Сергей Рафальский - Сборник произведений

• Название: Сборник произведений
• Автор: Сергей Рафальский
• Издательство: Альбатрос
• Жанр: Современная проза

Рафальский Сергей Милич [31.08.1896-03.11.1981] — русский поэт, прозаик, политический публицист. В России практически не издавался.

Уже после смерти Рафальского в парижском издательстве «Альбатрос», где впоследствии выходили и другие его книги, вышел сборник «Николин бор: Повести и рассказы» (1984). Здесь наряду с переизд. «Искушения отца Афанасия» были представлены рассказ на евангельскую тему «Во едину из суббот» и повесть «Николин Бор» о жизни эмигранта, своего рода антиутопия, где по имени царя Николая Николиным бором названа Россия. А в 1987 увидел свет сборник статей Рафальского «Их памяти» — собр. заметок на культурные и политические темы, выходивших в «Новом русском слове», «Континенте» и «Новом журнале». В отличие от своей ранней статьи с обвинениями в адрес интеллигенции в этом сборнике Рафальский выступает в ее защиту. «Кто только не бросал камешков… в огород русской интеллигенции. К стыду своему и нижеподписавшийся к этому, не слишком благородному делу… и свою слабую руку приложил» (С.7). В статье «Вечной памяти» Рафальский защищает от нападок имя А.Ф.Керенского, присоединяется к обвинениям А.И.Солженицына в адрес западных интеллектуалов за поддержку советского режима («Страна одноногих людей»), но отстаивает свое понимание социализма как демократического общества («Путь человека»). Весь сборник объединяет мысль о защите демократических ценностей как от властей в СССР, их попирающих, так и от тех, кто считал саму демократию виновницей всего случившегося в России.

---

Сергей Рафальский СБОРНИК ПРОИЗВЕДЕНИЙ

Искушение отца Афанасия

Демон побеждает… Царство ангела

вернется… Но это не будет больше

тот же ангел.

М. Метерлинк

Предисловие

Автору очень хотелось бы изобразить события, происходящие в той стране, которая… которую… о которой… ну, словом, события в стране, из которой происходит сам автор. Однако вот уже почти полстолетия, как он оттуда «произошел». За это время много воды утекло и только самые дубовые оптимисты с наших «рек Вавилонских» могут еще верить, что, стоит им вернуться в родовую деревеньку Забудькино (она же колхоз — «Заря коммунизма») и — выйдя на давно раскулаченную веранду, крикнуть: «Эй, Степан! Расчеши хвост рыжей кобыле!», как немедленно отозвавшийся Степан (или его внук, как две капли воды на него похожий) поспешно начнет чесать хвост рыжей кобыле (или ее пра-пра-правнучке, тоже как две капли воды напоминающей незабвенную «Джипси»).

Увы! Автор мало доверяет деду Морозу (может быть, потому, что, кроме свинства, ничего от него не получал), и ему никак не кажется, что кто-то, где-то ждет его с хлебом-солью на вышитом полотенце. Автор предпочитает честно признаться, что отсюда — издалека — видит совсем незнакомую жизнь, в когда-то хорошо знакомых местах. Остается, значит, писать «с открыток». И при том с открыток, взятых из иностранной прессы, потому что отечественная печать за рубежом еще на полвека вперед загружена междоусобными спорами о выеденном яйце или воспоминаниями, о которых сами вспоминающие толком сказать не могут — было ли это на самом деле или же только приснилось.

Само собой разумеется, что рассказ по чужим рассказам самим происхождением своим предопределен быть стилизацией. И на этом автор особенно настаивает. В его изложении все условно: страна, быт, люди и события. Правдоподобие у него особое, так сказать, внутреннее, а не внешнее. Любопытные могут спросить — а зачем, собственно, забираться в такие топкие, как болото, темы? Не лучше ли держаться крепкой почвы хорошо известного быта? Конечно, лучше! Но сердце не камень. Оно любит, оно ненавидит, оно сожалеет и жалеет. И прежде всего жалеет ту категорию профессиональных мучеников, для которой в нашем веке сочувствия не хватает.

Всем хорошо известно, что, если в каком-нибудь (и даже самом захудалом) закоулке нашей планеты — без достаточной с гражданским и уголовным кодексом согласованности — посадят в тюрьму журналиста, адвокат или иной какой либерально-квалифицированный элемент — вся свободная и сознательная общественность земного шара содрогнется от благородного негодования.

Но если тут же рядом расстреливают пачками офицеров и священников — самые пылкие борцы за права человека и гражданина, как ни в чем не бывало продолжают доедать очередного омара, запивая его очередным вином. Именно перед этими малопопулярными страстотерпцами автор хочет с грустью и горечью — снять свою литературную шляпу.

И вот именно на лирическом (если так можно выразиться), а не на фактическом правдоподобии настаивает он, предлагая общественному вниманию нижеследующую Небылую быль.

Совещание

В глухой серости потухающего предвесеннего дня, делая силуэты неверными и тревожными — густой, как смола, табачный дым в кабинете Начальника налипал на людей и на вещи… Входившим по делу сотрудникам — не будь они свободны от всякой поповщины — могло бы почудиться странное.

Однако все было просто и обычно.

У стола, прямо и крепко, словно монумент трудового героя, сидел Начальник. У него была квадратная голова, квадратный подбородок, квадратные плечи и квадратное галифэ. Толстыми, тоже будто квадратными, пальцами он вертел квадратный сине-красный карандаш.

