Валентин Юрьев - Отбросы

• Название: Отбросы
• Автор: Валентин Юрьев
• Жанр: Научная Фантастика

---

— А как же "граница"?

— Граница?….Какая?… А-а-а, вспомнил…граница доступного поведения. А что, "граница"? Это такая условная линия, как линия горизонта, которую люди соблюдают, пока их это устраивает. А как перестанет устраивать, все её пересекают за милую душу и государство в первую очередь. Если только за это не бьют сильно!

Эти все сопли типа "не убий" да не "укради", да ещё "не обмани", они только для детей написаны, чтобы мир совсем не свихнулся. Иначе они начнут грабить с колыбели и тогда всё в тартарары полетит. Да ты что, Кэп, ни разу не наврал или не спёр ничего в жизни? Тогда ты даже не святой, ты чокнутый!

Да, ладно, не отвечай, вон покраснел как! Нормальный ты. Только вот беззащитного ты убить не сможешь, потому что у тебя барьер стоит на нужном месте. Вот и живи. А для начала полежи-ка ещё денёчек, а я тебе девочку с укольчиками пришлю.

И не переживай ты, всё у нас нормально идёт…Возьми у Шивы отчётики, посмотри, только не лезь пока ни во что, я тебя умоляю!

— Ладно, Док, немного полежу.

— Вот и ладушки.

Эй, Айра! Айра! Просыпайся-ка, голубушка, солнышко встало, пошли отсюда…… давай, давай, двигай…Надо этому герою таблеточку принести, а то от укольчика он ещё расплачется, пожалуй, ну и уточку, конечно…. осторожно, тут вот не вмажься в стеночку, там рукояточка нехорошая торчит…

* * *

На этот раз я просыпаюсь без сновидений. Просто открываю глаза с ощущением давно забытой свежести восприятия.

— Проснулся, Вад?

Это Мария, высокая, красивая блондинка, настолько уверенная в своей неотразимости, что мне всегда неловко рядом с ней, а порою хочется даже куда угодно спрятаться, потому что её холодная красота только раздражает своей недостижимостью, но ей этого не объяснить.

Это чисто мужская черта — опасаться и неприязненно относиться к женщинам, природная порода которых создаёт непреодолимый барьер, о котором они догадываются с полувзгляда. А после двух суток небритости и немытости…

— Привет, Мари… Сколько я лежал?

— Двадцать часов почти… Как спалось?

Почему-то я краснею сам того не желаю начинаю несильно хамить, странная защитная реакция организма, который бубнит моим охрипшим и провалившимся в желудок голосом:

— Зря провалялся только, времени жалко, не до того сейчас, извини, Мари, пойду я…

— Разве можно, да ещё босиком, вы уж не мальчик, надо бы ещё подлечиться, я сейчас у Дока спрошу.

Только тут я замечаю, что и впрямь мои уродливые пальцы нелепо торчат без обуви, мало того, весь мой костюм висит рядышком, фу ты, срам какой-то, и опять краснею как болван и начинаю одеваться.

— Где ОНИ?

— Близко, я видела новости, уже всю ракету видно, катера висят на крыльях, говорят, один катер отлетел в сторону и летит на расстоянии. Давайте-ка я один укольчик сделаю, это Док приказал, всё равно же вы не послушаетесь и удерете, да я уже и набрала в шприц.

Укол так укол. Она уже "набрала"….Это довод. Раз нолито, надо выпить.

Молча соглашаюсь, должен же я хоть чем-то расплатиться за то, что со мной возились, волновались, наверно, как бы не загнулся? Не люблю я медиков, но прекрасно понимаю, насколько неблагодарны мы к ним, пока не стукнет настоящая болезнь.

Игла входит с такой неожиданной и резкой болью, что я невольно вздрагиваю, а Мария извиняется, и теперь очевидно, что руки её дрожат, а глаза красны, и, видя, что я это заметил, она прижимается ко мне лицом и шепчет "Страшно! Как страшно!".

Я как дурак злюсь на себя за свою нелепую позу, за глупые мысли, только что проскочившие в голове и понимаю, наконец, эгоист и тупица, что жуткий страх ожидания беды сдавил и парализовал всё её нежное существо, но не могу ничего придумать лучшего, как тихо гладить ее по голове и короткие шелковые волосы меня самого успокаивают и разнеживают.

А в моей голове в то же время медленно рождается бешенство на тех, кто исковеркал жизнь этой девочке, которая всю жизнь поступала правильно. Она всё делала так, как учила её мама, и колледж, и Родина, и Президент. Она училась, работала, хотела накопить немного денег и устроить своё маленькое гнездо, а вместо этого двадцать лет болтается бог знает где, формально убитая, и уже снова обстрелянная ядерными зарядами по чьей-то черной воле. И ей уже почти сорок, а жизнь заново не проживёшь. Если вообще удастся выжить.

