Юрий Семенов - Прощайте, скалистые горы!

• Название: Прощайте, скалистые горы!
• Автор: Юрий Семенов
• Издательство: Вече
• Жанр: О войне
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9533-5020-4

Сентябрь 1944-го… Выходит из проигранной войны Финляндия, и фашистские части с ужасом ждут неминуемого наступления Красной армии. В эти дни уходит во вражеский тыл группа лейтенанта Сергея Ломова — разведчикам предстоит выполнить ответственное задание командования. Совсем другие интересы влекут в эти неприветливые северные края американского бизнесмена Ланге…

---

Ветер нёс поземку, лизал кустарник, а старый Реймо щурил глаза на тёмно-синюю даль моря и снова стучал молотком. Он не заметил, как неслышно подошёл сзади сосед из крайнего дома, всегда хмурый Томассен.

— Помоги Бог от лишних хлопот!

— Бог-то поможет, только в рот не положит, — ответил Реймо, продолжая работу.

Сомнения Томассена моментально рассеялись. «Вовсе не сумасшедший он. Тогда зачем ему шхуна? В море выходить запрещено, да и опасно», — подумал Томассен, садясь на камень.

Старый Реймо работал быстро, умело. Он больше не промолвил ни слова, продолжал ремонт, а когда закончил, обошёл шхуну, постучал в борта ногой и присел около Томассена.

— Желание такое у меня перед смертью. На волне хочу покачаться, воду почувствовать под собой… Э-эх! Сейчас бы в море чайкой улетел! — Реймо развёл руками и звонко хлопнул в ладоши. Он достал кисет с русской махоркой, стал набивать трубку. — Кури, — предложил соседу.

У Томассена не оказалось трубки, но он насыпал махорку на ладонь, осмотрел её крупинки и, свернув папироску, спокойно сказал:

— Русский, хороший!

Над головой Реймо как будто выстрелила пушка. Он пригнулся и соскочил с камня.

— Какой? — спросил он, пряча кисет в карман.

— Хороший, говорю, табак. Куривал его в Архангельске. Не помнишь, привозил? Давно это было, лет тому двадцать.

— Не знаю, не знаю, — забормотал Реймо, завёртывая в тряпку инструмент. «Вот старый дурень, попался, как треска на поддев. Может быть, рассказать ему? Он свой, горемычник. Нет, лучше завтра, когда русским не будет грозить опасность», — подумал он и ответил: — А и впрямь видать, русская махорка. Прохожий, у которого выменял, оборванный, в серой шинели с номером на рукаве. Пленный, конечно.

— Он небось года три тебя с ней искал, а ты и не знал, — пошутил Томассен и, глядя вслед уходящему Реймо, подумал: «Ох и хитер, дьявол. Ведь что-то задумал. Дай Бог ему счастья».

Старый Реймо по пути прихватил в сарае вёсла, сломанный кормовик и, протиснувшись через двери, сложил всё посредине лачуги.

Разведчики чуть свет помылись в бане. Сейчас они брились. Все, кроме Башева, решили оставить усы. Дали зарок не брить их до дня победы. Как посвежели лица, рассыпались на головах хорошо промытые волосы! Ломова не узнали бы даже родные. Его осунувшееся, огрубевшее лицо украшали пушистые, правда, ещё короткие русые усы.

Шубный был за парикмахера. Он уже имел по этой части небольшую практику ещё на Рыбачьем и сейчас ловко щелкал ножницами. Смотря на него, Чистяков весело сказал:

— А я бы одну басню Крылова изменил и сказал так: «…И не беда, коль сапоги начнёт точать пирожник, а пироги печи сапожник. Во всяком деле как-никак Фома Кузьмич — на всё мастак».

Старушка ходила по комнате с литровой бутылкой и гранёным стаканчиком. В который раз она угощала всех рыбьим жиром и ни одного разведчика не пропускала, как бы он ни старался улизнуть. Когда она наливала в стаканчик жёлтую, маслянистую жидкость и протягивала матросу, тот залпом выпивал, довольной улыбкой благодарил заботливую старушку и отходил в сторону с такой гримасой на лице, как будто он проглотил ежа.

Старый Реймо усердно ремонтировал вёсла и кормовик. Он ещё утром хотел сходить к соседу за парусом, который был артельный на троих. Но Ломов сказал, что ходить не нужно. Парус решили сделать из плащ-палаток. За эту работу и принялись сейчас. Старый Реймо осмотрел плащ-палатки, пощупал их со всех концов и, отобрав четыре штуки, причмокнул языком. Разведчики поняли, он остался доволен материалом.

Теперь Шубный стал портным. Большой парусной иглой он зашил в плащ-палатках прорезы для рук, потом загнул угол, как советовал старый Реймо, и вскоре парус был готов.

Близился вечер. Снег на дворе, казалось, начал сереть, а небо хмуриться, как перед грозой. Разведчики в последний раз плотно закусили, свернули самокрутки, и когда разместились на полу, к ним подсел старый Реймо.

