Евгений Тарле - ПОЛИТИКА: История территориальных захва­тов. XV—XX века: Сочинения

• Название: ПОЛИТИКА: История территориальных захва­тов. XV—XX века: Сочинения
• Автор: Евгений Тарле
• Издательство: ЭКСМО-Пресс
• Жанр: История
• Год: 2001

Имя Евгения Викторовича Тарле, блестящего ученого и талантливого рассказчика, хорошо знакомо отечественным знатокам истории. Менее известен тот факт, что Тарле до сих пор возглавляет список наиболее издаваемых за рубежом российских историков.

Увлекательное изложение истории внешней политики ведущих европейских стран за последние несколько столетий, присущее Тарле умение сочетать интереснейший фактический материал с научно-художественными обобщениям, принесли ему небывалый успех у читающей публики и одновременно — неприязнь «мэтров» советской историографии. Так книги, достойные украсить любую домашнюю библиотеку, стали в СССР библиографической редкостью. И теперь у издателей России появилась возможность вернуть читателям опальные шедевры исторической живописи.

---

Следует заметить, что среди плантаторов в колониях вся эта литературная борьба против рабовладения не встречала не только, конечно, никакого сочувствия, но даже и простого интереса. Они слишком убеждены были в прочности существующего строя, и в частности в полной обеспеченности своей от опасности общего восстания невольников. Они могли погибнуть (и погибали) от внезапного возмущения своей дворни или от порыва гнева и отчаяния со стороны какого-либо отдельного раба, но вплоть до времени Туссена-Лувертюра на острове Сан-Доминго, т. е. вплоть до времен Консульства, французские колонии не знали общенародного движения.

Здесь действовали все те же причины, что и в колониях других держав: разобщенность рабов, происходивших из разных племен, говоривших на разных наречиях, разбросанность и отдаленность одних плантаций от других, организация бдительнейшего надзора при очень большом и активном участии рабского же элемента, что создавало особую прослойку в населении плантации, так как эти надсмотрщики из рабов были поставлены в относительно хорошие условия и пользовались почти бесконтрольной властью над товарищами, наконец, очень реальная «круговая порука» плантаторов и поддержка, оказываемая им со стороны войск, стоявших в колониях. Рабству во французских колониях суждено было просуществовать еще довольно долго, до середины XIX в.

Рабовладельцы островов как Вест-Индских (Сан-Домпнго, Мартиника), так и расположенных на Индийском океане и еще более богатых — Иль-де-Франс, Бурбон — были связаны теснейшими узами коммерческого интереса с крупной французской буржуазией, ведущей заморскую торговлю, и немудрено, что как только кое-кто в Учредительном собрании в 1787 и 1790 гг. заикался о необходимости распространить права гражданина и человека также на невольников во французских колониях, то сейчас же начиналось упорнейшее (и очень успешное) противодействие со стороны купеческих городов — Бордо, Руана, Гавра, Шербура, Лилля, Марселя и в особенности Нанта, этой столицы французских работорговцев. Депутации за депутациями, петиции за петициями умоляли законодателей обратить свой жалостливый взор на бедственное положение несчастных рабовладельцев, которые переживают мучительную тревогу, слыша, как у них желают отнять их законное достояние — невольников! Да и стоит ли жалеть этих рабов? Оказывалось, что не стоит, так как работорговцы, увозящие африканцев в Америку, оказывают увозимым громадную услугу: в Африке рабство гораздо более жестоко, чем в Америке, где рабовладельцы — не африканские царьки, а гуманные французы.

«Вырванные из жгучего африканского климата негоциантами морских портов, избавленные ими (т. е. этими негоциантами, — Е. Т.) от самого жестокого рабства, которое являлось основой и неразрушимым установлением этого варварского народа, они были перевезены на счастливые берега Сан-Доминго, где обитает нация свободная, гостеприимная, которая всегда спешит за деньги получить от французских негоциантов их пленников, содержащихся на борту их кораблей», и эти новые хозяева «расточают им (рабам, — Е. Т.) заботы, диктуемые гуманностью, интересом и законом», — таким соловьем разливался депутат Учредительного собрания Кошерель 26 ноября 1789 г. Правда, в самом Учредительном собрании и вне его составилась группа так называемых «Друзей черных», которая пыталась — крайне робко и нерешительно — продвинуть дело освобождения рабов в колониях. Но ничего из этих стараний очень долго не выходило. Плантаторы и связанные с ними деловыми отношениями судовладельцы и коммерсанты в самой Франции повели такую успешную агитацию, так запугивали перспективой всеобщей резни, которая поднимется в случае освобождения рабов в колониях, так упорно утверждали, что этот шаг повлечет за собой полнейшее разорение всей заморской торговли Франции, что буржуазия и в Учредительном собрании, и вне его отступилась от мысли об освобождении. Дело тянулось до мая 1791 г., когда снова в Собрании заговорили о рабах и когда снова обнаружилось, что подавляющее большинство стоит за сохранение рабства. Робеспьер протестовал («Да погибнут колонии, если вы хотите их сохранить этой ценою», т. е. ценою рабства). Барнав и другие «умеренные», конечно, всецело поддерживали рабовладельцев, хоть и пускали при этом в ход всякого рода лицемерные оговорки и сочувственные вздохи. И при этом Барнав всякий раз подчеркивал, до какой степени рабство экономически выгодно для французской торговли: «Этот режим абсурден, но он установлен, и нельзя внезапно его затронуть, не вызывая величайших беспорядков; этот режим притеснителен, но он дает средства к существованию нескольким миллионам, людей во Франции; этот режим варварский, но еще большим варварством было бы покуситься на него без достаточных знаний, ибо пролилась бы по вине вашей кровь» и т. д.

