Владимир Ильин - Бог из машины

• Название: Бог из машины
• Автор: Владимир Ильин
• Жанр: Социально-психологическая фантастика

Спасение культурных ценностей человечества от уничтожения в войнах и прочих социальных потрясениях прошлых веков – вот чем занимаются герои повести. Используя достижения научно-технического прогресса – в том числе, и возможность перемещений во времени, они организуют доставку из прошлого гениальных произведений искусства в будущее, чтобы сделать их достоянием людей двадцать какого-то века. В целях неукоснительного выполнения этой задачи используются не люди, а андроиды-«супермены». Одного не учли гуманисты будущего: ведь даже робот путем логических, «машинных» умозаключений способен придти к выводу о страшной, нечеловеческой сущности фашизма, и тогда он начинает действовать не по заданной программе, а как Человек…

---

Тосты чередовались один за другим, и гости быстро хмелели. Кто-то уже лил дорогой коньяк на скатерть, кто-то испачкал мундир в салате, дамы то и дело взвизгивали и томно обмахивались кружевными платочками.

Пластинка с произведениями Моцарта была удалена с патефона, на ее место поставили другую, с вальсами Штрауса. Некоторые офицеры, опрокидывая стулья, уже тащили своих дам танцевать.

Потом как-то резко все смешалось. Фон Риббель свысока взирал на разгулявшихся подчиненных в монокль. Официанты торжественно внесли горообразный торт со множеством зажженных свечей. Гости дружно взревели: "Хайль!" Свет был потушен, зажгли свечи в канделябрах на стенах.

Шарц, перекрывая голоса и музыку Штрауса, затянул "Хорста Весселя", в углу доктор Кетцель мрачным, гнусавым голосом декламировал стихи о прекрасной Лорелее двум надзирательницам с мужскими ухватками из женского сектора.

В уши Хармана лезли со всех сторон взбудораженные спиртным голоса:

– … германцы… ик… не должны испытывать жалости к низшим… ик… расам! Мы их победили, и теперь можем с ними делать все, что хотим!..

– … а я вам говорю, что вы – болван! В других лагерях уже давно используют детей для работ, а у нас, кроме как жрать и спать, они ни на что не годны!..

– … до отпуска осталось двадцать дней. Конечно, война, особо не разгуляешься, но можешь мне поверить, Карл, я-то найду, где и как поразвлечься!.. Посидим со старыми дружками, споем, а потом завалимся к бабам!..

– … а комендант-то наш – парень не промах! В буквальном смысле слова! Тренируется в стрельбе через день… В "лазарете". Предпочитает по детям: они маленькие – в них стрелять труднее…

– … люблю вкусно, с чувством и, с расстановкой поесть!..

– … девочки, не дайте погибнуть от любви одинокому офицеру!

– … а вы – шалун, доктор! Зачем вы берете меня за руку?..

Начинало сильно пахнуть смесью пота и французских духов. Харман встал и вышел на веранду. Там, уперевшись лбом в деревянный столбик навеса, не видя никого и ничего вокруг себя, с бокалом в руке горько плакал пьяный штурмбанфюрер Фельдер.

– Что случилось, Карл? Почему ты плачешь? – спросил Харман, положив руку на плечо штурмбанфюрера.

– Инга… Инги и Фридриха больше нет, – с трудом выговорил Фельдер.

– Как – нет? – тупо переспросил Харман.

– Я получил сейчас письмо от нашей соседки, фрау Майбах. Во время последней бомбежки фугаска угодила прямо в наш дом… А мои не пошли в бомбоубежище…

Он вытер глаза рукой, опрокинул в рот содержимое бокала и, шатаясь, ушел куда-то в темноту. Харман еще немного постоял на веранде, глядя на цветник, разбитый перед террасой. Перед его мысленным взором, как мгновенные фотоснимки, пронеслись, сменяя друг друга, образы хозяев этого странного мирка.

… Вот доктор Кетцель, в резиновом фартуке и резиновых окровавленных перчатках, склоняется над хирургическим столом, на котором распростерто истощенное тельце ребенка… Вот он же, в темном костюме и полосатом галстуке, съехавшем набок, с аппетитом разгрызает куриную ножку…

… Обершарфюрер Отто Майер, старший надзиратель женского сектора, хохоча, наблюдает, как его овчарка хватает за ягодицы женщин в полосатых робах… Он же, галантно расшаркивающийся перед фрейлейн Магдой…

… Ганс Лесовски, заведующий штрафным блоком, злобно оскалившись, бьет человека в полосатом железным прутом по спине и по голове… Ганс Лесовски, поднимающий тост за благородную миссию арийской расы…

Потом Харман вновь увидел перед собой множество огромных детских глаз, неотрывно глядящих на него исподлобья, с печалью и упреком.

Он очнулся от своих видений. Судя по звукам, доносившимся из темноты, за одним углом дома кого-то сильно рвало, а за другим углом кто-то, облегченно крякая и пьяно икая, обильно мочился на стену…

Дверь на веранду открылась, пропустив наружу взрывы хохота и обрывки пьяных песен, и вновь закрылась. Рядом с Харманом остановился фон Риббель и, заложив руки за спину и глядя в темноту, стал покачиваться с каблука на носок.

– "Я сказал себе: "дай испытаю весельем, – познакомься со благом!" – неожиданно нараспев стал говорить он. – "Но вот – это тоже тщета – о смехе промолвил я: вздор"…

– "И о веселии: что оно творит?", – подхватил Харман.

– Ого, – сказал фон Риббель и с любопытством взглянул на обер-лейтенанта, – похвальное знание Экклезиаста! Изучали богословие?

– Никак нет, господин оберштурмбанфюрер, – щелкнул каблуками Харман. – Но у меня хорошая память…

– Вольно, – разрешил фон Риббель. -- Как ваши дела?

– У меня еще не было дел, господин оберштурмбанфюрер.

– Ах, да… Кстати, завтра, с утра, можете начинать работу на складе, я дам соответствующие указания Фельдеру и Шарцу.

– Благодарю, господин оберштурмбанфюрер.

Они немного помолчали. Затем Харман вежливо спросил разрешения идти отдыхать. Фон Риббель покосился на него и усмехнулся:

– Чувствуете себя чужим в нашей компании? Ну что же, иногда и мне самому кажется, что мы все – не к месту в этом мире… Не смею вас задерживать, обер-лейтенант, спите спокойно.

Харман отдал честь и пошел в темноту. На полпути он остановился:

– Извините, господин оберштурмбанфюрер, я совсем забыл… – сказал он через плечо. – Поздравляю вас с днем рождения.

Он обернулся, но на веранде уже никого не было.

На следующий день, с утра, они пришли с Фельдером к складу ценностей, который оказался большим каменным зданием. У добротных дверей здания расхаживал угрюмый часовой. Начальник канцелярии по-приятельски хлопнул часового по плечу и попросил отворить "Сезам", по его выражению. Дверь заскрипела на несмазанных петлях, и офицеры проникли внутрь. Вскоре, откуда ни возьмись, появился хмельной Шарц с двумя солдатами. Пробурчав что-то часовому о несоблюдении инструкции о караульной службе, он прошел мимо.

Харман огляделся. Бетонный пол склада был заставлен ящиками и тюками. В сущности, все уже было подготовлено к отправке, оставалось только сверить имущество со списком.

– Вот, дружище Харман, – усмехнулся штурмбанфюрер, – валяй, забирай свои сокровища.

– Неужели все это поместится в мою машину? – спросил Харман.

– То, что не поместится, оставишь на следующий раз. Это как в том анекдоте…

Харман, не слушая анекдот, приступил к работе. Видно, подобное времяпрепровождение было не по душе Фельдеру, потому что он сразу вспомнил о неких служебных обязанностях и поспешил ретироваться,

По просьбе обер-лейтенанта Шарц и солдаты принялись помогать ему. После того, как солдаты по знаку Хармана распаковывали очередной ящик или тюк, он отмечал их содержимое в списке, и солдаты вновь упаковывали ценности. Шарц исполнял функции наблюдателя. Он поминутно чесал затылок плетью, крякал, восхищенно сопел и испускал многочисленные междометия. Воспользовавшись очередным перекуром, он спросил Хармана, действительно ли так ценны все эти вещи.

– Конечно, – позволил себе усмехнуться обер-лейтенант. – Не будем говорить о золотых изделиях, возьмем одни произведения живописи. Тут есть картины знаменитых голландских и итальянских мастеров XVI и XVII веков, а также работы лучших русских художников восемнадцатого и девятнадцатого столетий. А какую огромную ценность представляют православные иконы?! В общем, стоимость всего этого, даже по самой поверхностной оценке, составляет много миллионов…

– Рейхсмарок? – скептически переспросил ротенфюрер. – Не знаю, не знаю… Лично я бы… это… взял бы себе золотишко там, камушки, а не картинки… Вещь всегда есть вещь… Пальтецо, к примеру. Взял и носи… это… на здоровье. А вот эту мазню, – он ткнул плетью в одну из картин, -на себя не наденешь!

– Эти ценности, – медленно сказал Харман, не спуская взгляда с ротенфюрера, – нужны, в первую очередь, для блага великой германской нации.

– А я что? – смешался Шарц. -Я и говорю, значит… ну… великому рейху там… Так точно!

Они провозились в хранилище до вечера.

Да, в Харвице было сосредоточено большое и очень ценное собрание предметов искусства, картин и золотых изделий, вывезенных из России и Польши. Харман подумал, что его не зря послали сюда. Среди ценностей, "конфискованных" эсэсовцами на оккупированных территориях, были ценнейшие полотна разных веков, вазы, изделия из золота и мрамора, часы, драгоценная старинная посуда ручной работы, редкие экспонаты из всевозможных музеев и частных коллекций, гравюры на дереве и меди, ковры и гобелены. Все это был антиквариат, практически не имеющий цены…

Наконец все было отобрано, проверено и вновь упаковано. Харман посмотрел на часы.

– Разрешите… это… отбыть на ужин, господин обер-лейтенант? -спросил, переминаясь с ноги на ногу, Шарц.

– Можете быть свободны до завтрашнего утра. Машина готова?

– Так точно! Находится на стоянке… Может, прислать после ужина солдат, чтобы… это… грузить?