Андрей Ерпылев - Запределье. Осколок империи

• Название: Запределье. Осколок империи
• Автор: Андрей Ерпылев
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-070714-0, 978-5-271-31525-1

Гражданская война была проиграна Белой Гвардией окончательно и бесповоротно. Немногим выжившим предстояли долгие скитания на неласковой для русского человека чужбине, вдали от накрытой кумачовым стягом Родины, проклявшей и забывшей своих сыновей.

Но что, если нескольким патриотам удалось возродить осколок Империи в чужом, параллельном нашему, мире, который словно застыл во времени много веков назад? Здесь чистый воздух и девственная природа. Здесь водятся животные, которых давно считают вымершими. Здесь недра по-прежнему хранят все свои богатства. Здесь — Запределье…

---

Владимир Леонидович перевернул карту и на желтоватом поле прочел: «Императорская комиссия… 1909 год».

«Смотри-ка, — удивился он. — Сходится. Может, не врет старый леший?»

— Ну-ка, — заявил он вслух. — Начерти на карте.

— Э, нет! — отодвинулся абориген вместе с табуретом от протянутого красно-синего штабного карандаша, будто от ядовитой змеи. — На карте я не могу… Не обучены мы. Я так могу, живьем.

— Глубоко там?.. Лошади пройдут?.. А телеги?.. — насел он на старосту с расспросами, оставаясь внешне сдержанно-деловитым, хотя в душе у него все пело: «Не подвела, не подвела Фортуна! Ты все еще счастливчик, Володя…»

* * *

Красные подошли к деревне, когда солнце уже начало клониться к западу.

— Я вас не понимаю, товарищ Чернобров, — недовольно поблескивая круглыми стеклышками очков, выговаривал командиру худощавый сутулый мужчина в кожаной куртке — комиссар отряда Яков Шейнис. — К чему было давать врагу такую фору? За те полсуток, что мы отдыхали, белые недобитки, возможно, успели организовать оборону. Деревню надо было штурмовать ночью, пока они были усталыми… Фактор внезапности…

— Так ведь и бойцы устали, — не соглашался с комиссаром Тарас Охримович. — Много бы они навоевали, когда с ног валились! Шутка ли — третьи сутки в седле! Да и какая там внезапность… Ждут нас контрики, глаз не смыкают. Нет, врагу деваться некуда, а нам — торопиться.

— Вашими бы устами… — отвернулся Шейнис.

— Да не журись ты, Яков Израилевич! — хлопнул собеседника по кожаному плечу Чернобров. — Возьмем твоих беляков тепленькими! А то и совсем боя никакого не будет.

— Как это?

— А так. Вчера они злые были, прямо с марша. А это, по себе знаю, хуже некуда. Тут сама жизнь не мила. Стояла бы контра недобитая насмерть. Помнишь, как в последней стычке?.. — Чернобров осторожно тронул щеку, рассеченную казачьей шашкой, — неглубокая рана, чуть ли не царапина, а кровищи было, кровищи… — А теперь что? Отоспались контрики, размякли. Денек на дворе теплый, птички поют. В такой денек помирать — нож острый. Смотришь, и одумаются чертяки, сложат оружие, сдадутся.

— Сомневаюсь…

— А ты не сомневайся. Куда им деваться-то? С трех сторон топь непролазная, а с четвертой — мы. Превосходящие, так сказать, силы. Полковник Еланцев — вояка грамотный, кадровый, что к чему понимает.

— Чего ему понимать? Так и так — к стенке.

— Ну, это ты брось. К стенке… Если без боя сдастся, то не нам с тобой решать, что с ним делать. Отвезем в Кедровогорск, пусть там решают.

— А он бы нас не пожалел.

— Он бы не пожалел. Потому как контра, наймит мировой буржуазии. Нам ли на него равняться? Эх ты, Яков Израилевич, а еще комиссар, понимаешь…

— И все равно…

— Погоди, — остановил его командир. — Вон, разведка скачет. Сейчас и рассудит нас с тобой… Говори, Степа, как там беляки, — обратился он к подскакавшему на взмыленном кауром коньке красноармейцу. — Поди, как на Перекопе позиции оборудовали золотопогонники?

— Деревня пустая, Тарас Охримович! Нет никого! Старики одни, бабы да ребятишки…

* * *

Единственным вещественным следом, оставшимися от исчезнувшего белого отряда, если не считать могилы скончавшегося ночью раненого и нескольких окровавленных тряпичных бинтов возле избы, превращенной в импровизированный полевой госпиталь, была лишь увязнувшая по самый броневой щит в трясине трехдюймовка со снятым замком. Уже затянувшиеся жидкой грязью следы телег и конских копыт терялись в тростнике, но бросаться в погоню красные не спешили. Хватило того, что несколько самых рьяных едва не потопили лошадей и вынуждены были вернуться назад. Болото и в самом деле оказалось непроходимым.

— Вот видите? — радовался непонятно чему комиссар. — Что я говорил? Ушел полковник! Ушел из-под самого носа!