Словом, рабство осталось в неприкосновенности как при Учредительном, так и при Законодательном собрании. Даже и Конвент далеко не сразу решил уничтожить рабство в колониях. Нужно было пережить контрреволюционные выступления крупной буржуазии и связанных с нею элементов в Лионе, в том же Нанте, городе работорговцев, в Бордо, нужно было попасть в положение, когда только беспощаднейшая борьба и внутри государства, и одновременно на границах могла спасти революцию, чтобы Конвент решился наконец освободить негров.

Это было сделано в заседании 15 плювиоза II года Республики, т. е. 3 февраля 1794 г. «Представители французского народа, — воскликнул Дантон[32],— до сих пор мы декретировали свободу как эгоисты, только для нас самих. Но сегодня мы ее провозглашаем перед лицом вселенной! Конвент исполнил свой долг!» И тут же Дантон делает оговорочку, имеющую целью обезвредить все это гуманное благородство и отложить реализацию в долгий ящик:

«Но, даровав благодеяние свободы, нам нужно, так сказать, ее умерить (il faut que nous en soyons pour ainsi dire les moderateurs). Отошлем декрет Комитетам общественного спасения в колониях, чтобы, скомбинировав средства, сделать этот декрет полезным человечеству без всякой опасности для него» (т. е. для человечества).

Но так как в некоторых колониях (например, на острове Сан-Доминго) комиссары Конвента уже со второй половины 1793 г. принимали меры к освобождению рабов, то задержать это дело на сей раз не удалось. Однако едва только возобладала термидорианская реакция, сейчас же стали предприниматься шаги к восстановлению рабства и к обходу февральского декрета 1794 г. Рядом постановлений как самой Директории, так и местных властей «освобожденные» рабы были подчинены принудительному труду и хозяева получили право по-отечески их наказывать. Одновременно Директория инструктировала (например, бумагой от 23 вантоза VII года, т. е. 13 мар' та 1799 г.) командующего французским отрядом и управителя французской части Сенегала (в Африке) Бланшо де Верли, чтобы он «убеждениями и обещаниями лучшей участи» склонял рабов к переезду во французские островные колонии. Если же эти средства окажутся недостаточными, то Директория разрешала коменданту Бланшо покупать негров и отправлять их затем в Америку. «В том и в другом случае (т. е. и при «убеждениях» и при покупке «живого товара», — Е. Т.) принципы гуманности всегда будут правилом поведения гражданина Бланшо», — прибавляет Директория, отдавая этой невинной концовкой дань «гуманной» фразе, еще пока бывшей обязательной для правительства. Дело было в последние месяцы существования Директории. При Наполеоне восстановление рабства и работорговли уже перестало прикрываться даже скромным фиговым листком «гуманности».

Таким образом, Французская буржуазная революция окончилась, не принеся рабам освобождения, которого им пришлось ждать еще очень долго.

Не могу не сказать нескольких слов об одной курьезной (хоть и строго логической по-своему) особенности нынешней французской буржуазной историографии, касающейся колоний. Эта историография до сих пор не может утешиться по тому поводу, что французская революция так необдуманно великодушно относилась к вопросу о колониальных рабах и так неосторожно тревожила плантаторов, не считаясь с их интересами. За редкими исключениями — это господствующий тон современной исторической литературы о колониях. Для примера (очень типичного) возьмем вышедшую в 1930 г. двухтомную, в общем почти в тысячу убористых страниц книгу Сентуайана. Это книга о французских колониях эпохи революции XVIII в. Она основана на разнообразных и очень важных подлинных актах и источниках и написана с большим знанием дела и с большой обстоятельностью. Многие вопросы автор анализирует впервые, по другим подводит итоги всему раньше сделанному в науке и выражает самостоятельное мнение на основании своего собственного обильного материала. Эта книга, верно, еще долго будет давать «тон» французской (а может быть, и не только французской) историографии, тем более что автор написал еще раньше почти столь же обстоятельную, тоже двухтомную историю французской колониальной политики до революции и успел уже в 1931 г. выпустить увесистый том в 509 страниц о французской колонизации при Наполеоне I. Словом, перед нами настоянии! специалист, все эти его многочисленные труды встречены специальной литературой весьма сочувственно. Но увы!