Наталья Велецкая - Символы славянского язычества

• Название: Символы славянского язычества
• Автор: Наталья Велецкая
• Издательство: Вече
• Жанр: История
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9533-2017-7

Почти забытые ныне обряды древней веры славян — таинственные и порой жутковатые, обращенные не только к небу, но и к загробному миру: можем ли мы постичь их сейчас, спустя века после того, как они уступили место христианской религии? Автор этой книги, отечественный славист с мировым именем — Наталья Николаевна Велецкая, делает такую попытку. И в ставших привычными мелочах повседневных обычаев и предрассудков проступают контуры колдовских ритуалов славянской праистории…

---

Старая истина — древние предрассудки живучи и обладают свойством возрождаться в новых формах — проявила себя со свойственной ей силой в старообрядческой традиции и сектанстве; пережиточные формы ритуала ухода в «иной мир», преломленные через стремление к поиску и приобщению к древнему православию, представляют особый интерес в аспекте выяснения путей и способов трансформации явлений язычества на протяжении христианской эпохи и понимания форм, к которым она приводит вследствие длительного процесса деградации первоначальных мировоззренческих постулатов и ритуалов, из них вытекающих. В старообрядческих «самосожигательствах» к древнейшим представлениям об очистительной силе огня, не сравнимой ни с какой, даже самой строгой и длительной епитимьей, присоединились христианские представления о конце мира, когда потечет огненная река, от пламени которой ничто и нигде укрыться не сможет. Генетические же корни явления уходят в древнеиндоевропейское представление об извечном круге метаморфоз, о зависимости последующих превращений от земной жизни, в последний период ее в особенности. Главное, от чего зависит перевоплощение в более высокие формы, — моральные устои, последовательное соблюдение установленных жизненных принципов, высота духа и разума в момент ухода из этой жизни. Это прежде всего заставляло древних индусов вступать в пламя костра; эти же представления поддерживали традицию ухода в «иной мир» в Средневековье.

В старообрядческой среде традиция самосожжений давала вспышки в разные периоды истории его; связаны они были, как правило, с реакцией на возобновляющиеся время от времени гонения. Однако в реакции этой заметна тенденция, нарастающая и все более со временем преобладающая, к распространению «бегунов», «странников», «пустынножителей». Причем «бегуны» и «странники» являют собой красноречивую аналогию индуистскому обычаю уходить под старость из дому и странствовать (иногда длительное время) до конца жизни, который они стремятся встретить у берегов священного Ганга. И, кстати сказать, старообрядческие формы, как более архаические, объясняют этот обычай, которому специалисты-индологи не находят объяснения.

Как и прочие явления культуры, старообрядческое движение и жизненный уклад разных слоев его прошли через процесс формирования, развития и упадка, приведшего к деградации ритуальных действ и превращению прежних ритуальных норм в формальное обыкновение. Одним из самых отчетливых проявлений этого процесса были формирование и деградация «страннического» толка, продолжавшего на первых порах традиции «пустынножительства», но без крайностей аскетизма его. На смену одной из форм «ухода из мира» — ухода в глухой лес умирать голодной смертью — приходит идея вечного скитальчества, затем внутри страннического толка образуется прослойка «странноприимцев» («христолюбцев»), для которых прежнее странничество вылилось в переход в разряд странников перед самой смертью. Процесс трансформации страннического толка породил форму, весьма показательную для понимания процессов деградации явлений культуры на протяжении истории традиции: переход в разряд странников перед смертью вылился в вынесение умирающего в близлежащий лес, а затем и попросту в собственный сад или даже лишь во двор. Праиндоевропейский ритуал, обращенный к обожествленному Космосу, в конце концов превращается в пережиточное явление, противоположное по самой сущности своей той мировоззренческой идее, на основе которой происходило формирование его.

Пережиточными формами ритуала проводов в «иной мир», несущими явственные свидетельства трансформации его как в знаковые формы отправления к праотцам, так и в символические формы, выражающие осуждение его и пресечение варварского обычая, насыщена славяно-балканская календарная обрядность. Эти элементы составляют характерное свойство всех основных ее циклов. Одной из наиболее выразительных форм трансформации ритуала вследствие органичного синтеза с христианской обрядностью является югославянский обычай вылавливания брошенного в крещенскую прорубь креста и торжественного несения его по селению «героем дня» в заключение святочно-новогодних действ. Рождественский цикл, для которого характерен особый моральный климат — гуманности, высоконравственного отношения к окружающим, всяческого содействия миру и ладу душевному как в самом себе, так и в соприкосновениях с родней и согражданами, — завершается так далеко не случайно. Здесь нашло знаковое выражение превращение варварского обычая в общественное действо, символика которого несет в себе торжество самой гуманной религии над языческой, где суровые формы культа предков воспринимались как основа поддержания мироустройства.

