Евгений Тарле - ПОЛИТИКА: История территориальных захва­тов. XV—XX века: Сочинения

• Название: ПОЛИТИКА: История территориальных захва­тов. XV—XX века: Сочинения
• Автор: Евгений Тарле
• Издательство: ЭКСМО-Пресс
• Жанр: История
• Год: 2001

Имя Евгения Викторовича Тарле, блестящего ученого и талантливого рассказчика, хорошо знакомо отечественным знатокам истории. Менее известен тот факт, что Тарле до сих пор возглавляет список наиболее издаваемых за рубежом российских историков.

Увлекательное изложение истории внешней политики ведущих европейских стран за последние несколько столетий, присущее Тарле умение сочетать интереснейший фактический материал с научно-художественными обобщениям, принесли ему небывалый успех у читающей публики и одновременно — неприязнь «мэтров» советской историографии. Так книги, достойные украсить любую домашнюю библиотеку, стали в СССР библиографической редкостью. И теперь у издателей России появилась возможность вернуть читателям опальные шедевры исторической живописи.

---

Оба министра Людовика XVI, с именами которых связываются две неудавшиеся попытки предупредить надвигающуюся революцию «реформами сверху», как Тюрго, так и Неккер, были противниками рабства, и оба ровно ничего не сделали и даже не пытались сделать для освобождения рабов или хотя бы даже для прекращения или ослабления работорговли, так неслыханно обогащавшей крупную буржуазию города Нанта. Уже будучи в отставке и следя за американскими событиями, Тюрго говорил, что, пока рабы не освобождены, не может в этом новообразующемся государстве укрепиться хорошее общественное устройство; но и освобождать рабов он считал возможным с крайней постепенностью, К тому же он больше размышлял об освобождении американских негров, a не тех невольников, кто порабощен был во французских колониальных владениях. Что касается Неккера, то он тоже предавался либеральным размышлениям не тогда, когда был у власти, т. е. не в 1777–1781 гг., а тогда, когда на досуге, после своей вынужденной отставки, старался осчастливить человечество разными великодушными и гуманными советами и пустился писать назидательные книжки и брошюры. Впрочем, его либерализм даже и в этом безвредном виде отличается необыкновенной умеренностью. В своей книге «Об управлении финансами», вышедшей в 1789 г., он признает, что производство и торговля сахаром, кофе и торговля другими колониальными товарами обогащает нацию и государство, и перед этим фактом автор подавляет свой либеральный вздох по поводу того, что приходится держать в рабстве полмиллиона человек, да еще подбавлять к этой цифре ежегодно в среднем по 20 тыс. новых рабов, похищая или покупая их в Африке и перевозя в американские колонии. Как же быть? Неккер недаром пробыл целых четыре года в министрах, он и тут отделывается чисто канцелярской отпиской и все дело с этой отпиской «кладет под сукно»: рабов, вообще говоря, освободить следует, но делать это нужно не одной какой-нибудь стране, а непременно всем разом по общему соглашению, чтобы не создавать неравенства условий продукции в колониях в ущерб интересам той державы, которая имела бы неосторожность первой освободить своих рабов. А пока этого общего согласия нет, пусть все остается по-старому.

Даже знаменитый публицист и философ Кондорсе, выпустивший в 1781 г. свою брошюру «Размышления о рабстве негров», выдержавшую затем повторное издание в 1788 г., тоже не советует сразу освободить всю массу невольников, хотя он и является решительным врагом рабовладения и считает этот институт позором и преступлением. Кондорсе и некоторые другие представители освободительных и оппозиционных течений предреволюционной буржуазной мысли (Лафайет, Бриссо, Сиейес, Мирабо) основали даже в 1787 г. в подражание уже существовавшим в Англии подобным ассоциациям особое общество для пропаганды эмансипации невольников. Но никаких заметных результатов это не имело. Только революции суждено было если не разрешить окончательно, то хоть широко поставить вопрос о рабстве. А до революции все, что было сделано для облегчения участи рабов во французских колониях, заключалось в издании 3 декабря 1784 г, королевского ордонанса, устанавливавшего некоторые ограничения власти рабовладельцев над несчастным «живым товаром», который им принадлежал. Воспрещалось заставлять рабов начинать работу до восхода солнца, продолжаться же она должна была не далее как до заката солнца, причем среди дня давался двухчасовой отдых, а беременные женщины получали право на отдых в течение четырех часов. Наказание плетью ограничивалось 40 ударами, но при этом не ограничивалось число самих наказаний, так что с некоторыми промежутками раб мог получать ежедневно и 100 и 200 плетей. Запрещено было калечить раба, отсекая у него руки или ноги, что на практике было очень в ходу. Хозяин обязывался кормить раба, дважды в году выдавать ему одежду, не заставлять работать по воскресеньям и т. д. Нечего и говорить, что все эти гуманные меры оставались на практике пустым звуком, и плантатор делал с рабами по-прежнему решительно все, что ему было угодно.