— Это еще бабушка надвое сказала… — хмурый Чернобров пытался отскрести веточкой пятно липкой болотной грязи с полы длинной кавалерийской шинели и не глядел на торжествующего товарища. — Лешему в глотку ушел твой полковник. К водяному. Раков, поди, уже кормят контрики.

Наскоро допрошенные обитатели деревушки в один голос твердили, что «золотопогонники» еще ночью собрались и ушли прямо в трясину. Пушку, завязнувшую в самом начале, бросили, а сами так и сгинули в тумане, поднявшемся с болота под утро.

— А брода тут никакого нет! — уверял седобородый старец, местный староста. — Пробовали гать наладить, при царе еще, так не держит трясина проклятущая! Хотите — сами проверьте.

— Я ж говорил, что полковник дело свое знает туго, — сломал веточку командир и, не глядя, кинул обломки в грязь. — Третий путь выбрал. Я таких в Крыму навидался: патроны расстреляют, а сами в море идут и не оглядываются. Мол, хочешь — стреляй в спину, хочешь — не стреляй. И тонут, представляешь! Сами тонут! Добровольно!

Чернобров дернул щекой — плохо заживающий сабельный порез, обещающий со временем превратиться в уродливый шрам, опять закровоточил — и вскочил в седло.

— Илюхин, бери своих бойцов и по кромке трясины — в обход. Выяснишь, нет ли где прохода.

Увы, разведка ничего не дала. Болото уходило вдаль, и конца-краю ему видно не было. Похоже, что старая карта-двухверстка не врала и до самой Кирсановки простирались одни лишь унылые, поросшие ржавым тростником топи, в которых без следа затерялся отряд полковника Еланцева.

Чернобров без толку проторчал в Глухой Елани целых две недели, но ничего нового об исчезнувших белых не узнал. Попытки навести гать ничего не дали, о броде местные действительно ничего не знали или не хотели говорить… Кровожадный Шейнис даже предложил расстрелять для острастки пару-тройку неразговорчивых селян, но командир, с каждым днем становившийся все угрюмее и угрюмее, отмел эту бессмысленную жестокость без разговоров. Настраивать против новой власти и без того недоверчивых кержаков[1] он не хотел.

Снялись с места и ушли к далекому Кедровогорску красные, только когда зарядили проливные дожди и появилась реальная опасность застрять в негостеприимной деревне до зимы. А то и до весны, что тем более не входило в планы непримиримых борцов с мировой контрреволюцией…

* * *

— Неужели выбрались?

Перемазанный болотной грязью по уши, потерявший где-то фуражку есаул Коренных повалился в колючую осоку, казавшуюся изможденным людям мягчайшей периной, и с протяжным вздохом перевернулся на спину, глядя в розовеющее предутреннее небо. Не верилось, что позади без малого сутки изматывающего похода по разверзающимся под ногами хлябям. Только чудом удалось не потерять ни одного человека, ни одной телеги с ранеными и небогатым скарбом. Чего нельзя сказать о верховых конях, шесть из которых остались навеки в трясине, словно жертва жуткому болотному демону. Шесть чистокровных скакунов заплатили своими жизнями за то, чтобы люди смогли выйти на сушу…

— Не знаю… Наверное, да.

Владимир Леонидович тоже никак не мог прийти в себя. Стоило опустить на миг веки, и снова перед глазами вставала жирно чавкающая грязь, острые, как бритвы, стебли, коварные зеленые лужайки-проплешинки, так и манящие наступить, но скрывающие под собой бездонные омуты…

Не раз за прошедшие сутки люди обретали надежду, когда болото под ногами мельчало. Но трясина лгала, играла с людьми, снова и снова заставляя их вязнуть по пояс в ледяном вязком месиве, хватающем свои жертвы цепкими щупальцами и не желающем отпускать. Но теперь все было позади. Местность определенно шла на подъем, и чахлые березки, не имеющие сил для нормального роста без почвы под корнями, давно уже сменились лиственницами и кедрами, как известно растущими только на надежной суше. Даже если это был всего лишь остров, и то лучше, чем ничего. А уж если настоящий берег…

— Прикажите выставить часовых, есаул, — прохрипел полковник, ощупывая через липкую, пропитанную грязью ткань френча портсигар с заветной папиросой, едва не покинувшей его сутки назад. В последний раз.

— Что вы, Владимир Леонидович, — казак все никак не мог оторваться от созерцания разгорающейся зари. — Какой караул? Люди без сил. Да и нет тут никого, кроме нас да комаров.

— И все равно, Алексей Кондратьевич, расслабляться нельзя. Это приказ.

— Слушаюсь, — попытался козырнуть лежа есаул, но вспомнил, что без фуражки, и улыбнулся, блеснув безупречными зубами.

Через полчаса в лагере уже горели костры, между которыми бродили похожие на привидения фигуры. Раздевшись до исподнего, некоторые солдаты и казаки пытались привести в божеский вид верхнюю одежду, стоически борясь со сном, но большинство, так и не раздевшись, погрузились в беспокойный сон. Не спал и врач отряда, пытающийся в таких вопиюще-антисанитарных условиях сменить повязки у особенно нуждающихся в этом раненых. Словом, только что вырвавшийся из лап смерти отряд налаживал быт и приходил в себя.