Владимир Першанин - Командир штрафной роты

• Название: Командир штрафной роты
• Автор: Владимир Першанин
• Жанр: О войне
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-47433-2

Лучшие романы о штрафниках Великой Отечественной, достойные войти в «золотой фонд» военной прозы, — так пронзительно и достоверно, настолько беспощадно-правдиво о войне давно не писали!

У штрафников не бывает могил — после боя их хоронили без воинских почестей, зачастую просто в воронках или брошенных траншеях Им не ставили памятников, их не представляли к орденам и медалям. Единственная их награда — вернуться в строй, «искупив свою вину кровью». Вот только до конца штрафного срока доживали меньше половины…

«Штрафные роты не зря называли еще и «штурмовыми» — в каждом бою они шли на штурм, под ураганный огонь в упор. Я не могу не писать об этих людях. Ведь одним из них был мой отец…» (Владимир Першанин)

Откройте эту книгу. Загляните в глаза смерти. Узнайте, как это было на самом деле. Какая цена заплачена за Великую Победу…

---

Чувствовал я, не было у моего фронтового дружка, Василия Шишкина с его двумя детьми, женой и родителями в тылу, желания опять испытывать судьбу, когда он обходил, шатаясь от слабости, свой взводик. Поваляться бы в медсанбате недельку-другую. Может, обманет в очередной раз судьбу. За два года три раза был ранен. Бог троицу любит. Шарахнет в четвертый раз мина или снаряд под ноги, и прощайте все! Обнялись мы, за жизнь поговорили. При этом присутствовал Иван Ведяпин.

— Че-то ты плохо выглядишь, младшой, — заметил мой напарник. — Ранен? Ну и шел бы в санбат.

Покровительственный тон снайпера Василию Ивановичу не понравился.

— Тебя не спросил!

— Ну-ну, геройствуй. Сам себя не побережешь, никто не позаботится. Мы с твоим дружком (он кивнул на меня) это хорошо усвоили. Лишнее геройство до добра не доведет.

Не обращая внимания на Ведяпина, Шишкин поговорил со мной еще пяток минут. Подошел, покурил за компанию Семен, который ко мне заметно изменился.

— Молодец, сержант! Я знал, что из тебя толк будет. — Обратил внимание и на Ведяпина, окрестив его Вороной: — Ты бы, Ворона, поменьше каркал, а то накличешь беду на других или на себя.

Как в воду смотрел странный мужик Семен, фамилия которого выскочила у меня из головы. Битый, язвительный, умный, заваленный в блиндаже снарядом и чудом сумевший выползти с переломанными костями. Злой на немцев, на бездарных генералов, неумелых раззявистых новобранцев, но в душе человек хороший. Ну вот, заговорил о Ведяпине, а приплел заодно и крепко уважаемого мною Василия Ивановича Шишкина и Семена. Однополчане, друзья…

Не только нам с Ведяпиным, но и артиллеристам нашей ополовиненной полковой батареи и минометчикам дали задание давить огневые точки немцев. Цель нам выбрал сам комбат. Два пулеметных гнезда, выдвинутые на острие клина, который немцы загнали в наши позиции. Лупили и вперед, и по флангам, не давая высунуться даже наблюдателям. Это были знаменитые МГ-42 с темпом стрельбы двадцать пуль в секунду. Считались они лучшими пулеметами Второй мировой войны и, как метлой, сметали все, что появлялось на бруствере хоть на несколько секунд.

Если уж в траншеях не давали высунуться бойцам, то что творилось, когда с десяток МГ-42 обрушивали на атакующую пехоту свои трассы — лучше не смотреть! Я видел, сколько трупов осталось на нейтральной полосе после неудачных атак, буквально захлебнувшихся в крови. Тела лежали, касаясь друг друга, и когда дул юго-западный ветер, запах гниющей плоти забивал нос.

Конечно, с пулеметами боролись. Порой удачно всаживали снаряд из трехдюймовой полковушки, накрывали немцев и наши минометы, но извечная беда — нехватка боеприпасов — не давала нужного эффекта.

Как обычно, мы присмотрели основную и запасные позиции. Тяжелый немецкий снаряд свалил на высоте метра высокий тополь. Древесина у этого дерева довольно хрупкая, и толстый длинный ствол, падая, переломился на две части, да еще забросал все вокруг ветками. Посовещавшись, решили вырыть норы под толстым стволом среди ветвей. Метрах в семидесяти виднелись остатки окопов, защищенные бруствером от взорвавшейся авиабомбы. Углубим, расширим — вот и запасное убежище.

Посредине застыл сгоревший легкий танк БТ-7. Бедолага! Их в основном выбили еще в сорок первом и сорок втором, однако остатки безнадежно устаревших машин продолжали упорно использовать наряду с «тридцатьчетверками» и КВ. Так или иначе, это были четырнадцать тонн стали, под которыми можно было отсидеться в случае нужды. Предусмотрели и отход (только ночью) по низине, сквозь бурьян, через воронки и к родной траншее. Лишь бы следующая ночь не была слишком светлой. Но до следующей ночи предстояло еще дожить.

