Андрей Кураев - Протестантам о Православии

• Название: Протестантам о Православии
• Автор: Андрей Кураев
• Жанр: Религия

В этой книге, собственно, нет критики протестантизма. Есть просто защита и объяснение Православия.

Под «протестантами» в этой книге понимаются не наследники Реформации, не немецкие лютеране, не кальвинисты и не англикане. Речь идет о тех гораздо более поздних (и, соответственно, весьма недавних) неопротестанских образованиях, которые, как правило, возникли уже в Америке и оттуда сейчас равнулись в Россию. Соответственно слово «протестант» в этой книге означает именно тех людей, которые под этим именем чаще всего встречаются жителю современной России: это баптисты, адвентисты, пятидесятники, различные харизматические («неопятидесятнические») группы, «церковь Христа», а также многообразные «просто христиане» (на деле – баптисты и харизматики, прячущие свою конфессиональную принадлежность ради того, чтобы было легче привлекать к себе людей, симпатизирующих православию).

---

Поэтому позиция протестантов по отношению к православию оказывается культурно–нигилистической. Если даже Грецию газета «Протестант» называет «страной, закрытой для Евангелия» (это страну, на языке которой Евангелие было написано!), — то Россия тем более воспринимается американскими миссионерами как пустыня, в которой до их приезда если и было какое–то христианство, то все сплошь зараженное «средневековыми искажениями». «Мы, русские, — пишет современный проповедник баптизма П. И. Рогозин в своей книге, столь же невежественной, сколь и агрессивной, — принявшие христианство спустя девять веков после его основания, унаследовали его от Греции уже тогда, когда христианство было сильно засорено, испытало на себе влияние различных государственных систем и пропиталось византийским язычеством. Приняв христианство не из первоисточника, а как бы из вторых рук, мы приобщились ко всем его «готовым» вековым наслоениям и заблуждениям»[206]. Ну да, если славяне приняли Евангелие из рук свв. Кирилла и Мефодия — это замаранные «вторые руки», а вот современные российские ученики Билли Грэма, несомненно, получили Евангелие из «первых рук».

Баптистский журнал уточняет список родовых дефектов русского православия: «Каковы же были особенности греческого богословия, воспринятые Киевской Русью и выразившиеся в церковном устройстве? Надо иметь в виду, что за тысячу лет существования этой исторической церкви она во многом отошла от евангельского христианства. Уже ко времени первого Вселенского собора в Никее, в 325 году, в практике церкви существовали поминовения мертвых и молитвы, обращенные к ним, крещение детей и культ Богородицы. Но главным отступлением было следующее: идея о вселенской видимой церкви, состоящей из епископов[207]; вера в то, что таинства магическим образом сами в себе имеют преображающую благодать; образование особого класса духовенства, которое только и могло эти таинства преподавать. На чем основывались все эти отступления от евангельского здравого учения и простоты? На признании совершенной непостижимости Бога человеческим разумом[208]. Отсюда вытекала необходимость некоей мистической обрядности или магических действий, чтобы как–то приблизиться к неведомому Богу, и значит были необходимы и специальные служители для совершения таинств, класс духовенства, и специальные здания — храмы, которые являлись бы Домом Божиим»[209].

Элементарная логика приводит к неизбежному выводу о том, что в России со времен князя Владимира христиан вообще не было[210]: ведь баптистская догматика запрещает крещение детей, а на Руси вот уже тысячу лет поколение за поколением в детстве проходили через крещальную купель. И вот оказывается, что Сергий Радонежский и Достоевский, Серафим Саровский и Павел Корин, священномученик патриарх Тихон и те, кого Ключевский назвал «добрые люди древней Руси» — все они не были христианами, ибо были крещены в детстве.

Баптистский историк Л. Корочкин в брошюре «Христианство и история» уже сказал, что Александр Невский не может считаться святым (в отличие, скажем, от любого баптиста) на том основании, что, защищая Русь от крестоносцев (это–то зачем надо было делать?!), он убивал людей[211], а Василий Блаженный никакой не «юродивый Христа ради», а просто психически больной. А уж какими лютыми грешниками предстают древнерусские иконописцы – можно понять из письма протестантской неофитки, присланного мне в Духовную Академию: «Раньше я очень верила в иконы, в их непогрешимую святость, Молилась перед ними на коленях, обращалась с молитвами не только к Богу, но и к умершии святым. Бывало, что и засну с иконой на груди. По профессии я художник и позволяла себе написание икон, бывало и продавала их и дарила людям. Не знала я до прочтения Библии как мерзостно то, что я делала… Когда я прочла всех 17 пророков, где они в один голос призывают людей верить в Бога Живого, я вдруг поняла весь ужас своего грехопадения. Я кинулась к иконам, посрывала их со своих мест и без всякого замешательства и без тени сомнения бросила их в растопленную печь. «Господи, прости меня! Унизила я тебя идолопоклонством своим. Пусть высохнут мои руки – рисующие кумиров пусть высохнет мой язык – уповающий на мертвецов, пустья ослепну и никогда не увижу икон». Теперь я поняла – не по пути мне с православной церковью… Ставить муляж Иисуса Христа распятого на древе в храме Бога Живого – кощунство и идиотизм. Я – одна из немногих, кто отделился от общего стада, вернее сказать: кого Господь отделил»[212].

И сто лет назад протестанты проповедовали такое же резко негативное отношение к православию: «На «Международной Миссинерской Конференции студентов в Лондоне» решено — непременно весь мир просветить Христианством в течение жизни и деятельности нынешнего поколения. К числу языческих стран, которые решено просветить, причислены и Россия с Грецией» ( св. Николай Японский. Запись в дневнике 14.2.1901)[213].

По протестантской логике выходит, что со смертью последнего апостола умер последний христианин. Нет, более строго: в ту минуту, когда последний из новозаветных авторов поставил точку в своем последнем послании, люди вновь стали далеки от Бога. Бог ничего больше не может и не имеет права сказать людям. И люди более никогда не могли сказать о своем сердце, о том, что в нем происходит во время его странствия к Богу, ничего сверх того, что было запечатано библейской обложкой. «Если кто прибавит слово к книге сей…».

Так мыслят протестанты. Протестантское и православное мировосприятие более, чем вопрос об иконах, разнит отношение к истории. Протестантизм — это внеисторическое мировоззрение. Из него уходит история людей, история Церкви. В истории ничего не копится, не происходит. Бог прекратил говорить с написанием последней новозаветной книги, а сами по себе люди ни к чему доброму не способны: «по своей природе человек является не только чадом зла, но еще и преступником и даже уголовником»[214]. Святоотеческая традиция никогда не видела в человечестве сборище амнистированных уголовников и потому иначе относилась к плодам человеческого творчества: «Мы одни из всех тварей, кроме умной и логической сущности, имеем еще и чувственное. Чувственное же, соединенное с логосом, создает многообразие наук и искусств и постижений, создает умение возделывать (культивировать) поля, строить дома и вообще создавать из несуществующего (хотя и не из полного ничего — ибо это может лишь Бог). И это все дано людям. Ничего подобного никогда не бывает у ангелов», — говорил св. Григорий Палама[215]. И в самом деле ангел — это ведь вестник. От почтальона не ждут, чтобы он творчески переиначивал порученную ему телеграмму, потому еще за тысячу лет до Паламы св. Иоанн Златоуст подтверждал: «не ангельское дело творить»[216]. И, напротив, — «Бог соделал человека участником в творчестве», — пишет преп. Ефрем Сирин[217]. Поэтому и возможно Предание: Бог способен творить за пределами Библии, а человек способен не только ко греху, но и к сотрудничеству с благодатью.

Отсюда исходит различие протестантского и православного отношений к Преданию. В перспективе протестантского богословия, отрицающего Предание и созидательный смысл церковной истории, трудно объяснить, зачем в Библию включена книга Деяний. Зачем рассказы о жизни и проповеди Спасителя дополнены первой церковной хроникой? Зачем рассказывать о поступках людей, если уже сказано о том, что совершил Единственный Посредник?

Библия исторична. Это история народа, а не жизнеописание Моисея. Этого–то исторического дыхания и доверия к действию Бога в истории людей и лишен протестантизм. В своем историческом антицерковном нигилизме он утверждает — незачем всматриваться в дыхание Духа в людях, давайте изучать только слово Бога и не будем интересоваться тем, как люди слышали это Божие слово. Но слово Божие обращено все–таки именно к человекам…

История человечества готовилась к приятию Евангелия, и в истории же, в людях всходили и продолжают всходить те дары, ради которых Евангелие было дано. Анти–исторический нигилизм протестантов может быть принят только при одном допущении: если считать, что Писание — это метеор, лишь в одно мгновение пронесшийся по земному небу. Из надысторической выси однажды ворвался к нам вихрь Откровения, оставил следы, закрепленные новозаветными текстами, и вновь воспарил в заисторические и зачеловеческие дали. Людям осталось только одно: изучение тех знаков, что остались от Посещения. Огонь вырвался наружу, опалил, выплавил скалы, оставил на них странные потеки и спрятался. Метеорит давно окончил свой полет. Евангельский огонь погас. Христос ушел, а вместо Себя оставил только книгу. Всё, что мы знаем о Христе и о Боге — «геологам» известно лишь из книжки. Из Евангелия. Геологи–теологи могут изучать рассказы апостолов о том, как Бог изменил их сердца. Но больше ничьим свидетельствам о том же самом Огне они не верят. Остальные люди не всегда правильно (с точки зрения последней гео(тео)логической комиссии) понимали значение завещанных нам слов. Геологи, не имея личного опыта соприкосновения с тем огнем, изучают эту метеоритную воронку, эти странные потеки на древних скальных породах, и по особенностям той или иной необычно оплавленной скалы строят свои предположения о том, что же это был за огонь и откуда он мог придти.