Владимир Кунин - Кыся

• Название: Кыся
• Автор: Владимир Кунин
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 1995

Роман В. Кунина «Кыся» написан в оригинальной манере рассказа — исповеди обыкновенного питерского кота, попавшего в вынужденную эмиграцию. Произведение написано динамично, смешно, остро, полно жизненных реалий и характеров.

---

Естественно, это не ускользнуло от Рудольфа. Вероятно, слишком сильно меня захватила эта запоздалая идейка!

— Послушай, Мартын, — задумчиво сказал Рудик, старательно отводя глаза в сторону. — А почему бы тебе не остаться на судне? Ведь через трое суток мы снова будем в Питере, и ты вернешься к своему Шуре. А, Мартын? Ну, почему МЫ должны участвовать в ИХ делах?!

— О чем он еще говорил? — спросил я.

— Кто?

— Твой.

— А… Еще он сказал, что все это должно произойти там, где вы остановитесь на ночлег. Да, и еще он сказал Лысому, что тот может спокойно ликвидировать твоего Водилу. В России его никто искать не станет минимум месяц. Все будут думать, что он в Германии работает на Сименса. А потом будет пущен слух, что он вообще остался за бугром. Пусть, дескать, ищут…

«Значит, это произойдет в Нюренберге…» — подумал я.

— Оставайся, Мартын. Не глупи, — настойчиво повторил Рудик. — Вернемся домой, на Васильевский, я с тобой вместе с судна уйду. Проживу как-нибудь…

Значит, это произойдет в Нюренберге. И он там будет совершенно один.

Я вспомнил свой недавний сон — окровавленного Водилу, плачущего Шуру за рулем грузовика… Его крик: «…бездарность!.. Он же тебя кормил!.. Он же тебе радовался — море показывал! Он же тебя называл «Кысей»… А ты?! Дерьмо ты, а не «Кыся»!..»

— Спасибо тебе, Рудик, — сказал я. — У меня просто даже нет слов, как я тебе благодарен! Ты прости меня, что я нашипел на тебя поначалу. Ни хрена ты не «искалеченный». Ты даже очень, очень «нравственный»! Я правильно сказал это слово?..

— Правильно, — прошептал Рудик. — Ты все-таки поедешь с ним?

— Да, Рудик. Постарайся понять меня.

И подумал, что в этой ситуации мой Шура Плоткин обязательно бы меня понял.

Ночь я провел с Дженни в ее «мерседесе».

Оказалось, что накануне, когда ее Хозяйка спустилась в автомобильный трюм покормить «Свою Любимую Собачку», «Свою Маленькую Дорогую Девочку», Дженни на радостях…

Тут я должен как можно точнее процитировать Дженни: «…НА РАДОСТЯХ ПЕРВОГО ПОЛОВОГО ПРИЧАСТИЯ, В ИЗУМЛЕНИИ ОТ ТОГО СЕКСУАЛЬНОГО ШКВАЛА, КОТОРЫЙ СВОИМ СЛАДОСТНЫМ ВИХРЕМ ПОДНЯЛ ЕЕ НАД ВСЕМ ТЕМ, ЧТО БЫЛО В ЕЕ ЖИЗНИ ДО ЭТОГО ИЗУМИТЕЛЬНОГО МИГА…», — при виде Хозяйки закатила такую восторженную истерику, что Хозяйка всполошилась и помчалась с ней к дежурному ветеринару при корабельном Кошачье-Собачьем интернате.

У ветеринара Дженни продолжала безумствовать. За пятьдесят немецких марок бравый российский доктор мгновенно поставил диагноз — «Нервное перевозбуждение». А еще за двадцать марок дал для Дженни успокоительное драже, которое следовало примешивать в ее пищу. И посоветовал не оставлять Дженни одну в машине. За что Хозяйка дала доктору еще пять марок.

Дженни отнесли в каюту-люкс с огромными окнами, гостиной, спальней и телевизором и кормили уже там.

С перетраху «Маленькая Дорогая Девочка» жрала, как дворовый цепной Полкан, и аккуратнейшим образом выплевывала успокоительные таблетки. «Любимая Собачка» и не собиралась успокаиваться!

Она визжала, носилась по каюте, кувыркалась на хозяйских кроватях и один раз даже прыгнула с письменного стола на диван, прямо на голову дремлющего после обеда Хозяина. За что получила от него увесистый шлепок и такой взрыв ругани, который, наверное, был одинаково хорошо слышен и в Петербурге, и в Гамбурге.

Но Дженни, познавшая счастье секса и половой раскованности, в долгу не осталась — она юркнула в приоткрытую дверцу платяного шкафа и мгновенно написала в вечерние туфли Хозяина, чего никогда бы раньше не сделала! А потом продолжала визжать, лаять, скакать и кувыркаться, как ни в чем не бывало…

Бедная добрая Хозяйка ломала голову — что происходит с ее «Обожаемой Маленькой Девочкой» и как уберечь ее от гнева главы семьи, которому фокусы Дженни так осточертели, что он пообещал выкинуть Дженни за борт.

— Ну что?.. Что ты хочешь? — пугливым шепотом спрашивала Хозяйка, прижимая Дженни к груди и покрывая ее шелковистое маленькое тельце искренними материнскими поцелуями.

А Дженни ничего не хотелось, кроме русского Кота Мартына!

