Людмила Сурская - Проклятая война

• Название: Проклятая война
• Автор: Людмила Сурская
• Жанр: Исторические любовные романы

Первый день войны. Первые эшелон с беженцами. Вагоны набиты, как консервные банки. Они, наполненные женщинами, детьми и стариками, представляли тревожное зрелище. Сорванные войной, собирающиеся в считанные часы и пережившие уже невиданного размера душевную травму, они были первыми весточками беды. Поезд рвался, отсчитывая по Украине километры, на Москву. За спиной оставалась война. Вернее, она догоняла нас авиационными налётами и бомбёжками. Не обратить внимание нельзя, люди разучились улыбаться. Картина, прямо скажем, удручающая. Уже в конце первого дня усталость стала одолевать не только детей, но и взрослых. Одежда прилипала к телу. Мучила жажда. Дети плакали утомлённые жарой, теснотой, нервозностью и передаваемым от взрослых страхом. Каждый следил за своими вещами, боясь воров. Никто никому не доверял…

---

Сердце сжал страх и тоска оплела душу, понял, что навсегда теряет любящего, верного, родного человека. Шок прошёл и в нём забурлила жизнь. "Этого просто не может быть! Я не могу её потерять из-за ерунды. Да я на сто Галин её не поменяю". Его голова бунтовала, сердце разрывалось, душа искала слова и выход. Он упал перед нею на колени, схватил руки и сильно сжал. Решил твёрдо- не отпущу!

— Не говори так… Какое ещё другое счастье… Какая другая любовь… Бред! Мы столько лет прожили вместе, пропитались уже один другим. Люлюсик, детка, что ты можешь знать о войне. Когда костлявая каждый день мне скалит зубы. Я встаю во весь рост, когда захлёбывается атака, по мне бьёт артиллерия. Меня расстреливают танки и бомбит авиация. Война это не то ля-ля, что демонстрирует кино. Война — это вонь, кровь, вши, искорёженный металл, болезни, голод, куски человеческого мяса, нечеловеческая боль, смерть наконец… Порой не умом, а одним днём живёшь, мигом, понимаешь… Да, я немного другой, но ты прими меня таким, обстоятельства загоняют. С мужиком делается что-то не понятное после той крови и смертей… Затмение какое-то. И потом большая часть всего того, что наматывают на языки ерунда, и чья-то неумная фантазия, было-то всего несколько раз… Я здоровый мужик в конце-то концов, мне надо. Это тоже помогает остыть, излечивает от войны, от потерь… Там среди этого ада не хватает человеческой любви, тепла. Ясно, что не совсем хорошо это, вернее совсем не хорошо, но что же делать?! Совесть и страх потерять вас заполняет меня всего, только та слабость перетягивает в таких непростых обстоятельствах. Виноват перед тобой, перед этой девочкой… Умоляю, не морочь себе голову такой ерундой. Не надо тебе, как говорят в народе, путать божий дар с яичницей. Ты, это ты. Нас трое — семья. А всё, что случиться там — обстоятельства… — Он не отрывал от её лица глаз. Взрыв прошёл. Теперь тихие слёзы текли по её щекам. "Что ещё сказать, как убедить?…"- Люлю, детка, ведь мы безумно любим друг друга: только бы жить… "Кресты", война проклятая всё запутали… время забрали. Успокойся. Прости. Клянусь, больше разговоров. Будь умнее, на каждый роток не накинешь платок.

Было невыносимо. "Ну перед той девочкой-матрасом твоя вина не велика, сама своей жизнью распорядилась, вот что делать нам с Адой? Как жить с этой твоей виной? А наговорил-то, наговорил… Ишь как удила закусил, аж из меня чудовище с каменным сердцем сделал. Разве можно меня за боль упрекать?"

