Людмила Белякова - Быть единственной

• Название: Быть единственной
• Автор: Людмила Белякова
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9524-3505-6

По поселковским меркам Маша вышла замуж поздно. Девчонки поухватистей споренько расхватали женихов, а на долю Маши остались брошенные женами мужички, не ахти какое счастье…

В конце концов подвернулся и Маше случай: вышла замуж, родила двух сыновей. Муж попался не сильно пьющий и довольно работящий. По крайней мере, не сопротивлялся, когда жена налаживала его на заработки. Ездил он да ездил, а однажды возьми да не вернись – нашел себе женщину на стороне. Маша возвращать беглого мужа не поехала. Но для себя твердо-натвердо решила: уж сыновей, кровиночек, она подлым девкам-разлучницам ни за что не отдаст, и точка!

---

Возопив в очередной раз и залив полкласса отошедшими водами, школьница принялась активно рожать. Ее едва довели до машины, учительницу отпоили валокордином, соучеников юной роженицы распустила по домам – благо была суббота. К вечеру все Выселки знали, что Танька родила здоровую девочку, а новоиспеченная бабушка, Клавка, сама-то тридцати с небольшим лет от роду, вырвала у еще не взошедшей в полное самосознание дочери имя того супостата, ну, отца ребенка. Им оказался приятель Таньки по школе, ученик седьмого класса, прошлым летом, в охотку, соблазнивший односельчанку по пути с танцев в местном клубе.

Говорили, что Клава принуждала Таньку оставить дочку в больнице – в Выселках, и в райцентре подобное практиковалось очень широко. Обычно девица, доведя беременность до крайних сроков, но так и не уломав соблазнителя на расписку в ЗАГС, передавала младенца на попечение государства, а сама шла искать другого жениха.

Мать-школьницу с приплодом привезли домой через неделю. Выселки замерли, ожидая грандиозного скандала с семьей татя-соблазнителя, но его разочаровывающе не произошло. Напротив, Клава дочку за грех особенно не укоряла – сама была немало грешна по передковой части. Она сердечно полюбила внучку, сама ее купала-пеленала и с независимым видом катала в колясочке по поселку. Выселки слегка огорчились, поневоле занялись другими делами, и, оказалось, зря.

Когда подсохла и отвердела до бетонной крепости желтая дорожная глина, а по комнатам полетел, сматываясь в пушистые клубки, тополиный пух, Клава упаковала внучку в выходное одеялко, подхватила слегка упиравшуюся дочь и пошла искать правды у семьи погубителя их чести.

Не сказать чтобы подобные истории кого-то в Выселках особенно сильно удивляли. С современными, вольными порядками и со становившимися все расплывчатее требованиями к девицам-невестам мамаш-малолеток значительно прибавилось, но с деньгами можно было выдать замуж практически любую гулену, использованную вдоль и поперек. Однако раньше семнадцати-восемнадцати и прямо в школе рожали всетаки редко. Так что в то солнечное июньское утро, когда все три грации двинули по главной и единственной улице пригорода, перед ними, как тугая волна перед катером, бежала молва – они идут! Что-то будет! Ои-и-и, буди-и-ит!

В семье подлого совратителя все это время тоже было несладко. Новоиспеченная «бабушка» сама тетешкала второго, трехлетнего сынка. Первый, неуклонно взрослеющий сын, был ей не особенно-то и нужен. Поэтому известие об его отцовстве она приняла несколько отстраненно.

– Спасибо, хоть за изнасилование заявление не подали, – обронила как-то на людях Толькина мамаша.

Хотя – что толку подавать, он несовершеннолетний, а позора и нервотрепки не оберешься. Да и было это давно, и никто не видел, чтобы Танька пришла домой побитая или в рваной одежде. Значит, все было по обоюдному согласию.

… Клава с Танькой припарковались у крылечка, ожидая приглашения войти. В коляске завозилась и противно заскрипела оголодавшая Настя. На шум выполз из глубины дома глава семейства Павел.

– И чего вы от нас хотите? – брезгливо-бранчливо спросил он.

– Так ведь ребенку отец нужен, – слегка ошарашенная тем, что их не начали гнать, произнесла Клава.

– Не понял? – воздел «дед» выгоревшие брови.

– Ну чтоб отец был у ребенка, семья, – повторно выложила главный (и единственный) аргумент Клава.

– Их не распишут, – буркнула из-за мужниного плеча появившаяся на веранде «бабушка» Наталья, но муж не обратил на нее внимания.

И тут его осенила некая мысль, от которой он аж подпрыгнул на месте.

– Щас… я щас! Не уходите! Только не уходите!

Отец ребенка все это время, как ему сообщили о появлении делегации, сидел-трясся в задней комнате, боясь, что будут бить. Павел уж раз сунулся его поколотить, но мать заступилась, сказав, что вовсе не известно, кто был производителем.

Павел появился через пару секунд, волоча за собой прикрывавшего руками голову и басовито всхлипывающего сынка.

– Во!.. По-лу-чай-те отца своему ребенку! Жрет – не напасешься! Учиться не заставишь! Помощи по хозяйству никакой! За-би-рай-те!

– А ты чего распоряжаешься?! – взвилась Наталья. – Куда ж ты его отдаешь-то?

