Пол Теру - Моя другая жизнь

• Название: Моя другая жизнь
• Автор: Пол Теру
• Издательство: Иностранка, Б.С.Г.-ПРЕСС
• Жанр: Современная проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-94145-056-7, 5-93381-082-7

«Моя другая жизнь» — псевдоавтобиография Пола Теру. Повседневные факты искусно превращены в художественную фикцию, реалии частного существования переплетаются с плодами богатейшей фантазии автора; стилистически безупречные, полные иронии и даже комизма, а порой драматические фрагменты складываются в увлекательный монолог.

---

— Вы и писать умеете? — Меня изумило, что она осилила этот кошмарный шрифт с его завитушками и закорючками.

Она кивнула, а я опять подумал про себя — не ложь ли это? Потом она заметила:

— Этот поезд доходит до Корлы. По пустыне.

— Корла закрыта для иностранцев, — сказал я.

Она снова улыбнулась, и я догадался: на сей раз ее улыбка выражала насмешку и презрение.

— Я провела там месяц, — сообщила она. — Жила в семье уйгурских крестьян. Мы питались бараниной, козьим молоком и совершенно сказочным хлебом, который у них называется «нан». Хозяева относились ко мне как к члену семьи, показали запретный оазис, учили ездить верхом на верблюде, брали с собой охотиться («На волков», — пояснила она, прежде чем я успел спросить). Мы убили трех огромных зверей. Они мне подарили безрукавку из шкуры. Уезжая, я оставила им свой плеер «Сони» и компас — чтобы они всегда знали, в какую сторону обращать лицо во время молитвы. Взамен мне дали самовар. Старинный, русский. Стоит, думаю, кучу денег.

Ее болтовня меня раздражала, но я ей завидовал; зависть вызывала не только поездка в Корлу, но и жизнь в семье уйгуров, и знание языка, даже самовар. Я видел эти сверкающие медные сосуды в нескольких уйгурских домах в Синьцзяне, но никто мне такого подарка не сделал. Полагаю, было бы иначе, будь я красивой и решительной австралийкой, у которой в запасе целая вечность. Вот этому я завидовал больше всего — тому, что она могла проводить недели и даже месяцы где угодно, не чувствуя необходимости вернуться домой к назначенному сроку. Я бы хотел, как она, ни с того ни сего взять и отправиться к уйгурам, погрузиться во всю эту экзотику, быть независимым и безвестным в чужом мире. Это настоящее путешествие, со всеми трудностями и радостями пребывания на просторах пустынной, невозделанной земли Синьцзяна.

Есть что-то удручающе неестественное в книгах о путешествиях: делаешь себе и делаешь записи, а потом вытаскиваешь их на свет Божий и превращаешь в книгу — словно оправдывая потакание своим прихотям. Хотя, с другой стороны, не означает ли работа над такой книгой еще большее потворство самому себе? Будучи писателем, приверженным странствиям, я почему-то ощущал, что обязан отчитываться за свои передвижения в пространстве, мало того — должен изображать их как нечто, имеющее важный смысл.

— Словом, поездили вы изрядно? — спросил я.

— Вспоминаешь путешествия — вспоминаешь людей. — Улыбнувшись, она продолжала: — Самое большое удовольствие в жизни я испытала, когда медленно ехала по африканской саванне, слушая звукозапись «Дивы» в наушниках своего плеера и разглядывая слонов: их бывало штук пятнадцать — двадцать сразу. Они разгуливали вокруг, чем-то там лакомились. Представляете — опера, слоны и пыль?

Точно въяве я видел все, что она описывала. Сцену эту я мысленно перенес в пыльную саванну Малави, где тоже видел слонов.

— В Китае, — говорила она тем временем, — в ушах моих раздавалось «Маргаритка, Маргаритка, дай же мне ответ», а глаза смотрели, как три тысячи человек катят на велосипедах по площади Тяньаньмынь. Поразительное зрелище! Это было… Не это ли Джеймс Джойс назвал явлением запредельного? Чувство такое, что словами не передать…

Она была права: книга о путешествиях — всего только бледная копия реальности, некоторые великие путешественники не написали ни слова. Имена их канули в безвестность. Это люди, подобные Эррил Джинкинс, их можно встретить на базарах в дальних краях. Вы всматриваетесь и всматриваетесь в них, вы пытаетесь поймать их взгляд, но они исчезают. Их истории так и не будут рассказаны.

— Я ездила по Европе и Азии. В начале семидесятых я таскалась за хиппи… — Тут она усмехнулась и внимательно посмотрела мне в глаза: какова будет моя реакция. — Впрочем, большей частью я странствовала по Южной Америке. Плавала по рекам.

— Всегда мечтал об этом, — признался я.

— Времени уходит уйма, но дело того стоит, — сказала она. — Только без помощи индейцев ничего не получится. Я летала в Колумбию, в Боготу. После Боготы — в Чавиву. Вы там бывали?

— Только слышал о тех местах, — ответил я и мысленно спросил себя, в самом ли деле слышал.