Юлия, боясь уговориться, испуганно высвобождалась из объятий мужа. Ведь ему достаточно было не то что обнять, а протянуть руку и переплести пальцы, чтоб в ней запульсировала опьянённая чувствами кровь. Она со всем старанием пыталась перебороть в себе бушующие страсти- любовь и гнев и пересилить дрожь. Его близость, грязь измены, любовь: всё это и ещё много чего составляло гремучий коктейль. В таком состоянии она мало что понимала. Хотела ясности и ни черта не получила. Меч по- прежнему висел над её головой и в ней тоже звенело непонимание: "Но какой напор, какое волнение! Что это: правда, ложь? Поди разберись- душа кричит или грешит красивыми словами, набор фраз, у которых нет ничего". Нервный всплеск вновь достиг немыслимой вершины. Её тело раздирали обиды, боль, а непонимание взрывали голову. С силой вырвав руки, она отскочила так быстро, что он едва успел подняться. Противоречия разрывали её. Она покачнулась. Его глаза встревожено смотрели на неё. "Что ждёт его дальше?" Схватив его за ремень попробовала тряхануть. Получилось смешно и глупо. Он стоял скалой, а пушинкой рядом трепалась она. Выбившись из сил, застонала: "Даже этого я не могу сделать". От обиды и беспомощности, слёзы опять полились ручьём. Маленькая, худенькая, несчастная. Рутковский не владея ситуацией и совершенно не соображая чем ей помочь с несчастным видом таращился на жену. Но оставив ремень Юлия собралась и перестроилась, её кулачки бум-бум ударили в широкую грудь озадаченного мужа. Бум-бум… и её лицо тут же исказила боль. Его карманы были набиты всякой всячиной. Кулачкам досталось. Но Юлию это не остановило, тогда пришедший в себя Рутковский принялся по- скорому опустошать карманы, выбрасывая на стол записные книжки, портсигар, карандаши и прочие вещи. Даже расстегнул пуговицы: "Лупи с комфортом!" Юлия сразу обмякла. Охота бить по подставленной груди прошла. Ноги подкосились. Он подхватил на руки. Поцеловал кулачки.

— Ну зачем так себя мучить. Смотри, кулачки отбила. Нет там ничего, война и обстоятельства.

Он взял за пальчики её ладошку и стал тихо, покаянно её целовать.

Она, пытаясь стереть второй ладонью с лица слёзы, уцепилась именно за его последние слова и всхлипнула:

— Тебя не смущает, что именно твои обстоятельства, мусолит во всех подробностях народ?

Простой вопрос застал врасплох. Он чуть-чуть отпустил кольцо рук, дав ей дышать. Его плечи в недоумении поднялись. На лице застыло смущение:

— Наверное, я самый высокий, со всех сторон на виду, — пытался выкрутиться шуткой он, но заметив её дрожащие губы, сказал:- Сам не пойму как такое могло случиться… Виноват. Никак не хотел, чтоб ты знала. Ерунда всё. Пойми. Прости. Забудь. Тяжело там. Те дни не идут в сравнении ни с чем. Фронт это ужас, смерть, боль…

Шутку приняла сморщенным носиком. Едва он произнёс последние слова, как Юлии очень захотелось сказать, что тут и думать-то много не надо, "воробушек" постарался. И про фронт она понимает, про напряжение и про войну тоже, только всё равно "матрас" в её понятии имеет название — его эгоизм и моральная нечистоплотность. Простить можно- забыть не получится. Но она, понимая, что проповедь не вразумит его, а только заставит раздражённо оправдываться, оттого и промолчала, не сказав своих мыслей вслух. Приняв задумчивое молчание жены за раздумья, подбросив на руках, понёс на кровать. Поняв, что сейчас последует, она воспротивилась:

— Костя нет. Не сейчас. Не смей!

— Объясни почему? — вспылил он. Искренне не понимая её такую обиду. Всё ж разложено по полочкам. Помучила себя, отлупила его, любит же, самое время всё понять и простить.

— Я должна подумать… — лепетала она, обескураженная и униженная его таким эгоизмом. — Пусти меня!

Он сцепил в упрямстве губы: "Ну уж нет!" Она снова принялась вырываться, но он ещё крепче прижал её к себе и так продолжалось пока она не выдохлась в своей бесплодной борьбе и не обмякла на его руках.