В ответ она лизала Хозяйку в нос, губы, щеки и пыталась втолковать ей, что ничего слаще и прекрасней, чем то, что у нее было с Котом Мартыном, — быть не может! И если бы Хозяйка хоть один-единственный раз попробовала бы сделать ЭТО не с тем Хамом, который сейчас лежит на диване, накрыв голову подушкой, а в настоящим Специалистом ЭТОГО дела — вроде ее Кота Мартына, она бы поняла состояние Дженни!..

Поэтому она просто требует, чтобы ее немедленно отнесли в автомобильный трюм, в «мерседес», который теперь Дженни воспринимает не только как средство передвижения, но в первую очередь как «ЛОЖЕ ПОЗНАНИЯ СЛАДОСТИ ГРЕХА И ПЕРВОЙ ЛЮБВИ…»

Естественно, это тоже цитата из Дженни. Мне б такое и в голову не пришло.

Истерика Дженни достигла апогея тогда, когда она увидела меня в ночном баре и когда этот немецкий жлоб — ее Хозяин — приказал отнести Дженни в машину. Чего Дженни, собственно говоря, и добивалась.

* * *

Сейчас она лежала рядом со мной на задних сиденьях «мерседеса» — притихшая, ласковая, счастливая, умиротворенная и чуточку встревоженная моим состоянием.

Я ни о чем ей не рассказал, но, оказывается, у карликовых пинчеров женского пола очень развита интуиция. Почти как у нас! Надо отдать должное и ее деликатности — она не задала мне ни одного вопроса. Напротив, чтобы хоть немного снять с меня напряжение, она болтала сама, не очень заботясь о том, внимательно я ее слушаю или нет:

— Запомни, Мартынчик… Мы живем в Грюнвальде. Это и Мюнхен, и не Мюнхен… Это такая окраина для очень богатых людей. Там у всех свои собственные дома. Наш дом ты найдешь запросто — у нас самая безвкусная ограда, самые отвратительные завитушечные ворота, а у входа — самые большие стеклянные матовые шары и самые мерзкие цементные скульптуры львов, величиной и выражением морд очень смахивающих на бульдогов-дебилов. Все это — и ворота, и ограда, и львы — выкрашено непотребной золотой краской и является предметом гордости и тщеславия моего Хозяина. Во всем, что не касается денег, он — клинический идиот…

Дженни щебетала, а я слушал ее вполуха и все время думал, что мой Водила просто обязан согласиться на перегрузку той пачки фанеры из своего фургона туда, куда они скажут. Не задирать хвост и не показывать зубы, а немедленно согласиться и, может быть, для понта, даже взять их пять тысяч долларов.

Тут, как говорил Шура Плоткин, «мы сразу ухлопываем трех зайцев», во-первых, мы избавляемся от кокаина в нашей машине. Это раз. Во-вторых, мы почти гарантированы, что Лысый не выстрелит. Два. А в-третьих…

Вот в-третьих — хреново дело. В-третих, нет никакой уверенности в том, что когда кокаин будет перегружен в «Тойоту», этот Профессионал не прикончит и Лысого, и моего Водилу. Бармен же говорил, что он это здорово умеет делать.

Думай, Мартын, думай!.. — как совсем недавно требовал от меня мой бесхвостый друг Кот-Бродяга в пилипенковском фургончике Кошачье-Собачьей смерти. «Безвыходных положений не бывает!!!» — утверждал Бродяга, а он знал, что говорил. Ему, кроме как на меня, надеяться было не на кого.

Господи! Боже мой! Если Ты есть на свете, услышь меня… Помоги Водиле хорошенько меня понять! Я Тебя больше ни о чем не прошу. Тогда со всем остальным мы и сами справимся. Ты только помоги Водиле… Ты же Един для всех — и для Котов, и для Собак, и для Людей. В конце концов, Ты даже обязан это сделать!.. А я непременно что-нибудь придумаю — слово Тебе даю… Клянусь Тебе, Господи, — за одного себя я никогда не стал бы ничего просить…

* * *

Через полтора часа доселе безжизненный гигантский железный трюм с сотнями автомобилей перестал трястись мелкой дрожью, стихли звуки ритмично плещущейся воды за стенами нашего судна, но зато трюм наполнился корабельными людьми в синих комбинезонах, владельцами легковых машин — с детьми, женами и сумками — водителями дальнорейсовых грузовиков, как мне сказал Водила, из всех европейских стран. Тут были немцы, итальянцы, французы, испанцы, голландцы и какие-то скандинавы. Что это такое — я так и не понял. А Водила не объяснил: был занят подготовкой документов для немецкой таможни и паспортного контроля. Но это я только про «скандинавов» не понял. Всех остальных-то я знал по рассказам Шуры и по телевизионным передачам, которые мы с моим Плоткиным обычно смотрим по вечерам, свободным от Шуриных сексуально-половых и литературных упражнений.

Еще недавно безмолвный трюм заполнился гулом голосов, матюгами синих комбинезонов, лязганьем падающих отстегнутых цепей, которые удерживали автомобили на качающемся железном полу трюма, хлопаньем дверей и багажников машин, рычанием двигателей…

— Гляди, Кыся, вперед, — сказал мне Водила. — Сейчас аппарель опустится. По первому разу картинка — зашибись!