— Оттуда на каноэ по реке Мета в Пуэрто-Карреньо. Это на границе с Венесуэлой. Потом вниз по Ориноко, миль примерно четыреста. Просто великолепно.

Эррил Джинкинс больше не казалась безликой женщиной в роскошном туалете, напротив, это несомненно была личность с именем и прошлым. Ее сила и отвага привлекали меня больше, чем ее красота, но благодаря им сама эта красота обретала силу.

Она сказала:

— В мире, я обнаружила, есть места, где никто не бывал. Это не только горные вершины, куда еще не взбирался человек, но и долины, никем не виденные, и реки, по которым никогда не плавали. Дикие пространства, девственная земля. То, что сэр Ричард Бёртон называл «природой в первозданном виде». Ей-то и следует быть единственной целью путешествия. Вы не находите? Отыскать эти места, а потом хранить их в тайне.

Она переложила левую ногу на правую и снова улыбнулась. Какие красивые у нес зубы…

Затем я услышал:

— Давайте побеседуем о вашей книге.

Пока она рассуждала о дикой природе, я пересмотрел свое мнение о ней. Разумеется, среди интервьюеров всегда найдутся люди, которым до зарезу нужно рассказать о себе. Встреч с писателем они домогаются не ради того, чтобы слушать, а чтобы говорить. Они агрессивны, они одержимы духом соперничества, они могут быть смертельно скучны. Эррил Джинкинс к таковым не принадлежала. Возможно, она намеренно хотела произвести на меня впечатление. Что ж, в таком случае ей это удалось. Я не мог не признать: даже если половина рассказанного ею было правдой, я имел дело с человеком по-своему исключительным. Я не возражал против того, что она завладела отведенным для интервью часом, — часом, который, между прочим, близился к концу.

Она спросила:

— Вы что-нибудь сочиняете в своих книгах о путешествиях? То есть выдумываете факты, обстоятельства?

— Нет. Я пишу так, чтобы…

Она снова прервала меня в середине фразы. Можно было подумать, что я вообще ничего не говорил.

— Пытаетесь лгать, изображая свои поездки не такими, какими они были, ради того, чтобы развлечь читателя?

— Я как раз собирался сказать…

Дальше мне продвинуться не удалось.

— Потому что существует расхожая теория, согласно которой путевые записки есть род беллетристики, ибо вымысел, фантазия — непременная часть процесса писательства. Может, то или иное случилось, может, нет, какая, дескать разница?..

— Это не моя теория, — сказал я, побаиваясь, что она опять не даст мне закончить. — Я стараюсь описывать людей и события в точном соответствии с реальностью. Так, как было дело. И горжусь тем, что говорю правду, поскольку правда всегда интереснее любой выдумки.

Она протянула руку, схватила свой диктофон и выключила его.

— Отличный финал. Спасибо за интервью.

«Какое интервью?» — чуть было не воскликнул я.

Я же ей почти ничего не сказал. Она, казалось, этого даже не заметила. В последующие несколько минут она убирала в сумку свои записи и диктофон в футляре на молнии. Час ее уже истек, она даже, пожалуй, пересидела. Впрочем, сие не играло роли.

Момент был критический — последнее интервью в этот день и на этой неделе, последнее интервью в отеле чужого города и целый уик-энд впереди, пустой и скучный. Для меня, по крайней мере. Я подумал: не пригласить ли мне ее выпить по стаканчику? Мы бы потолковали о Сиднее, о краткости моего визита, о насущных сложностях, связанных с рекламированием книги. Правда, такая откровенность могла оказаться рискованной.

Я колебался, потому что чувствовал: она согласится. Стаканчик означал пару стаканчиков, обед сулил большие перспективы, равно как и остаток вечера. Предложение выпить, адресованное незнакомой женщине в таком городе, было серьезной авантюрой. И все-таки мне хотелось узнать ее поближе.

— Может, пропустим вместе по стаканчику?

Она отреагировала мгновенно, словно именно этого от меня и ждала, но вместо того чтобы сказать «да», взялась за подлокотник кресла и встала. Разрез на юбке был предназначен не для сидения, а для движения. Процесс вставания состоял из нескольких четких этапов, похожих на хорошо продуманные танцевальные па, которые делаются все смелее. Но закончилось все не так, как я предполагал.

— Спасибо, — произнесла она, и это означало «Спасибо, нет». — Не хочу вас задерживать. Вы и так уделили мне массу времени. К тому же у вас наверняка есть другие планы.

— Нет у меня никаких других планов, — сказал я и немедленно об этом пожалел.

— Зато у меня есть, — сказала она.

И направилась к двери; ее каблучки, посмеиваясь надо мной, звонко стучали по гладкому полу.

* * *

Я выпил свой стакан в одиночестве. Меня слегка обидело то, как она распорядилась моим временем, как испытывала мое терпение. С острой неприязнью я вспомнил и ее замечание о моем письме домой. Тем не менее думать, что она меня поддразнивала, не хотелось.