И восторжествовавшие в народной традиции гуманные формы почитания предков и старших соплеменников, в святочном цикле выраженные с особой силой, символически выражают положение вещей, так ясно и лаконично выраженное епископом Кесарии Палестинской Евсевием: в числе прочих последствий воздействия христианского вероучения на обращенных в христианство язычников он указывает на то, что «обычаи народов… которые были прежде дикими и варварскими… облагорожены» прежде всего прекращением преждевременного расставания с жизнью. С принятием христианства жестокий языческий обычай, к тому времени уже утративший обоснование в мировоззренческих постулатах, трансформируется в знаковые и символические формы, сохраняя при этом основную функциональную направленность — почитание обожествленных космических предков, стремление в обращенности очищенной от всякой скверны души с их помощью поддерживать установленный ими миропорядок.

Сравнительно-историческое рассмотрение славянобалканского обрядового комплекса приводит к заключению о том, что в основе его структуры, образной системы и знакового оформления лежат трансформированные формы протославянского ритуала проводов легатов в обожествленный Космос, претворенные в знаковые и символические разновидности в традиционной календарной и свадебной обрядности, и перенесение (в переосмысленных и трансформированных вариациях) ритуальных действ при проводах посланцев к праотцам на похороны покойников и поминальные действа. И если в погребальной обрядности мы сталкиваемся с механистическим в известной мере перенесением прощальных действ оргиастического характера в сочетании с почестями, выражающимися в словесно-песенном восславлении, разного рода драматизированно-игровых и спортивно-состязательных формах, а также действах пиршественного характера, то в календарной обрядности, в свадебной же в особенности, рудименты языческого ритуала на протяжении длительнейшей его истории проходили по разным линиям. Основное функциональное содержание его находится под таким многослойным покровом позднейших переосмыслений и напластований, что понять сущность трансформированных форм языческого ритуала можно лишь посредством многоступенчатого сравнительно-исторического анализа. При вариативности в формах и приемах трансформации его на протяжении истории традиции разных этнических и локальных образований наблюдается общность основной тенденции: по мере утраты первоначальной идейной сущности, переосмысления ее и трансформации явления в знаковые и символические формы возрастает роль драматизированно-игровых действ, преобладающих над ритуальным началом.

Все это вносит существенные коррективы в выводы Дж. Фрэзера о культе умирающего и воскресающего божества растительности как основе календарных ритуалов с мотивами смерти. Как показывает анализ «Золотой ветви», в трактовке этих явлений Фрэзер исходит из поздних, трансформированных и деградировавших форм ритуальных действ, принимая их за исконные, подобно многим его предшественникам и последователям, в трактовке ритуалов «пеперуда — додола — Герман», или соотношения игрищ в «умруна» с похоронными играми-действами. Ритуал в святилище Дианы возле озера Неми, ставший отправной точкой для всеобъемлющего исследования Фрэзера, — безусловно, очень древний по происхождению, но та форма его, какой она предстает из привлеченных Фрэзером античных источников, уже сравнительно поздняя, претерпевшая ряд трансформаций.

Древний италийский обычай замещения жреца в святилище Дианы в Арицийском лесу, согласно которому претендент на жреческий пост должен был победить своего предшественника, никогда не расстававшегося с копьем, в смертельном поединке, Фрэзер возводит к умирающим и воскресающим богам Древнего Востока — Осирису, Аттису, Таммузу и другим, трактуя их как богов растительности. Однако нельзя не принять во внимание доказанную еще египтологом Аланом Гардинером (1879–1963) несостоятельность основного положения Фрэзера: «Осирис — прежде всего бог растительности». О том же пишет и отечественный египтолог М. А. Коростовцев: «„Воскрешение“ Осириса весьма условно. Он не возвращается к земной жизни… становится царем в потустороннем мире… Поэтому называть Осириса „умирающим и воскресающим“ богом более чем неточно. Аспект Осириса как бога растительности проявляется в его культе и мистериях значительно позднее, в основном, в греко-римское время».