— Вот и подумаем вместе, ты моя жена или ты предлагаешь мне пойти и поискать сейчас кого-то, чтоб меня утешили? — усмехнулся он.

"Что такое?!" Она испуганно вскинула глаза. Нет, такого она не хочет. Какой же он эгоист, эгоист, эгоист. Неужели он не может оставить ей немного гордости. Похоже нет. Хорошо! Пусть будет, в конце концов, как будет, ей тоже плохо без него. Придётся представить, что воспользовалась им сама. Так легче. Оцепеневшая от напряжения, она с удивлением обнаружила, что тело не слушает доводов истерзанной души и отбросив её монашеские намерения, отвечает на его ласки, что у них всё по-прежнему получается. И это несмотря на все её страхи, гордость и уязвлённое самолюбие. Тело не захотело противиться их влечению и страсти. Они ласкали друг друга не просто с обоюдной радостью, а с жадностью, головокружением. Юлия дрожала, когда он ласкал её, возбуждаясь всё больше и горячее от шёпота, движения. Опьяняющее притяжение тел, против него невозможно устоять. Ему нипочём все запреты, от него закипает кровь. Сладкое безумие кружило час, два… Но вот потом… ей было тяжело. На душе остался тяжёлый осадок и понимание того, что он останется в ней навсегда и ей не выкинуть его, не забыть, наполняло её жизнь тоской. Она не сможет быть гордой и не прощающей. Остаётся одно- терпеть.

Он был расстроен: "Да она уступила, но вот потом… словно натянутая струна. Значит, не переубедил, и она просто затаилась. Любовь и гордость скрестили копья. Будет не просто. Сейчас тоже пришлось надавить, по-другому было не возможно. Оказывается для неё это очень важно. Чёрт! Ничего, у меня есть время, несколько дней пробуду в Москве. Ох, если б у мужиков к этому месту были подведены мозги… Многих бед, наверняка, удалось бы избежать. Никак не думал, что женская душа в ней возьмёт верх над разумом. Ведь у неё сильный характер и она самостоятельная личность. Всё вышло иначе, Юлия восприняла сплетню сердцем, а не головой. От неё остались одни глаза. Изморила себя всю. Никак не хотел причинить семье боль. Думал, никогда не узнают. Опять же рассчитывал на её понимание. Ведь война, должен же он как-то жить. Всё получилось глупо и не стоило того".

Она лежала безмолвная и несчастная, делая вид, что спит, рядом с неподвижным, но крепко обнимающем её мужем. Юлия чувствовала что он не спит, а притворяется. Очень уж тихо и неподвижно он лежал для спящего. Почему? Ей казалось, что его раскаяние не шло от сердца и он не понимал до конца какую глубокую боль ей причинил. Рассчитывал на то, что война всё спишет. С какой лёгкостью пошёл на измену с такой же просит прощение. Возможно, притворяется… А что, если сейчас вспоминает ту фронтовую постель? Два желания устроили в ней борьбу. Раз: ей страшно как захотелось расцарапать ему лицо. Два: покрыть его поцелуями. Может быть чуть-чуть укусить губу, чтоб знал. Вздох вырвался сам. Тяжёлый с плачем. Она не смогла и наверное уже никогда не сможет избавиться от того негатива, что причинил он семье. Выбросить это ни из головы, ни из сердца невозможно. Но жить без него ей не под силу и это, надо признать, было правдой. Как же ей жить-то дальше бедной? Обида и горечь сгруппировавшись выдавили боль в слёзы. Чтоб не показать своей слабости, выскользнула из его объятий и умчалась в ванную. Через пять минут пришёл он. А ведь казалось крепко спал. Юлия не слышала, как вошёл, лилась из открытого крана вода, а она сидела сгорбившись на полу и уронив голову на пристроенные на край ванны руки горько и безутешно плакала. Он с беспокойством, не отрывая взгляда, смотрел на жену. Присел перед ней на корточки, бережно прикоснулся своими пальцами к её дрожащему плечу и в полную меру осознал, какое горе причинил Люлю. Сграбастав жену в охапку, он целуя мокрое лицо, вглядывался в её непрощающие глаза и беспомощно бормотал: