Анатолий Безуглов - Инспектор милиции

• Название: Инспектор милиции
• Автор: Анатолий Безуглов
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детектив
• Год: 1975

Книга о работе молодого инспектора милиции в одной из Донских станиц.

В повести рассказывается о повседневном, нелегком, но очень нужном людям труде работников милиции. Герой повести после окончания средней школы милиции направляется в донскую станицу на должность участкового инспектора милиции.

Здесь его ждут первые встречи с новыми людьми, первая любовь, первые трудности и успехи на избранном им поприще.

---

— Маша, Маша, не лезь в бутылку, — загомонили разом колхозницы.

— Напортишь себе!

— Так накадишь, что святых задымишь…

— Опамятуйся, дура!

— Все, поговорили! — сказал я громко. В комнате наступила тишина. — Будем составлять протокол.

Крик Сычовой сменился рыданиями. И пока женщины успокаивали ее и отпаивали водой, я стал выяснять у Любы, как все произошло.

Дружинники, оказывается, караулили несколько дней. Все больше утром и вечером, после окончания работы птичниц. Но впустую. Несколько работниц попались с яйцами. Но это был пустяк: два-три яйца всего.

А сегодня днем идут они по дороге от птицефермы. Люба сразу заприметила, что впереди шагает Сычова. Да как-то не так. Руки неестественно растопыривает. Нагнали они ее, нарочно разговорились. Сычова все старалась отстать. Тут как раз проезжала машина с колхозниками в центральную усадьбу. Ребята остановили ее. Сычовой ничего не оставалось делать, как полезть с ними в кузов. Пробралась она к кабине, стала держаться за борт. И уже около самой Бахмачеевской шофер остановился почему-то, а затем резко рванул вперед. Ну, она привалилась грудью к кабине. И потекла из кофты яичница…

Мы составили протокол, все честь по чести. На всякий случай я позвонил на птицеферму. Конечно, яйца оказались ворованными.

Я колебался, что делать с задержанной. Пугнуть — как советовал Нассонов? Такую не запугаешь. Сколько раз сходило с рук. Еще больше обнаглеет. Наказать? Представляю, какую бучу поднимет ее муженек!

Я прошел в кабинет Ксении Филипповны и позвонил председателю.

Он попыхтел в трубку, покрякал. И спросил:

— Значит, много шуму наделал?

— При чем здесь шум? Хищение налицо. Вы бы слышали, как она крыла всех.

— От этого, положим, не умирают, — усмехнулся Геннадий Петрович, сам любивший крепкое словцо. — А вот воровство пресекать пора. Скажи, как это она ухитрилась столько яиц в пазуху упрятать?

— Ухитрилась, — сухо сказал я.

— Коммерсантка. — Он помолчал. — А зачем, собственно, ты звонишь мне?

— Ваше ведь задание выполнял, — в свою очередь усмехнулся я.

— Выношу благодарность перед строем.

— Спасибо.

Я медлил. Чувствовалось, что Нассонов тоже не хотел заводить дело далеко. Он откуда-то пронюхал, что Сычов слал на меня анонимки… Сычов лягается больно. Повезу в райотдел, — сказал я.

— Как знаешь, — неуверенно проговорил председатель. — У тебя на руках законы.

Я положил трубку, досадуя на самого себя. Вот опять моя неуверенность! Ведь знал же, что разговор будет именно таким… Надо везти в райотдел. Так будет лучше.

Сычова села в коляску присмиревшая. Я взял с собой Коробову, и мы покатили в город.

Стояло золотое лето, обремененное густым разнотравьем, уставшее от жары и хлопот родить плоды. Степь выгорела. Ее желтые просторы недвижным ковром пролегли под солнцем. Ветер не тревожил сухую полынь.

Природа, казалось, дремала в послеобеденном полусне. Все ее звуки, все запахи выветрились. Только звенели шины по размягченному асфальту, мягко урчал двигатель, да резко пахло бензином и жирной духотой гудрона. В суматохе я забыл про Арефу и ругал себя, что никого не предупредил задержать его: наверняка оборочусь за троечку часов.

В Бахмачеевском меня отчитал майор:

— Составил протокол, и пусть себе гуляет, пока проведешь расследование…

Я растерялся:

— Хотел, чтобы здесь. Объективнее… Скажут, что пристрастен, — оправдывался я.

Мягкенький недовольно хмыкнул:

— Тебе поручили участок, стало быть, доверяют. Ежели по каждому случаю к нам будут возить со всего района нарушителей, нам и двести человек не хватит штата в РОВДе. Закон знаешь?

— Так точно, — уныло ответил я.

— Так выполняй его строго. А то действительно кое-кому даешь повод…

Он замолчал. И я понял, что Мягкенький давно догадался, что автор анонимок на меня — Сычов.

— Что прикажете? — спросил я.

— Что прикажу? Отпусти Сычову. Сам отлично знаешь, что расследованию она не помешает.

— Слушаюсь…

— И еще лучше — отвези сам назад. По-деликатному. Вежливость, она в нашем деле не помеха. Неприступней и крепче выглядеть всегда будешь.