– Не просто так отдаем, мать, а в хорошие руки! – повернулся к ней Павел.

На лице его гуляло ошалело-задорное выражение, а Наталья, обалдев от такого поворота событий, стояла посреди веранды, ловя ртом воздух.

– … А? – запросил Павел подтверждения у Клавы. – В хорошие ведь? Не забидите пацаненка-то нашего?

– Нет, нет! – радостно вскричала Клава, споро перехватывая у Павла Толькину руку. – Не в Африку ведь – туточки и жить будем, правда?

Она ласково заглянула в лицо Тольке, не забывая исподволь, но неукоснительно подтягивать его к крылечку – на выход.

– Мы ж все здесь, не в Африке, – приговаривала Клава, тараня дочку с коляской и внезапно обретенного зятя по главной улице к своему дому. – Все здесь, все родные…

– В школу будить не забывайте! – напутствовал их Павел.

Вот так и отдали сына в чужую семью – как кутенка, считай…

«Вот и моих ребят так же уведут девки-сыкухи!» – как-то в субботу вечером с отчаянием подумала Маша, наблюдая за сыновьями, которые сидели на кухне и резво уминали молодую картошку со сметаной, потихоньку о чем-то пересмеиваясь.

Какие ее сыночки ладные, большие, красивые… Каждая готова таких сцапать, каждая рада! Но нет, не бывать этому! Никого Маша к ним не подпустит…

– Спасибо, мам, – сказал Володя, наскоро утирая губы. – Мы тут пробежимся, ладно? Мы не поздно.

– А чаю?! – всполошилась Маша. – Чаю-то?

– Вечером попьем, мам, – добавил Вадим, торопясь выйти с братом.

– Да куда ж вы?! – выдохнула им вслед Маша, но они, верно, ее и не слышали.

«Точно – к девкам пошли!..» – тяжко свалилась на нее худшая из возможных догадка.

Сыновей не было долго. Уже в одиннадцатом часу, когда в предусмотрительно затянутые марлей окошки начали ломиться мохнатые ночные бабочки, появился Вадик, сонный, зевая.

– А где Володька-то? – хмуро спросила его Маша, что-то починявшая в свете настольной лампы.

– Он Аню Самойленко пошел проводить. Сейчас придет.

Вадик двинулся выйти из комнаты, но его остановил материн окрик:

– Какую такую Аню?! Говори! Отвечай матери! – Маша бросила рукоделье и неловко, засидевшись, поднялась со стула.

– Да председательши дочку, – ответил сразу проснувшийся Вадик. – Чего ты так переживаешь? Сейчас придет. – Вадик, беспокойно и досадливо глянув на мать, повернулся, намереваясь уйти к себе.

Самойленки были местной аристократией. Отец Аньки служил главным инженером на их химзаводе, а мать недавно назначили главой поссовета. Но сейчас это не имело никакого значения. За сыновей? Маша никого не побоится!

– Да как же ты брата родного бросил-то? – всплеснула она руками.

«Одного… с этой!»

– Ой, ну мам! – опять вздрогнул Вадик. – Чего ты? Он взрослый! Что его эта Анька – изнасилует, что ли?!

«А вот и может! Чего от нее хорошего-то ждать!» Маша почувствовала, что на секунду даже заненавидела младшего сына, но это быстро прошло, и она заплакала злыми, бессильными слезами.

– Ох, мам, ты хоть бы таблетки какие себе выписала…

– Ты как с матерью разговариваешь?! – снова завелась Маша, но тут на кухню вошел, недоуменно поводя глазами, Володя.

– Чё случилось-то? На улице ваш крик слыхать! Как в дурдоме.

– Ох! – схватилась за левый бок Маша и тяжко опустилась на стул.

– А? – обратил Володя вопросительный взгляд на брата.

Тот развел руками:

– Говорит – я тебя бросил…

Маша уже ничего не видела от слез, ее трясло, как в лихорадке, в левом боку кололо.

– Ну, ты, мам, ей-богу, – заговорил Володя, но его слова доходили до Маши словно через ту серую, вязкую стекловату, что производили на их заводе. – Будто я в четыре утра пришел…

– Ка-капелек моих мне дай…

Володя быстро принес из Машиной комнаты флакончик валерьянки и стакан. Самой накапать у Маши не получилось, флакон игриво звенел о край стаканчика, и Вадик, перехватив лекарство, щедро натряс ей капель. «Кошачий коньяк», как называли его ребята, резко ожег Маше горло, но от этого она сразу пришла в себя, охая и утираясь мокрым, хоть выжми, платком.

– Мам, я не понимаю, – заговорил Володя, так и стоя перед ней, как вросший в пол, – одиннадцати часов нет, я по поселку только и прошелся… Чего ты устраиваешь?

Это слово очень обидело Машу.

– Я устраиваю?! Это ты… – И она опять – уже напоказ – схватилась за левый бок.

– А если меня в армию заберут – ты каждый день… – Володя не нашел подходящего слова и покрутил в воздухе пальцами, – так будешь?

«В армии хоть девок нет!»

– При чем здесь армия! – тоскливо взвыла Маша. – По девкам шастать не надо!

– Я по девкам не шастаю, – досадливо пояснил сын. – Я провожал домой девочку.