Евгений Тарле - ПОЛИТИКА: История территориальных захва­тов. XV—XX века: Сочинения

• Название: ПОЛИТИКА: История территориальных захва­тов. XV—XX века: Сочинения
• Автор: Евгений Тарле
• Издательство: ЭКСМО-Пресс
• Жанр: История
• Год: 2001

Имя Евгения Викторовича Тарле, блестящего ученого и талантливого рассказчика, хорошо знакомо отечественным знатокам истории. Менее известен тот факт, что Тарле до сих пор возглавляет список наиболее издаваемых за рубежом российских историков.

Увлекательное изложение истории внешней политики ведущих европейских стран за последние несколько столетий, присущее Тарле умение сочетать интереснейший фактический материал с научно-художественными обобщениям, принесли ему небывалый успех у читающей публики и одновременно — неприязнь «мэтров» советской историографии. Так книги, достойные украсить любую домашнюю библиотеку, стали в СССР библиографической редкостью. И теперь у издателей России появилась возможность вернуть читателям опальные шедевры исторической живописи.

---

А пока германскому правительству оставалось перешагнуть еще через одно препятствие. Пока об этом препятствии говорилось долгие годы за стратегическими картами в секретном отделении главного штаба, оно казалось ничтожным. Но теперь, когда вдруг и безотлагательно нужно с ним совладать, оно сразу приобрело грозный смысл. Нужно было пройти через Бельгию. Когда Шлиффен создавал свой план и когда его преемники с Мольтке-младшим во главе этот план уточняли и совершенствовали, то они вовсе не рассматривали нарушение бельгийского нейтралитета с точки зрения возможных дипломатических последствий. «Дайте нам войти в Бельгию, и через месяц мы возьмем Париж, а через два месяца заключим победоносный мир с Францией и Россией», — такова была популярная военная формула. Но вот 31 июля по приказу короля Альберта была мобилизована бельгийская армия. Значит, Бельгия не намерена добровольно и мирно пропустить через свою территорию германские войска. Следовательно, неожиданно нужно объявить войну еще и Бельгии. Правда, и эта очень неприятная возможность принималась в расчет, хотя, конечно, она крайне портила, замедляла и путала все предприятие. Но еще хуже было другое: Грей обратился к Франции и к Германии с вопросом, намерены ли они соблюдать в предстоящей войне бельгийский нейтралитет. Вопрос этот фактически обращался, конечно, только к Германии: план Шлиффена в его основных чертах уже давно ни для кого не был тайной. Германия на этот вопрос не ответила.

Отмолчаться по такому вопросу было немыслимо. 1 августа Эдуард Грен пригласил князя Лихновского и заявил ему, что не потерпит нарушения нейтралитета Бельгии, что вопрос уже обсуждался в совете министров, и они предлагают Германии принять это к сведению. Лихновский ответил вопросом: останется ли Англия нейтральной, если Германия обещает не нарушить бельгийский нейтралитет. Грей сейчас же и наотрез отказался дать это ручательство. Тогда Лихновский. (умнейший и осторожнейший из тогдашних германских дипломатов), ясно видевший, какая страшная опасность вдруг выросла перед Германией, спросил Грея, не укажет ли он сам условий, при которых Англия обещала бы сохранить нейтралитет, и даже подсказал: например, если бы Германия обязалась ничего не забрать (по мирному договору) ни из французской территории в Европе, ни из французских колоний. На этот раз Лихновский в обещаниях своих шел дальше, чем 29 июля канцлер Бетман-Гольвег в разговоре с Гошеном. Но Грей и на это предложение ответил категорическим отказом и угрожающе прибавил, что желает «сохранить свободу рук». В Берлине, по приказу Грея, британский посол Гошен явился к министру Ягову снова с настоятельным вопросом о нейтралитете Бельгии. Ягов растерянно заявил, что должен посоветоваться с канцлером и императором, и тут же наивно прибавил на всякий случай, что, кажется, бельгийцы уже совершили первые враждебные нападения на Германию. Германское правительство 1 августа узнало не только о новом разговоре Лихновского с Греем, но и о том, что еще 31 июля Грей телеграфировал в Брюссель, выражая желание, чтобы Бельгия защищала свой нейтралитет. Канцлер Бетман-Гольвег еще не очень хорошо соображал, что все это значит, однако был в сильной тревоге, но… «камень уже покатился», как выразился канцлер, и этот камень уже ничто не могло остановить. Фон Мольтке рвал и метал, указывая, что все эти колебания губят дело, что ни часу терять нельзя: весь успех зависит от скорости, что германские войска немедленно должны пройти через Бельгию. 2 августа в Брюссель был послан ультиматум: если Бельгия мирно и без сопротивления разрешит войскам Германии пройти через свою территорию, Германия гарантирует полную неприкосновенность Бельгии после войны; если Бельгия откажет, Германия объявляет ей войну. Наскоро сочиненным предлогом было мнимое (сознательно выдуманное, как было доказано впоследствии) нарушение бельгийского нейтралитета французами. «Ложью и вероломством устроено было в начале июля введение к войне, ложью и вероломством в первые августовские дни началась война, — замечает именно по поводу этих сознательно ложных предлогов и придирок Карл Каутский. — Германское правительство и верховное командование уже не могли более избавиться от лжи, которой они отдались, и должны были все выше громоздить здание лжи, пока оно с грохотом не обрушилось 9 ноября 1918 г. Но хуже всего для германского правительства было, конечно, не то, что оно лгало: вся тысячелетняя история дипломатии доказывает, что этот порок сам по себе нисколько не наказывается, а скорее вознаграждается успехом в международной политике. И Антанта даже в эти самые дни нисколько не отставала от германской дипломатии в этом отношении. Беда для германского правительства была в том, что оно лгало как-то неумело и тотчас же было уличено. Опасность заключалась в непонимании, во-первых, того, что Англия непременно выступит и что английскому правительству именно по поводу нарушения нейтралитета Бельгии выступить удобнее и легче, и, во-вторых, не было понято, что, раз выступив, Англия дойдет до последних пределов, чтобы с Германией как с великой морской и колониальной державой покончить.

