Евгения Герцык - Воспоминания

• Название: Воспоминания
• Автор: Евгения Герцык
• Жанр: Религия

Евгения Казимировна Герцык (1875-1944) принадлежит блестящей эпохе русского культурного ренессанса начала XX века, в который и сама внесла определенный вклад. Она – переводчица на русский язык произведений Фр. Ницше, С. Лагерлёф, Э. Карпентера, В. Джемса, А. Мюссе, Ж. Гюисманса. Кроме переводов, часто делавшихся совместно с сестрой, поэтессой Аделаидой Герцык, Евгения Казимировна писала статьи: ей принадлежит статья о Вячеславе Иванове «Религия страдающего Бога», статьи о Фр. Ницше, Эдгаре По (остались неопубликованными).

О жизни Е. Герцык известно немногое. Родилась она в г. Александрове в семье инженера. Семья часто переезжала: Александров, Севастополь, Юрьев-Польский, Москва. В гимназии Е. Герцык не училась, страдая от бронхиальной астмы, и экзамены сдавала экстерном. Затем окончила Высшие женские курсы в Москве по историко-филологическому отделению.

После революции она постоянно жила с семьей брата Вл. К. Герцыка в Судаке и на Кавказе. В 1938 г. Герцыки переезжают в госзаповедник в Курской области, а во время войны, на соседний хутор «Зеленая Степь», где Е. К. Герцык умирает 20 января 1944 г.

Свои воспоминания, названные «хроникой», Е. Герцык начала писать примерно в 1935 г. и закончила их в 1941- 42 г. Кроме этих воспоминаний ею ещё написана биографическая повесть «Мой Рим» с вымышленными именами, так и оставшаяся неопубликованной.

Воспоминания автора, принадлежащего к кругу знаменитых деятелей русского культурного и религиозного ренессанса: Н. Бердяева, С. Булгакова, Л. Шестова, М. Гершензона, Вяч. Иванова, М. Волошина, о. П. Флоренского и др. интересны во многих отношениях. Это и описание духовного пути, умственных и религиозных исканий, которыми шла культурная элита того времени, и живые портреты великанов русской культуры, набросанные с близкого расстояния, и воспроизведение атмосферы тех лет и рефлексия самого автора, на закате жизни после десятилетий «советского» опыта размышляющего о ценнейшей странице в предреволюционной русской истории.

Читателю и в Советской России и в Зарубежье они помогут снова открыть эту страницу, заглянуть в сокровищницу русского духовного наследия.

---

Но к старшим братьям нашим и отцам

Бесповоротно охладеет память, -

И имена твердишь их вновь и вновь,

Чтоб воскресить усопшую любовь.

Соседи часто меж собой не ладят:

Живя бок-о-бок видишь лишь грехи.

Не оттого ль отца роднее прадед?

Не оттого ль прадедовы стихи

Мы набожно читаем и любовно,

Как не читал и сын единокровный?…

Молчанье – мой единственный наперсник.

Мой скорбный голос никому не мил.

Коль ты любил меня, мой сын, иль сверстник,

То уж давно, должно быть, разлюбил…

Но, современницей прожив бесправной,

Нам Павлова прабабкой стала славной.

3.Х.1925 г.

* * *

Что нашим дням дала я?… Просто -

Дала, что я могла отдать:

Сегодня досчитала до ста

И надоело пульс считать.

Дар невелик. Быть может, подло,

Что мне не страшно, не темно,

Что я себе мурлычу под нос,

Смотря в пушистое окно:

«Какой снежок повыпал за ночь

И как по первой пороше

Кататься хочется на саночках

Освободившейся душе!»

27.XI.1926 г.

1.III.1926 г.

Дорогая моя Женечка!

Все чаще и чаще начинает меня тянуть в Судак. У нас уже пахнет весной, и я с умилением вспоминаю первые зацветающие миндали и как по канавкам бежит вода.

Зима у нас в этом году была прекрасная – благословенная: такого снега, белизны и пышности я уже несколько лет не видела, и я каждое утро, подходя к окну, ей радовалась.