Напротив, как складной аршин, неуютно сломался в кресле длинный, тощий, седеющий брюнет — долихоцефал. Его отличный — кофейного цвета — пиджак смялся непредвиденными складками, а дорогой заграничный галстук, повернувшись вокруг оси, глядел наружу обратной стороной. Брюнет непрерывно курил.

В углу, на диванчике, нежно — будто плечики любимой женщины — поглаживая и похлопывая желтый сафьян пухлыми ручками, расположился толстый, круглолицый весельчак. Поборовший седину белокурый пух петушком взлетал над розовеющим влажным лбом его, а немыслимо голубые глазки, спрятавшись за постоянной улыбкой, без перерыва набрасывались, как лассо, на что-нибудь и тащили добычу в мозговой архив. Толстяк один не курил и то и дело отмахивался от наползающих сизых волокон.

Начальник вынул из папки пачку вырезок.

— Ну вот, значить, еще: секретарь Обкома ночью крестил ребенка… Заведующий станцией венчался в церкви — Два члена партии ходили петь в церковном хоре… Секретарь райкома крестил девочку на квартире у тещи и тоже ночью…

— «Ужас!» — вздохнул Круглый, сложив ручки на жилетном шаре. — «За что боролись!».

Начальник устало бросил вырезки в папку:

— Не то я где-то читал, не то корешок какой рассказал, что бобры, значить, жили раньше коммуной, а как охотники на них поднажали, они, значить, стали единоличниками и перешли в индивидуальные норы… Так и попы: днем мы их зажали — они, значить, по ночам работают.

«Так вот почему на твоей бекеше бобровый воротник!» — догадался Круглый. — „А я удивлялся — не идет, думаю! Лучше бы баран… Оказывается — мнемоническое средство!»

— Чего-с?

— Воротник-то твой, говорю — мнемоническое средство… Помнишь — мелкобуржуазный предрассудок: узелок на платке? Так вот это самое и есть: одел бекешу — про попов вспомнил, снял бекешу — опять про них подумал. Ловко!

— Вношу конкретное предложение, — заговорил Тощий, не выпуская папиросы изо рта: — Ты, товарищ Круглый, разумеется, церковников давно уже и не раз просвечивал и все, что у них в больших планах происходит, лучше их самих знаешь. Однако твои люди работают, так сказать, на поверхности вопроса. Не фокус, вернув человека из лагеря в живую жизнь, заставить его приходить с докладом. Важно, что ходит он поневоле, сам себя считает сволочью и норовит свести работу к необходимому минимуму… Нужны другие методы. У церкви есть верующие, но у нее нет кадров. Мы их и дадим… Я предлагаю отобрать проверенных, идейно-выдержанных и стойких молодых товарищей и в качестве оперативного задания послать их к церковникам: пусть в попы святятся. Ведь не то важно, что ребенка водой помочат, важно, что ему потом на этом основании в уши вкладывают… Вот наши попы и сведут всю религию к одному кропилу, а идеологию подставят свою, так что через несколько лет вся их церковь будет вдоль и поперек нашим швом прошита.

— Вот это — да! — восхитился Круглый: — Умри, Денис — лучше не напишешь! Ставлю свою кандидатуру на свободную протоиерейскую вакансию!

— Постой балаганить-то! — поморщился Начальник: — предложение, мне думается, дельное и, значить, надо попробовать провести его в жизнь… Сначала, разумеется, частично: послать, значить, как опыт, одного товарища, а там видно будет… Приймется — значит еще подсадим… Не выйдет — передумаем вопрос. Остается, значить, найти парнишку, чтобы был вполне, политически грамотен, идеологически выдержан и стоек, и чтоб был в нем, значить, живой энтузиазм поработать на „кислый огурец и мировую революцию», как говорили, значить, у нас в тражданскую…

Круглый вдруг стал совершенно серьезен и даже с диванчика встал для убедительности:

— Настоятельно тебе советую: только не энтузиаста! Наплюй ты в бороду тому, кто говорит, что чиновник заедает революцию. Всю эту интеллигенщину — „о задах, крепких, как умывальники», о „мурле мещанина, вылезающего из революции» — оставь для заграницы: пусть там утешаются, что мы разлагаемся! На самом же деле идейные энтузиасты давно разорвали бы нас в клочья, если бы мы не успели вырастить свою бюрократию. Она для нас и стальной обруч, и бетонная подстилка. Энтузиаст организован так, чтобы пламенно верить, а во что — не так уж важно: в Маркса — так в Маркса, в Бога — так в Бога! Он, как снаряд: попав в цель, либо взрывается в ней, либо рикошетирует в направлении, которое заранее не предугадаешь… А чиновник — это муха…

— Что?!

— Муха! Видал, как муха работает? На полном ходу вдруг — раз и стала! Или — раз — и рванула влево, вправо, вверх, вних — куда угодно! Так и чиновник — у него нет своей инерции. В любой момент ты можешь его циркуляром повернуть на 180° и ровно ничего в его работе не изменится, пока аккуратно выплачивается жалованье. И пушками его с этой линии не сшибешь!. Вот, когда в канцеляриях начинают „мыслить и страдать» — тогда держи ухо востро: копейки данный режим не стоит! Чиновник с „гражданской скорбью» — опасней чумы… По счастью, таких у нас уже — или еще — нет. Поэтому я и предлагаю: позволь мне, и я у тебя в канцелярии такой Никейский собор подберу, что сам Патриарх благодарить приедет!