2 августа вожди консервативной оппозиции в парламенте — Бонар-Лоу и Лэнсдоун — обратились к премьеру Асквиту с официальным письмом, требуя, чтобы Англия поддержала Россию и Францию в предстоящей войне, и обещали полную свою поддержку кабинету.

3 августа Грен в заседании палаты общин объявил, что Англия во всяком случае гарантирует всем своим флотом французское побережье от нападений Германии. Что же касается бельгийского нейтралитета, то Англия будет его защищать, «не отступая от использования всех наших (английских) средств». Грей уже знал в это время о том, что накануне Бельгия получила ультиматум от Германии, а 3 августа, пока шло заседание английского парламента, пришла телеграмма от бельгийского короля и правительства с просьбой о защите (уже и 2 августа Бельгия держала Грея в курсе событий). Ежечасно со всех сторон из разных источников в министерство прибывали новые и новые известия о том, что германская армия вечером 3 августа перешла бельгийскую границу близ Геммериха и с раннего утра 4 августа непрерывным потоком вливается в страну, направляясь к югу. Решение Греем было принято.

Статс-секретарь фон Ягов поторопился, правда, 3 августа послать князю Лихновскому для немедленного сообщения Грею успокоительные заверения: даже в случае войны с Бельгией Германия не аннексирует бельгийской территории; для Германии нарушение бельгийского нейтралитета крайне необходимо, вопрос «жизни или смерти» и т. д. Но Грей телеграфировал в ночь на 4 августа британскому послу в Берлине Гошену приказ немедленно заявить фон Ягову, что Англия не может потерпеть этого нарушения нейтралитета Бельгии, и настойчиво требовал соответствующего обещания со стороны германского правительства. Он тогда еще не имел или сказал, что не имеет, вполне точных сведений об уже начавшемся вторжении. Ягов ответил новыми уверениями, что Германия рискует всем, если не будет действовать быстро, и т. д. Хлопотливый это был день — 4 августа 1914 г.!

В торжественном заседании рейхстага Вильгельм заявил, что он больше не знает никаких партий, что необходимо полное единство, и обменялся тут же рукопожатиями с представителями всех партий, не исключая и социал-демократов (именно после этого Роза Люксембург и хотела покончить с собой, как сказала об этом Луизе Каутской), Воодушевление, оптимистические чаяния овладели массами народа. Англия, казалось, молчала, а с Францией и Россией покончить можно было (тоже казалось) очень быстро, по плану Шлиф-фена. «Еще до осеннего листопада вы вернетесь с победой», — эти слова императора (или приписываемые императору) повторялись с восторгом и внушали бодрость духа; передавалось, что он сказал эти слова, делая смотр части гвардии. Канцлер Бетман-Гольвег, взойдя среди оваций на трибуну, признал, что бельгийский нейтралитет уже нарушен, что по отношению к Бельгии сделана, правда, несправедливость, но… нужда не знает закона (Noth kennt kein Gebot), и что, когда минет военная необходимость («когда будут достигнуты наши военные цели»), эта несправедливость будет заглажена. Эти слова, которые впоследствии наделали Германии столько вреда и так помогли антинемецкой пропаганде, объясняются общим страшно возбужденным и радостно-приподнятым настроением, царившим в Берлине (в правительственных кругах) весь этот день: ведь первый визит Гошена с ночной телеграммой Грея к Ягову в этот день как бы показывал, что хотя Грей и сердится, но все-таки воевать из-за Бельгии не будет. Убеждение, что «победителей не судят», охватывало правящие круги все более и более. Вот почему можно было даже великодушно признать публично свою «несправедливость»; вот почему и в прессе писалось в те дни многое такое, чего потом ни за что не написали бы. Но за первым визитом посла Гошена последовал и второй визит…