Вышел я от начальника как ошпаренный. Сычова, не в шутку перепугавшись, опрометью метнулась из РОВДа, когда ей сказали, что она свободна. Домой ехать со мной отказалась. Рада была, что отпустили.

Я позвонил на Бахмачеевскую. Оксана ответила, что Арефа был и, не дождавшись, уехал домой. Жаль.

Когда я немного успокоился после выговора начальства, меня захлестнула мысль: рядом Лариса. В двух минутах ходьбы от милиции.

Мы вышли с Любой Коробовой на улицу.

— Домой? — спросила она. И я почувствовал, что ей хочется потолкаться в магазинах. Жалко было упускать подвернувшуюся оказию.

— Знаешь, Люба, у меня тут еще одно небольшое дельце. Ты пока походи по магазинам, посмотри, а через часок двинем.

Уговаривать ее не пришлось. Она тут же исчезла в универмаге.

Первым делом я смотался на рынок. Купил самый большой арбуз. Хотел еще было прихватить помидоров, но постеснялся: уж этого добра, наверное, хватает.

Лариса мне обрадовалась. Она достала где-то нож и алюминиевую миску. Мы устроились в глубине садика. Возле каждой скамейки стояло ведро для корок, потому что теперь к больным приходили обязательно с арбузами.

— Ты любишь арбуз с черным хлебом? — спросила девушка.

— Не знаю. Не пробовал.

— Постой, принесу хлеба.

Она снова побежала в комнату.

Я был озадачен. Вела она себя так, будто ничего не было — ни Чавы, ни Маркиза. Мы сидели как хорошие, близкие друзья, над нами ласково светило солнце, добираясь до земли сквозь жидкие ветви верб.

— Здорово с хлебом, правда? — спросила Лариса.

— Действительно, — подтвердил я.

— Это я здесь научилась, в колхозе.

— И давно ты здесь?

— Второй год. Сразу после культпросветучилища.

— А библиотека — по призванию? Она засмеялась:

— У тебя милиция — по призванию?

— Почти…

Лариса недоверчиво усмехнулась.

— Ну и у меня, значит, почти… Все девчонки хотят быть актрисами и чтоб обязательно знаменитыми, а становятся библиотекарями, учительницами, швеями…

— Ты тоже хотела быть артисткой?

— А ты думаешь!

— Одного хотения мало. Надо много уметь. Я в «Советском экране» читал, как нелегко сниматься в кино.

Лариса тряхнула головой:

— Ерунда! Это кому как повезет. Я серьезно готовилась. Плавала, бегала на стадионе, ходила на ипподром. А в цирковое училище не прошла. Срезалась. Ты бы видел, какие девчонки прошли по конкурсу! Бездари… Не думай, что хвалюсь. Я два года пыталась. Не повезло… Ревела как дура. Но ничего не поделаешь! Пришлось пойти в культпросветучилище.

— Я тоже поступал в МГУ. На юридический.

— Ну и как?

— Как видишь! — засмеялся я. — Следователь по особо важным делам…

— Ты еще можешь продвинуться… — Она с грустью посмотрела куда-то вдаль.

— А ты?

— Тю-ю!

Меня рассмешило ее восклицание, которое я часто слышал в Бахмачеевской.

— А Маркиз действительно хороший конь? — осторожно спросил я.

— Отличный! — сразу отозвалась она. — Представляешь, как бы он смотрелся на манеже, в цирке? Ты цирк любишь?

— Люблю. Акробатов, зверей. И клоунов. В Москве все собирался сходить в новый цирк, что на проспекте Вернадского. Куда там! Никак не мог достать билет…

— Пишут, красивый цирк.

— Еще бы! Наверное, манеж раз в десять больше, чем в старых.

Лариса ткнула в меня пальцем и рассмеялась.

— Ты чего? — удивился я.

— Чудак! Все, ну все манежи в мире одного размера — тринадцать метров.

— Иди ты!

— Вот тебе и иди. Стандарт.

— Это что же, как хоккейное поле?

— Оно тоже всегда одинаковых размеров?

— Всегда.

— И цирковые манежи тоже. Это повелось с первого цирка во Франции. Был такой наездник — Франкони. Он жену и сына Наполеона учил верховой езде. Как называют в цирке — «школе». Его цирк назывался «Олимпийский». Оттуда и пошли эти тринадцать метров.

Я прикинул расстояние.

— Не много.

— Достаточно. В старое время на обыкновенном манеже разыгрывали грандиозные пантомимы, с водой, фонтанами, лодками. Места хватало.

— Когда это, в старое?

— В прошлом веке. И в начале этого.

Мы не съели и половины арбуза, а уж больше не могли.

— Хочешь еще? — предложил я.

— Лопну. Ты хочешь — режь.

— Во! — провел я рукой по горлу. — Где бы руки помыть? Липнут.

— Пойдем.

Она подвела меня к водопроводной колонке. Когда Лариса держала рычаг, а я мыл руки, девушка тихо сказала:

— Смотри.

Из палаты вышел отец Леонтий, держа под руку свою жену. У Лопатиной в руках был небольшой узелок. Отец Леонтий чему-то улыбался.