— Помнишь День Развода, Мари? Помнишь, мы по десять полутрупов в день вылавливали из-за попыток самоубийств? Разве тогда не было страшно?

Она ничего не отвечает, только сопит себе, бедолага.

Суицид тогда в первые дни захлестнул станцию и ничего нельзя было поделать, кроме как оживлять слабонервных и отправлять в морозилку на некоторое время, в анабиоз.

Не каждому дано пережить отторжение от стаи. Это давно известно. У индейцев даже казнь такая была, вождь говорил: "Иди и умри" и преступник садился под дерево и сам тихо кончал счеты с жизнью. Это я где-то давно вычитал.

Больно, ох, как больно быть изгоем. Как бы ни плохо было жить на Земле, пусть даже испоганенной и отравленной страхом страшной войны, там всегда оставалась вера во что-нибудь, в какое-то изменение к лучшему, а вместе с ней жила и надежда.

А нашу тюрьму ещё долго многие её постояльцы так и звали "Могилой", за то, что никаких надежд она никому не давала.

— Мари, помнишь как неожиданно объявился святой, звали его Норман, кажется, помнишь, лысый такой, обычный инженер из технической обслуги. Каждый день этот мессия гнусавил проповеди про конец Света, и не запретишь ведь, он — Свободный, не бить же его, нам тогда только насилия не хватало!

Так, плакать уже перестала, умница, давай, бери себя в руки.

Трудно сказать, что тогда победило, я думаю, что в первую очередь — время, но не последним лекарством для всех был пример нашей активной группы, которая после отлёта от Земли стала центром жизненного любопытства. Ничего особенного, впрочем, мы и не вытворяли.

Просто занимались на тренажерах до изнеможения, ввели ежедневную передачу новостей, устраивали демонстрацию научных открытий, свободного времени стало намного больше, никто больше не летал на Землю, мы все постепенно становились кусочками одной семьи, деваться друг от друга было некуда и чтобы выжить пришлось выполнить христианскую заповедь и полюбить всех ближних своих.

Наверно хорошо, нам тогда просто повезло, что не пришлось драться за власть, выбирать вождя, проламывая головы несогласным, потому что Инструкция в электронной голове Первого не давала никаких свобод и фантазий на эту тему, все остались работать на своих местах, это только потом, значительно позже, глубоко расковыряв седьмой уровень допуска, Поль со своей командой научился вводить новых людей, то есть наших детей и некоторых зэков, на рабочие места и менять их статус….

— А помнишь, Мари, как потом, женщинам захотелось иметь детей? Значит, страх прошел и мы доказали, что и здесь жизнь возможна! Ну, ведь было же это? И сейчас докажем, что мы ещё на что-то способны. И у тебя ещё будет бэби, если захочешь! Что? Не хочешь!? Или не веришь? Да к тебе же лучшие наши мужики неравнодушны, да ты только пальчиком помани и у твоих ног будет свалка из этих болванов, которые не хотят видеть какая ты красивая…

Наконец то, судорога плеч сменилась кисельной мягкостью, даже слабая улыбка появилась, вот и умница.

Да, и в самом деле, нам повезло тогда, что медиков на станции хватало, аппаратура была современной, рожай, не хочу! Биологи умели делать детей даже в пробирках, для них роды в космосе стали праздником, научным экспериментом.

А для многих это стало смыслом выживания. Мы разрешили браки. Ведь было очевидно, что летать нам ещё предстоит долго. И дети должны были занять наши места. И никогда больше мы не теряли надежды. Той самой, что потеряли в начале, при бегстве.

Надежды вернуться Домой.

Собственно говоря, весь наш полёт был началом длинной космической дороги к Земле, на железной и почти неуправляемой барже без двигателя.

— Ну, тебе лучше?… Мари-и? Я поплыву, ладно? Как там малыши?

— Всё хорошо….Не сердись, Кэп, нашло что-то, всё, я уже в порядке…. Лёсик тебя ждал, загляни, если сможешь, и Доку скажи сам, что смылся, а то он меня съест со штанами…

Я убегаю из Крестов, торопливо застёгивая на лету свои тапочки, от уютной барокамеры, от Марии, от её горьковато пахнущих волос, стараясь скорее прийти в себя и сделать всё, что могу, чтобы защитить их.

— Первый! Доложить обстановку за последние двадцать часов.

— Время двадцать три шестнадцать. За время дневного и ночного дежурства происшествий не было. Оправление, питание и прогулка прошли по графику. Сейчас работает третья смена.

Днем совершались ремонтные работы снаружи, все группы вернулись, задания выполнены. Замечено неоправданное перемещение заключенных для использования их в ремонтных работах, начальнику караула сделано замечание.