Владимир Ильин - Бог из машины

• Название: Бог из машины
• Автор: Владимир Ильин
• Жанр: Социально-психологическая фантастика

Спасение культурных ценностей человечества от уничтожения в войнах и прочих социальных потрясениях прошлых веков – вот чем занимаются герои повести. Используя достижения научно-технического прогресса – в том числе, и возможность перемещений во времени, они организуют доставку из прошлого гениальных произведений искусства в будущее, чтобы сделать их достоянием людей двадцать какого-то века. В целях неукоснительного выполнения этой задачи используются не люди, а андроиды-«супермены». Одного не учли гуманисты будущего: ведь даже робот путем логических, «машинных» умозаключений способен придти к выводу о страшной, нечеловеческой сущности фашизма, и тогда он начинает действовать не по заданной программе, а как Человек…

---

Судя по вступлению, разговор обещал перейти на довольно скользкую тему – политика и положение на фронтах. В принципе Харман мог бы со всеми подробностями довести до местного офицерства самые свежие и объективные данные о ходе боевых действий в любой точке земного шара, но он предполагал, что такая информация не порадовала бы доблестных слуг фюрера.

Однако его опасения оказались напрасными. Штурмбанфюрер болтал, не умолкая, но исключительно на светские темы, правда, при этом он приправлял свою речь казарменными остротами и сам же смеялся над ними.

После обеда они продолжили осмотр лагеря. Во втором секторе располагались склады одежды и драгоценностей. Работали здесь женщины. Впрочем, их было трудно отличить от мужчин: та же полосатая одежда на истощенных – кожа да кости – телах, те же сумрачные глаза, ничего не выражающие, кроме покорного, привычного отчаяния; так же коротко остриженные волосы.

В сопровождении оберштурмбанфюрера СС, начальника вещевого сектора, Харман и Фельдер шли по складу, где рабочие – то ли женщины, то ли мужчины – сортировали какое-то барахло. В дальнем конце барака трое заключенных разбирали груду человеческих волос, судя по всему, раскладывая их по цвету.

– Что это? -спросил Харман у своих спутников.

Те, переглянувшись, хмыкнули.

– Как видишь, волосы, – насмешливо сказал Фельдер. – За сутки наш лагерь выдает до пятидесяти килограммов женских волос. Раньше мы стригли только женщин, но сейчас нашли способ использовать и мужские волосы. Так что, стрижем всех подряд, как овец, ха-ха!..

– Но зачем вам волосы? – удивился Харман.

– "Зачем, зачем", – проворчал Фельдер. – Не будь наивным, Харман! Вещи еще могут послужить немцам, а этим, – он указал подбородком на заключенных, – они уже не понадобятся. Так же и волосы: из них получаются отличные парики и шиньоны для берлинских модниц. Натуральное всегда ценится больше, чем искусственное, уж тебе-то как искусствоведу лучше знать!..

Но самое страшное, невероятное и поразительное было еще впереди, и, может быть, не случайно Фельдер, будто заправский "экскурсовод", оставил это "на закуску".

Они пришли в детский блок, который находился в самом конце лагеря, у колючей проволоки. По дороге туда Фельдеру и Харману попалась небольшая колонна детей --тоже в полосатых робах, – которую вели несколько эсэсовцев с автоматами.

– Куда ведут этих детей? – спросил Хартман.

– К доктору Кетцелю, – кратко ответил штурмбанфюрер.

– К доктору? – переспросил обер-лейтенант.

Фельдер поморщился:

– Ну да, к начальнику медицинского блока. Доктор Кетцель берет у заключенных донорскую кровь и вообще ставит на них всякие медицинские опыты. В интересах развития германской науки…

– А вот этих – в "санблок". – Штурмбанфюрер показал на большую деревянную тачку, полную истощенных детей. Тачку катили два солдата. Дети лежали без движения, раскинув безвольно руки – видно, у них уже не было сил от голода – и только по их открытым, мигающим глазам можно было определить, что они еще живы.

– В "санблок"? Тоже к доктору Кетцелю?

Фельдер усмехнулся:

– "Санблок" по-нашему – газовая камера. Мы посмотрим ее потом.

– Детей – в газовую камеру? – Харман даже остановился. – Но за что?

– "Естественный отбор", – ухмыльнулся Фельдер и объяснил, что раз в неделю для отправки в газовую камеру отбирают не меньше двадцати детей – сначала больных, потом чрезмерно истощенных, а если больных и истощенных не хватает "для комплекта", берут русских и еврейских детей.

– Знаешь, они постоянно ждут смерти, – добавил Фельдер, – и даже воспринимают ее как избавление от голода.

Они вошли в один барак, из которого дети вытаскивали трупы других детей – как объяснил штурмбанфюрер, тех, что умерли после утреннего развода. Дети работали бесстрастно, словно выполняя уже привычную процедуру.

Барак представлял собой широкое низкое и сумрачное помещение, посередине которого шел проход, а по бокам были сооружены сплошные двухъярусные нары. На нарах лежали грязные соломенные тюфяки, испачканные кровью и испражнениями, и по ним ползали вши и тараканы. Дети сидели на нарах и хлебали какую-то мутную жидкость из консервных банок, служивших им, видимо, подобием посуды.

Увидев офицеров, они соскочили и заученно построились в две шеренги. Стояла мертвая тишина, и это было неестественно – то, что дети молчали и только их глаза тревожно глядели из глубоко запавших глазниц. Их худые лица были туго обтянуты шелушашейся кожей серого цвета. Это зрелище сильно подействовало на обер-лейтенанта.

Из строя вышел мальчик – старший по бараку, как он представился, – и на ломаном немецком доложил Фельдеру, что происходит прием пищи.

– Вольно, вольно, – махнул рукой Фельдер. – Продолжайте.

Но команде дети разошлись, переговариваясь на разных языках, и Харман догадался, что они обсуждают: пришел ли их черед идти в газовую камеру или в медицинский блок. При этом лица их оставались неподвижными и недетскими. Глаза у них были огромные, но они не могли уже ни смеяться, ни плакать, а только смотреть страшным взглядом смертника..,

Харман молча смотрел на этих детей-стариков и внутри у него все переворачивалось. У него вдруг появилось желание что-то сделать, но он мог только смотреть и запоминать. Нечеловеческим усилием воли он взял себя в руки, но чувствовал, что с ним что-то случилось.

– Тоска, – пробормотал рядом с ним Фельдер,- этот блок обладает странной силой нагонять тоску. Хорошо бы напиться и все забыть,.. К черту все! В конце концов, мы за это не отвечаем. Нам приказывают – мы исполняем!

Однако, когда они вышли из барака, штурмбанфюрер, глядя на детей, грузивших трупы других детей в тачку-телегу, задумчиво процитировал:

– "Жалость – это зараза… Германцы не должны испытывать жалости"… Знаешь, Харман, кто это сказал?

– "Чувство справедливости, логики и возмездия – вот что достойно великой расы",- процитировал в ответ Харман. – Рейхслейтер Альфред Розенберг, "Миф двадцатого века"…

– Верно, – согласился штурмбанфюрер и добавил: – Но почему-то все равно хочется напиться!

Гостиная в доме коменданта была ярко освещена. Из патефона на этот раз звучала музыка Моцарта. За исключением хозяина, все уже были в сборе. На мужчинах были надеты черные парадные мундиры, дамы блистали роскошными вечерними платьями и настоящими, а не под-дельными драгоценностями.

В ожидании виновника торжества велись оживленные беседы. Официанты из офицерской столовой накрывали монументальный праздничный стол.

Войдя в зал, Харман огляделся. Никто не обращал на него внимания, и это его устраивало. Следуя примеру прочих, он взял со стола большой фужер с коктейлем и отошел к окну. До него доносились обрывки бесед:

– … По какому случаю торжество?

– Вы, как всегда, не в курсе, Франц. Сорок пять лет назад изволил появиться на свет наш комендант…

– … опять мы не выполняем квартальный план! Нужно уничтожить сорок тысяч голов, а мы с грехом пополам идем на двадцатой тысяче…

– Вы правы, если бы нам не были предписаны столь примитивные способы, как газ, например, мы бы не только выполняли, но и перевыполняли бы план!..

– А что вы, собственно, предлагаете, милейший?

– Я бы предложил хоронить их заживо. Согласитесь, это было бы и экономно, и гигиенично…

– … третью неделю нет писем от брата с фронта. Он у меня служит во Франции.

– Ну, ему еще повезло. В России воевать намного хуже…

– … беру, значит, я, строю этих сволочей в ряд, кладу руку с пистолетом на плечо последнего и – бац-бац! Кто повыше – тому разносит лопатку, а кто не держит строй – тому башку!..

– … говорю я ему: плетью-то лучше по лицу, а не по спине, а он мне: крови, мол, много будет. "Ну и что?", говорю. А он опять: не переношу я вида крови. А? Как вам это нравится? Ха-ха-ха!..

– Это точно, Фриц, в нашем деле нужны крепкие парни, а всех прочих – на фронт!..

– … господа, господа, довольно о работе! Давайте лучше поговорим о…

– О чем же, фрейлен Магда?

– Ну, например, о любви, господин штурмбанфюрер!

– Кстати, о любви. Приходит солдат в публичный дом…

Всех наконец пригласили к столу. Едва гости расселись, дверь гостиной открылась, и в зал вступил затянутый в безукоризненно отглаженный мундир, с моноклем в правом глазу и с кортиком на поясе, фон Риббель. Он был встречен дружными аплодисментами, все встали.

Последовали поздравительные речи, тосты и здравицы в честь именинника, великой Германии и фюрера, зазвенели вилки, ножи и рюмки. Гвалт несколько приутих, потом возобновился с еще большей силой.

Тосты чередовались один за другим, и гости быстро хмелели. Кто-то уже лил дорогой коньяк на скатерть, кто-то испачкал мундир в салате, дамы то и дело взвизгивали и томно обмахивались кружевными платочками.