Плантаторы вроде Молуе (сначала колониального чиновника, а потом помещика на острове Сан-Доминго), издавшего накануне революции, в 1788 г., «Мемуар в пользу сохранения рабовладельчества», с успехом боролись против эмансипаторе кого течения, настаивая на том, что освобождение рабов равносильно гибели колониальной торговли. Другой защитник рабовладельческих интересов, Дюбюк, полемизируя против эмансипаторов, напоминал, что колонии дают Франции ежегодно для внутреннего потребления товаров на 55 млн ливров, да еще, сверх того, французские купцы продают эти колониальные продукты за границу, в другие страны Европы на такую сумму, что чистого дохода в пользу Франции от этой торговли остается ежегодно 75 млн ливров.

Эти аргументы действовали сильнее самых горячих, и красноречивых декламаций просветительных философов против варварского обращения с невольниками и оказывались убедительнее, чем сентиментальные размышления Бернардена де Сен-Пьера и чем бессмертная первая фраза «Общественного договора» Жан-Жака Руссо о человеке, который рождается свободным, а оказывается повсюду в цепях.

Рейнадь возмущался бесчеловечным обращением с рабами, но он при этом стоял, так же как и другие деятели просветительной философии, преимущественно наточке зрения естественного права, которое имеет всякий человек на свободу с точки зрения гуманности и т. д., и в этом отношении он шел по тому же пути, что и Монтескье, и Вольтер, и др. Но вот в 1767 г. появилась книжка под названием «Путешествия философа» («Voyages d'un philosophe»), которая наметила новые пути в разработке этого вопроса. Книжка появилась без имени автора, но оно ни для кого не было тайной в кругах, сколько-нибудь прикосновенных к литературе. Все знали, что она написана Пьером Пуавром, который в молодости побывал миссионером в Восточной Азии, служил в Индии, потом (в 1766 г.) был назначен интендантом острова Иль-де-Франс. Там он недолго ужился, был отставлен и доживал свой век на пенсии недалеко от города Лиона, где и умер незадолго до революции (в 1786 г.). Пуавр в своей книжке является, в противоположность большинству просветительных философов, сторонником колониальных приобретений, но'противником рабского труда в колониях. Пуавр отдает решительное предпочтение свободному батраческому труду китайцев перед рабским трудом негров во французских колониях. Это предпочтение обусловливается не гуманным соображением, но гораздо большей, по мнению автора, продуктивностью свободного труда. Он мечтал осуществить свою теорию на громадной арене, на острове Мадагаскар, причем, с одной стороны, рассчитывал на свободный труд тамошних батраков, а с другой стороны — на приезд туда из Франции белых переселенцев, французов, которых должна соблазнить плодородная почва и превосходный климат (вечная весна) Мадагаскара.

Пуавр, таким образом, впервые, по крайней мере во Франции, стал в вопросе о рабстве на ту точку зрения, которая окончательно восторжествовала уже в следующую эпоху, в эпоху промышленного капитала, а в эпоху первоначального накопления (даже в позднейшей его стадии) являлась еще исключением и смелым новаторством. Экономическая невыгодность рабского труда сравнительно с эксплуатацией труда свободного (юридически) рабочего, наемного батрака — вот что должно было подкосить в свое время самые основы рабовладения. Пуавр не находит порицания для системы безжалостнейшего выжимания всех соков из «свободных» рабочих. Он, впрочем, и против рабства не высказывается с точки зрения положения рабов: его интересует исключительно выгода хозяина, с одной стороны, и выгода потребителя колониальных товаров — с другой. Повышение количества и удешевление продукции — вот что занимает этого философствующего колониального чиновника.

Голос Пуавра прозвучал одиноко. Еще не создались или, точнее, еще не окрепли достаточно те новые экономические условия, которые спустя несколько десятилетий начали и во французских, и в английских, и в голландских, и, гораздо позже, в испанских и португальских колониях настойчиво ставить вопрос об уничтожении рабства. Друг Пьера Пуавра, знаменитый впоследствии писатель, автор прогремевшего романа «Павел и Виргиния» Бернарден де Сен-Пьер, служивший некоторое время вместе с Пуавром на острове Иль-де-Франс, тоже описал свое пребывание в этих тропических странах в раннем произведении «Путешествие в Иль-де-Франс»; но он подходит к вопросу о рабах совсем не так, как Пуавр, а так, как все прочие, кроме Пуавра, писавшие во Франции об этом предмете и отрицательно относившиеся к рабству: он возмущается прежде всего именно зверской жестокостью хозяев и бедственным состоянием рабов. Он с возмущением предлагает всем, кто рядится в пестрые, красивые, крашеные материи, кто пьет кофе и шоколад и потребляет сахар, вспоминать при этом, какими бесчеловечными истязаниями сопровождается добывание всех этих красящих веществ, хлопка, кофе, сахара, какао и т. п. В полную противоположность другу своему Пуавру Бернарден де Сен-Пьер нисколько не мечтает о том, чтобы из Франции люди переселялись в заморские страны. Напротив, пусть остаются во Франции, лучше им нигде не будет за морем. Точно так же он ничуть не восторгается и Китаем, где нет, правда, таких форм рабства, как в колониях европейских держав, но где власти все же управляют при помощи лютых телесных наказаний.