В общем, несмотря на то, что я почти всю зиму прохворала, мне было как-то удивительно – и хорошо и очень грустно.

Письмо твое читала с большой нежностью. Дорогая моя, далекий друг! Спасибо за твои любовные слова и за чудесные Адины стихи.

Если выйдет наш альманах, постараемся напечатать их хотя бы в некрологе. Это единственный способ увидеть их в печати, – безумное время!

Некролог буду писать не я, а Маргарита Мариановна Тумповская (она родствсннца Любе и Евг‹ении› Антоновне) [185]. Я решила так потому, что не могу и не хочу писать об Аде меньше того, что я о ней думаю и чувствую, а Маргарита Марьянов‹на› уже писала о ней для энциклопедии: ей эту заметку заказали, а потом «раздумали» и решили не печатать.

Я очень много времени и души отдаю нашему издательству. Мы очень бедны и горды и нам очень трудно, но у меня полная уверенность в том, что мы живучи, п‹отому› ч‹то› вызваны к жизни самой жизнию, а не выдумкой. Со всех сторон к нам тянутся поэты: всем сейчас деваться некуда. Сейчас находятся в печати 10 сборников, – так мы будем аукаться друг с другом в это страшное дремучее время. Надеюсь, что моя книжка выйдет в 1-й половине марта. Тогда сейчас же пришлю. Там есть стихи к Аде и к тебе [186]. Посылаю тебе 4 новых стихотворения [187]. Если я не замолчу, то через несколько месяцев наберется и книжечка: «Сны» [188].

Напиши мне, где ты думаешь печатать твоего Эдгара По? [189] Очень, очень хочется увидеть его, наконец, в печати!

Заходила ко мне Е.Н.Ребикова [190]. Много рассказывала об Аде и о тебе. Я ей очень была рада.

Напиши мне поскорее. Евг‹ении› Ант‹оновне› нежный мой привет, Люб‹ови› Алекс‹андровне› – тоже. Я на одном концерте встретила Василису Алекс‹андровну› [191] – красивая женщина, но для меня какая-то жуткая. Приезжала к нам Марианна Эбергардт [192]; 3 дня прожила у Машеньки. Она все такая же милая. Машенька последнее время погрустнела, – меня это очень огорчает. Пусть Люб‹овь› Алекс‹андровна› ей получше пишет. Целую тебя, моя дорогая, нежно.

Твоя София.

[На полях:] Ольга Николаевна шлет сердечный привет.

[Приложены стихи:]

* * *

А под навесом лошадь фыркает

И сено вкусно так жует…

И, как слепец за поводыркой,

Вновь за душою плоть идет.

Не на свиданье с гордой Музою

– По ней не стосковалась я, -

К последней, бессловесной музыке

Веди меня, душа моя!

Открыли дверь и тихо вышли мы.

Куда ж девалися луга?

Вокруг, по-праздничному пышные,

Стоят высокие снега…

От грусти и от умиления

Пошевельнуться не могу.

А там, вдали, следы оленьи

На голубеющем снегу.

17.II.1926 г.

* * *

Ведь я пою о той весне,

Которой в яви – нет,

Но, как лунатик, ты во сне

Идешь на тихий свет,

И музыка скупая слов

Уже не просто стих,

А перекличка наших снов

И тайн – моих, твоих…

И вот сквозит перед тобой,

Как сквозь живой хрусталь,

И берег лунно-голубой

И снеговая даль.

18.II.1926 г.

Посылаю ещё одно стихотворение, которое только что написала:

Вокруг – ночной пустыней – сцена.

Из люков духи поднялись,

И холодок шевелит стены

Животрепещущих кулис.

Окончен ли, или не начат

Спектакль? Безлюден черный зал

И лишь смычок во мраке плачет

О том, чего не досказал.

Я невпопад на сцену вышла

И чувствую, что невпопад

Какой-то стих уныло-пышный

Уста усталые твердят.