Он начал рассказывать о прошлом Норвегии. Роми переводил слова старика, и Ломов чувствовал в них вопрос: «Сколько же будет продолжаться так? Будем ли мы когда-нибудь свободны и самостоятельны?» Старый Реймо говорил о господстве Швеции над Норвегией, гнёте датской династии королей, хозяйничании в стране англичан, немцев…

Вдруг старый Реймо спохватился: вспомнил о мачте для шхуны. Он побежал к соседу просить её.

Разведчики под впечатлением его рассказа молча курили.

— Тёмный, забитый, а смотри, как в политику ударился, — первым нарушил тишину Шубный. — Чтобы вот так все проснулись, открыли глаза.

— Верно, Шубный, — поддержал Ломов.

— А вот прогоним немцев, и пусть живут по-новому, — пробасил Борисов. — А как же вы думаете?

— Правильно, Миша, — из угла откликнулся Ерошин. — Мы кровь прольём, освобождая норвежцев, да и они немало выстрадали не для того, чтобы на них снова какой-нибудь пришлый дядя верхом ездил.

В этот момент сломя голову влетел старик Реймо. Разведчики насторожились. Реймо говорил долго, забыв, что русские его не понимают. Роми перевёл всё по порядку, и, ещё не дослушав его, Ломов сообщил разведчикам о начале наступления войск Карельского фронта в Заполярье.

Оказывается, в посёлок возвратились два норвежца, бежавшие из лагеря. Они-то и принесли эту радостную весть. Старый Реймо столкнулся с ними в дверях соседа, когда уходил с мачтой.

Разведчики всполошились. Выйдя к морю, они надеялись до начала наступления возвратиться на Рыбачий. Известие старого Реймо обрадовало их и в то же время огорчило. Без них начиналось то большое, о чём они с надеждой мечтали три года.

— Товарищ лейтенант! — заглушая разговор, обратился Чистяков. — Может, нам навстречу выйти, быстрее дело будет?

Ломов поднял руку. Разговоры смолкли.

— Наступление началось ночью, можно сказать, сегодня утром, — тихо начал Ломов. — Морская пехота с Рыбачьего пойдёт навстречу Карельскому фронту через сорок восемь часов. Только завтра ночью, товарищи!

Больше говорить было не о чем. Матросы, возбужденные, подталкивали один другого, быстро одевались, шутили.

Из сеней торопливо вошёл Громов, стоявший на вахте, и тревожно сообщил:

— Немцы идут!

Ломов бросился к окну. За дорогой под сопкой он увидел около десятка немцев. Они полукольцом, охватили сарай на краю поселка, перебегали от валуна к валуну.

— Спокойно, товарищи! — остановил Ломов засуетившихся матросов.

Известие Громова всполошило разведчиков. Полуостров Рыбачий, казавшийся матросам до последней секунды таким близким, растаял как в тумане. Сознание каждого было занято мыслью о предстоящем бое, неожиданном для всех.

Немцы залегли около сарая, не больше чем в ста метрах от дома, в котором находились разведчики. Они открыли автоматный огонь по сараю, потом поползли к нему. Сначала Ломов подумал, что немцы напали на след разведчиков, но тут же понял, что ошибся.

— Товарищ лейтенант! Фашисты кого-то ловят, — вполголоса сказал Чистяков. — Не партизан ли? Смотрите, немца ранили! Отстреливаются…

Ломов согласился с предположением мичмана. Он уже не мог спокойно наблюдать за врагом, который настиг кого-то и готов был растерзать. Лейтенант разделил разведчиков на две группы, и вскоре матросы с двух сторон двинулись на немцев с тыла. Ломов с Борисовым и Шубным заходили со стороны поселка, Чистяков с остальными, среди них был и Роми, ползли от дороги, которая спускалась с сопки. И только радист Башев с тревогой наблюдал за разведчиками через окно.

Немцы прекратили автоматную стрельбу. Сарай стоял мрачный и молчаливый, казалось, в нём не было никого. Но стоило хотя бы одному из немецких солдат подняться и пробежать несколько шагов — из сарая гремел выстрел. Разведчики всё ещё ползли, когда неожиданно увидели бегущего к сопке немца. Он залёг, потом пробежал ещё и торопливо стал карабкаться вверх и вскоре исчез. Матросы только сейчас увидели на сопке грузовую машину. Немец вскоре появился снова, держа в руках моток пакли. Он спустился с сопки, свернул к сараю и залёг.

Ломов не сводил глаз с этого солдата. Матросы укрылись в камнях, не шевелились, ждали приказа командира.

Вскоре солдат приподнялся и швырнул горящий моток на крышу сарая. «Вот что задумали, — мелькнуло у Ломова, — решили сжечь. Не выйдет!»

Пламенем охватило угол ветхого сарая, огонь быстро пробежал по крыше. Ломов поднялся, вскинул автомат и, не спуская глаз с немцев, открыл огонь. Рванулись Борисов с Шубным. Они били в упор и только трое уцелевших немцев, как дикие козы, бросились бежать к сопке в сторону горящего сарая, потом метнулись к дороге, налетели на группу Чистякова и сразу были скошены несколькими автоматными очередями. Бой длился меньше минуты.

Немец, который поджигал сарай, даже не пытался убежать. Лезть на сопку к автомашине он не решился, его могли легко убить. Он поднял руки и, перепуганный, пошёл к разведчикам.