Александр Михайлов - Маяковский

• Название: Маяковский
• Автор: Александр Михайлов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1988
• ISBN: 5-235-00589-9

Биография известного советского поэта, творчество которого ознаменовало начало новой эпохи развития русской и мировой поэзии.

---

И все же уже в то время Маяковский был мощным магнитом, который притягивал к себе молодежь.

Прислушаемся к голосу человека, далеко отстоявшего от Маяковского в то время. Этот человек - поэт - вспоминает Маяковского в 1913 году:

Как в стихах твоих крепчали звуки,
Новые роились голоса...
Не ленились молодые руки,
Грозные ты возводил леса.

Он передает в стихах тогдашнее восприятие Маяковского, его поэзии:

И уже отзывный гул прилива
Слышался, когда ты нам читал,
Дождь косил свои глаза гневливо,
С городом ты в буйный спор вступал.

Наконец, вот это: «И еще не слышанное имя молнией влетело в душный зал...» «Душный зал» русский поэзии десятых годов нуждался в грозовой струе свежего воздуха, это хорошо понимал поэт, автор стихотворения «Маяковский в 1913 году» - Анна Ахматова.

Мало сказать, что Ахматова - неблизкий Маяковскому поэт, настолько здесь различны строй души, темперамент, поэтика, школа. Но важно вот что: вспомнив молодого двадцатилетнего Маяковского (а встреч было наперечет), Ахматова выделяет в поэте черты революционности, именно то, что вывело Маяковского на авансцену литературной и общественной жизни.

Женское восприятие нередко бывает более тонким и безошибочным поначалу, нежели мужское. Вспомним другую современницу Маяковского - Марину Цветаеву:

Превыше крестов и труб,
Крещенный в огне и дыме,
Архангел-тяжелоступ -
Здорово, в веках Владимир!

Запятая не по ошибке стоит перед словом «в веках». «В веках Владимир» - стало быть, в будущем виделся Цветаевой Маяковский. И если Цветаева, опять-таки поэт иной школы и иной судьбы, по словам ее дочери, всю жизнь хранила к Маяковскому «высокую верность собрата», если даже, будучи в эмиграции, высказала мысль: «И оборачиваться на Маяковского нам, а может быть, и нашим внукам, придется не назад, а вперед», - значит, и в ней сложилось понимание его революционной роли в русской поэзии.

Владимир Маяковский внутренне созревал для этой роли.

«...ГЛАШАТАЙ ГРЯДУЩИХ ПРАВД»

В автобиографии о войне сказано: «Принял взволнованно. Сначала только с декоративной, с шумовой стороны. Плакаты заказные и, конечно, вполне военные. Затем стих. «Война объявлена».

Таковы самые первые впечатления. Стихотворение «Война объявлена» свидетельствует о том, что у поэта еще нет своей четкой позиции.

Первая мировая война втянула в кровавый конфликт не только народы Европы, так или иначе в нее было вовлечено 38 государств с населением в полтора миллиарда человек. Это, как известно, была война империалистическая, захватническая с обеих сторон, война за передел мира. А кроме того, война, по расчету тех, кто ее затеял, должна была ослабить, расшатать интернациональное единство рабочих и подавить революционное движение внутри стран.

Расчеты буржуазии во многом оправдались: почти все партии II Интернационала выступили в своих странах в поддержку войны, то есть сомкнулись в ее целях со своими буржуазными правительствами, голосовали за военные бюджеты - предали интересы рабочего класса, интересы революции. В России это были меньшевики и эсеры. Предательский лозунг «ни побед, ни поражений», выдвинутый Троцким, В. И. Ленин охарактеризовал как сознательное или бессознательное проявление шовинизма, как враждебный пролетарской политике, пособнический царскому правительству и господствующим классам.

Партия большевиков была единственной партией в России, которая со всей твердостью и последовательностью выступала против войны, призывала народ к борьбе за превращение войны империалистической в гражданскую, - за свержение буржуазного правительства.

Официальная пропаганда, взывая к чувству национальной гордости, единству перед лицом опасности для Отечества, всеми средствами внушала народу, что каждый человек, «без различия состояния и партий», должен, защищая Отечество, идти на любые жертвы.

Маяковский в это время уже не был связан с большевиками, прервались даже личные контакты, и он тоже, как и большинство писателей, подпал под влияние официальной пропаганды, не сумел понять политический смысл событий. По заказу сочинял подписи к лубкам, как он признается, «вполне военные», то есть отражающие дух и содержание официальной политики. Осенью принимал участие в кружечном сборе «на помощь жертвам войны». И в конце октября подал прошение московскому градоначальнику на выдачу свидетельства о благонадежности, чтобы поступить добровольцем в действующую армию.