Как в платье тесном, душно в плоти, -

И вдруг, прохладою дыша,

Мне кто-то шепчет. «Сбрось лохмотья,

Освобожденная душа!»

1.III.1926 г.

1.IV.1926 г.

Москва

Дорогая Женечка!

Давно уже, по-моему, несколько недель тому назад, послала тебе письмо со стихами и ни слова в ответ не получила. Неужели письмо пропало? Я послала заказным.

Получила статью Любови Никитишны [193], передала Машеньке, а она Валерии Дмитриевне [194]. Статья была мне приятна и главным образом потому, что в ней много цитат из Ади; – если б она была сплошь из цитат, она была бы мне совсем приятна. Хорошо то, что Люб‹овь› Никитишна, очевидно, любила Адю: за это ей многое простится. Не хорошо то, что она такая сусальная и сладкая – к чему ни прикоснется, все обращается в каких-то елочных херувимов. Адю она, конечно, совсем не знает, и минутами я статью читала с досадой. Конечно, никто не смог бы написать об Аде так, как ты. У нас в альманахе «Узел» (он, вероятно, выйдет осенью) о ней будет писать одна из дочерей Зинаиды Мих‹айловны› [195], но боюсь, что и это будет не то. Я же писать эзоповым языком не могу! Надеюсь, что на днях получу авторские экземпляры моего сборника и тотчас же тебе вышлю. В 1-й серии выходят 10 сборников: «Запад» Антокольского, «Под пароходным носом» Зенкевича, «Патмос» Б.Лифшица, моя «Музыка», «Избранные стихи» Пастернака, «Телега» Радимова, «Рекорды» Сельвинского. «Земное время» Спасского, «Пять ветров» С.Федорченко, и «Московский ветер» Звягинцевой [196]. Издание очень изящное. Марка Фаворского прелестна. Посыпаю тебе отпечаток её. Издательством нашим я по-прежнему очень занята. Из «жизненных интересов» другого, более сильного, у меня сейчас нет.

Не оставляй меня долго без писем. И улучи для меня часок – напиши побольше о себе. Что слышно с Эдгаром По? Кому и куда ты его посылаешь? Хочу знать о тебе поскорей и побольше.

В Москве на масленице была Ахматова и была у меня [197]. Как я жалею, что ты не знаешь ее! Это – само благородство! Женечка! Целых пять месяцев длится зима. В окне зимний пейзаж – снежные крыши и купол Неопалимой Купины [198]. Эта зима, несмотря на то, что я почти все время хворала, была благословенной зимой. Машенька совсем хорошая, ходит к Валерии Дмитриевне и читает ей вслух. Летом опять будем жить вместе. Если бы были деньги, мы бы на два месяца приехали в милый Судак. Но я почти ничего не зарабатываю: переводов нет. Напиши, как Вы решили относительно операции Евг‹ении› Ант‹оновны›? Обо всех напиши и всем от меня сердечный привет. На 4-й неделе будем с Машенькой говеть. Посылаю тебе на прощанье маленькое стихотворение. Целую тебя нежно.

Твоя Соня.

Ольга Николаевна тебе кланяется.

Вот стихи:

1

Как дудочка крысолова,

Как ртуть голубая луны,

Колдует тихое слово,

Скликая тайные сны.

2

Вполголоса, еле слышно

Окликаю душу твою,

Чтобы встала она и вышла

Побродить со мною в раю.

3

Над озером реют птицы,

И вода ясна, как слеза, -

Поднимает душа ресницы

И смотрит во все глаза [199].

[На полях:] P.S. Недавно Пастернак прочел нам новую поэму Марины: «Поэма конца». Разнузданность полная, но талантливо необычайно [200].

P.S. Карточку вышлю как только выберусь к фотографу. Он живёт далеко от меня, а я почти не бываю в городе, т‹о› е‹сть› в «центре».

6.VI.1926 г.

Дорогая Женечка!

Наконец-то ты откликнулась на мой привет. Я, конечно, не сержусь, п‹отому› ч‹то› слишком хорошо знаю, как иногда невозможно писать письма, но мне было грустно от твоего молчания.