Часа в четыре утра, в сыром тумане мы ползли на свою охоту. Если туман, то день наверняка будет солнечным. Октябрь. Ночи стояли сырые, холодные. Помню, натянул две пары фланелевого белья, поверх гимнастерки — меховую безрукавку, бушлат, маскхалат. Серая шапка без звезды, каска. Сто двадцать патронов и две «лимонки» на случай атаки, фляга с водой, полбуханки хлеба, десять кусочков сахара. От предложенной тушенки отказался — жажда замучает после жирного мяса, а воды на сутки — всего восемьсот граммов.

Светало, как всегда, невыносимо долго. Звуки в тумане раздавались отчетливо. Я слышал негромкие голоса и наших, и немцев, звяканье железяк. Даже когда взошло солнце, густая влажная пелена окутывала все вокруг. С обеих сторон, опасаясь внезапной атаки, раздавались короткие пулеметные и автоматные очереди.

— Иван, каша хлебом жрать будем? — подали голос фрицы, дразня передний край.

Бодрый голос немедленно отозвался матюками:

— А ты, морда, горох еще не ел? Че-то не слыхать. Никак не просерешься?

Немцы пару минут обдумывали ответ.

— Сейчас слыхать будешь!

С воем пронеслась мина и рванула, казалось, чуть не за спиной у нас. Потом еще и еще. Всего штук двенадцать. Комья земли и осколки шлепались сверху, иногда отчетливо звякая о металлический хлам. Наши ответили из «максима». Его гулкие четкие очереди мы хорошо отличали от всех остальных пулеметов.

— Огурец кончился? — заржали немцы, зная наше условное название мин, снарядов и вечную их нехватку.

— Ужо схлопочешь! Как прояснится, — пообещали немцам.

Оно и верно. У фрицев блиндажи и укрытия на переднем крае крепче, чем наши. Я сам не видел, но ребята рассказывали, что ночью на малом ходу подгоняют грузовики-вездеходы с кранами и осторожно накрывают приготовленные укрытия железобетонными плитами. К утру маскируют. Плиты с метровыми закраинами и амбразурами. Готовый гроб, если в нее наш тяжелый снаряд угодит. Таким же макаром сгружают бронеколпаки, бревна для блиндажей. Устраиваются, как на год, хотя больше недели-двух все равно не продержатся. Весь фронт наступает.

А наши роты эти укрепления в лоб штурмуют. Часть, конечно, разбивают бомбами и пушками, а перед остальными груды тел остаются. В атаки гонят без жалости. Не зря солдаты горько подшучивают: «В России баб много, еще пацанов нарожают». Наконец понемногу рассеивается туман. Немцы перекликаются, как петухи, пулеметными очередями, а мы засекаем первого пулеметчика.

Его худое лицо в каске, сидевшей на плечах, мелькнуло в сетке прицела, когда он, словно угадав наше присутствие, дал очередь по тополевому стволу. Только щепки и мелкие ветки брызнули. Несколько разрывных пуль щелкнули, как пистолетные выстрелы. Поганая штука. Если в живот угодит, ни один хирург изорванные кишки не сошьет. Интересно, почему у наших таких пуль нет?

Вторую очередь, еще точнее, обнаруживая себя, фриц всадил в бедолагу БТ-7. Пулевые удары о металл, долгий визг рикошета. Попал, сволочь, с трехсот двадцати метров! Расстояние я определил довольно точно. Пулемет прятался в земляной выемке и, возможно, был защищен листом брони, замаскированной той же землей.

Первая цель есть! А первый выстрел был сегодня за Ведяпиным. Наши ребята из охотников научили меня делать очень простой вариант разрывной пули — сточить напильником головку. Попадая в фашистскую мякоть, такая штука разворачивалась лепестком и, кроша мясо, оставляла выходное отверстие размером с царский пятак. Или труп, или инвалид!

Может, в первые дни войны мы еще верили в мировую революцию, ожидая чуть ли не пролетарского восстания в фашистском тылу. Немцы быстро выбили из нас такие иллюзии. Кто увидит хоть раз, как мучительно, часами, умирает раненный в живот разрывной пулей боец, у которого внутренности изрешечены мельчайшими осколками, вряд ли фашист дождется пощады в бою. А лежавшие вдоль дороги убитые советские военнопленные, которых мы видели во время наступления… Экономные фрицы убивали их в затылок, чтобы с одного выстрела. Однажды я увидел выбитые динамическим ударом глаза. Зрелище не для восемнадцатилетнего мальчишки. Небольшая выходная дырка на переносице, две мутные кровяные виноградины, висящие на жилках, и две черные глазные впадины.

А внезапные налеты скоростных истребителей «Мессершмит-109» или «Фоке-вульф-190»! Когда по нашим пехотным колоннам, бредущим без зенитного и авиационного прикрытия, обрушивались бомбы и огонь спаренных автоматических двадцатимиллиметровок и пулеметов всех калибров, многие не успевали понять и падали прямо в дорожную пыль, изрешеченные, разорванные, а за уцелевшими гонялись, как в сорок первом. Правда, с той разницей, что осенью сорок третьего чаще появлялись наши «лавочкины» и «Яковлевы», не давая окончательно разметать полк или батальон. Но господства в воздухе нашей авиации в тот период я не наблюдал. Я увижу это в середине сорок четвертого, да и то потери в воздушных боях наши летчики несли не меньше, чем немцы. Впрочем, если кто начнет доказывать обратное, спорить не стану. Это всего лишь взгляд простого снайпера, младшего сержанта по званию.