Вряд ли можно сомневаться, что Маяковский в это время считал службу в армии и участие в боевых действиях на фронте патриотическим долгом. Статью «Штатская шрапнель», опубликованную 12 ноября 1914 года, он закончил такими словами: «Как русскому мне свято каждое усилие солдата вырвать кусок вражьей земли...» В другой статье - «Будетляне» - он говорит о войне до победного конца: «...русская нация, та единственная, которая, перебив занесенный кулак, может заставить долго улыбаться лицо мира».

В автобиографии Маяковский попытался связать два момента - желание пойти на фронт добровольцем и отобразить происходящее на войне в искусстве: «Чтобы сказать о войне - надо ее видеть. Пошел записываться добровольцем». В ответ на прошение о благонадежности была положена резолюция: «Свидетельства не давать».

С середины ноября и весь декабрь 1914 года Маяковский заведует литературным отделом московской газеты «Новь», где публикует целую серию статей и фельетонов по вопросам политики, войны и главным образом - искусства. И помимо активной пропаганды футуристических идей и взглядов на искусство ратует за создание маршей и гимнов, которые вдохновляли бы солдат на войне.

В «Нови» поэт подготовил литературную страницу, но включенные в нее рассказ, а также стихи Асеева, Пастернака и свои («Мама и убитый немцами вечер») под общей шапкой «Траурное ура» - настолько разошлись с победительным пафосом газеты, что редактор немедленно отстранил его от составления литературной страницы. Но ни маршей, ни гимнов для воюющей армии поэт не создал. Верно было сказано, что в «стихах писалось у Маяковского совсем не то, что он проповедовал в своих статьях» (В. Перцов). В стихотворениях, написанных в это время - «Мама и убитый немцами вечер», «Скрипка и немножко нервно», «Мысли в призыв» - есть ощущение ужаса войны и нет, не видно никакой внутренней потребности воинского подвига, ожидания победы... В то же время он критикует «Красный смех» Л. Андреева: «Война рассматривается только как ужас»... Поэт растерян: «Знаете что, скрипка? Мы ужасно похожи: я вот тоже ору - а доказать ничего не умею!»

По поводу войны Маяковскому еще нечего «доказывать», и он - в статьях и фельетонах, напечатанных в «Нови», - развивает футуристические концепции искусства, правда, уже с оглядкой на войну. Война и вымученные стишки, вызванные ею к жизни, появлявшиеся в печати, дали Маяковскому новый повод со всей силой обрушиться на поэзию символистов, напоминающую, по его словам, «теплое одеяло, сшитое из пятачковых лоскутьев фельетонной мысли...».

В критике произведений литературы, искусства на военные темы он беспощаден. Но тезис: «Можно не писать о войне, но надо писать войною!» - звучит пока риторически. Маяковский знает, как не надо писать о войне.

Как пишет Северянин, например:

Друзья! Но если в день убийственный
Падет последний исполин,
Тогда ваш нежный, ваш единственный,
Я поведу вас на Берлин.

Эти салонно-напыщенные строки раздражали Маяковского: «Впечатление такое: люди объяты героизмом, роют траншеи, правят полетами ядер, и вдруг из толпы этих «деловых» людей хорошенький голос: «Крем де виолет», «ликер из банана», «устрицы», «пудра»! Откуда? Ах да, это в серые ряды солдат пришла маркитантка. Игорь Северянин - такая самая маркитантка русской поэзии».

Приговор убийственный.

Но как надо писать войною?

Маяковский не может ответить на этот вопрос. Ему кажется только, что развитие событий, время призвали к действию футуристов, именно их выдвинули на первый план искусства. Интуиция поэта подсказывает: «Сегодняшняя поэзия - поэзия борьбы», а футурист Маяковский утверждает: «Цель поэта - слово», «Слово - самоцель».

Подобный дуализм в сознании Маяковского, во взгляде на искусство, имевший продолжение и в двадцатые годы, вовсе не случаен. В революционности юного Маяковского все-таки было нечто от стихийного бунтарства (вспомним хотя бы его поведение в тюрьме). Уроки большевистского подполья не прошли, конечно, даром, поэтому он решил: надо делать социалистическое искусство, хотя не имел ясного представления, что это такое. Но семена футуристического бунта нашли отклик в его душе. Заманчивой показалась идея полного обновления языка поэзии, нахождения никому доселе неизвестных форм. «Ненависть к искусству вчерашнего дня» питалась ненавистью к буржуазному миропорядку. Максималист и бунтарь Маяковский зовет «сломать старый язык, бессильный обогнать скач жизни». Он опять уверяет: «слово - цель писателя», полагая: «Не идея рождает слово, а слово рождает идею». В этом ключе трактуется Чехов, любимый писатель молодого Маяковского. В противоречие сказанному вступают другие слова: «Причина действия поэта на человека... в способности находить каждому циклу идей свое исключительное выражение». Социалист в прошлом, участник большевистского подполья Маяковский борется с анархическим бунтарем в искусстве Маяковским, и перипетии этой борьбы находят отражение в статьях, выступлениях, стихах поэта. Ее отголоски мы будем слышать на протяжении многих последующих лет.