыми предвещаниями и произнес, выходя из церкви: «Тоus les mauvais augures!»{25}

* * *

Лихорадка не покинула его (А. С. Грибоедова. — Е. Л.) до свадьбы, даже под венцом она трепала его, так что он даже обронил обручальное кольцо и сказал потом: «С'est de mauvaise augure»[8] {26}.

* * *

Таким образом, обе бабки мои были двоюродными сестрами, а дети их находились в троюродном или внучатном родстве. Когда отец мой был помолвлен на моей матери, это родство, в настоящее время легко разрушаемое архиерейскою резолюцией, составляло почти неодолимое препятствие. Митрополит Платон на поданном ему прошении надписал: «не дерзаю разрешить столь непозволительного и незаконного брака». И родная бабушка матери моей, княгиня Варвара Осиповна Долгорукова не хотела благословить внучку, несмотря на все просьбы отца ее. «С ума ты сошел, батюшка! И невеста мне внучка, и жених внук стану я благословлять такую беззаконную свадьбу!» Несмотря на все эти препятствия, брак состоялся; венчание происходило в церкви Тихвинской Богородицы, в Сущеве 5 июля 1807 года. Говорят, будто священник-старик, собиравшийся уже на покой, получил тысячу рублей. И во время венчания не обошлось без скандала: какие-то барыни кричали в церкви, что венчают двоюродных, и друг моего деда, Сумарокова, сенатор Василий Федорович Козлов, должен был унимать их и, наконец, попросту велел выгнать из церкви. Брак, совершившийся при таких обстоятельствах, не обещал особенного счастья, и действительно оно было непродолжительно{27}.