Нина Михальская - Пути развития английского романа 1920-1930-х годов

• Название: Пути развития английского романа 1920-1930-х годов
• Автор: Нина Михальская
• Издательство: Высшая школа
• Жанр: Филология
• Год: 1966

«1920—1930-е годы стали для литературы Англии периодом настойчивых поисков. Пути их были различны, но они неизбежно перекрещивались в одном — в стремлении создать образ современника, найти героя своего времени.

Направление и характер этих поисков зависели от многих условий, но основными определяющими моментами оставались мировоззрение и художественный метод писателя. Ими и определялся прежде всего облик героя в произведениях писателей трех основных литературных направлений эпохи — критического реализма, модернизма и молодой, переживающей период своего становления, литературы социалистического реализма.»

Книга известного литературоведа, историка мировой литературы Нины Павловны Михальской (1925–2009).

---

На протяжении всего дня Блума преследует мысль об изменах жены и о ее любовнике Бойлэне. Сознание Блума упорно сопротивляется тому, чтобы сделать эту навязчивую идею своим достоянием. Оно выталкивает ее в область подсознания, и, помимо желания Блума, в самых глубинах его подсознания образ Бойлэна возникает снова и снова. Джойс не называет его имени, используя в данном случае прием умолчания, но всякий раз, как Блум обращается мысленно к своему прошлому, думает о жене и дочери, Бойлэн незримо присутствует рядом с ними. Наиболее отчетливо это проявляется в 8-м эпизоде романа.

Построение и стилистическое своеобразие каждого из эпизодов «Улисса» соответствует характеру воспроизводимых событий, преломляющихся в сознании героев, и месту, в котором они происходят. С математической точностью вымерена длина каждого периода в эпизоде «Итака»; четко рассчитано соотношение фраз. Это связано с тем, что в данном эпизоде события достигают большого размаха и преломляются в космических масштабах. Своеобразно построен 7-й эпизод, местом действия которого становится редакция газеты «Фримен». Он скомпонован из фрагментов, имитирующих короткие газетные статьи, объявления, рекламу, каждый из них снабжен крикливым, бьющим в глаза заголовком, за которым не кроется ничего значительного: «Скандал в фешенебельном ресторане», «С неподдельной скорбью мы извещаем о кончине всеми уважаемого дублинского гражданина», «Человек высокой нравственности», «Агент за работой», «Второкурсник голосует за отца Моисея» п т. п. Построением фраз, подбором слов переданы отдельные характерные особенности газетного стиля.

Композиция и стилистические особенности 10-го эпизода «Бродящие скалы» основаны на ином принципе. Джойс ставит перед собой задачу развернуть широкую, сравнительно со всеми остальными эпизодами, панораму Дублина. И поэтому эпизод «Бродящие скалы», который только в самом приближенном значении этого слова и очень условно может быть назван «эпическим», сильно отличается от всех предыдущих и последующих «камерных» эпизодов. Он разбит на 19 самостоятельных частей. Первые восемнадцать — это уличные сценки, происходящие в одно и то же время в различных местах Дублина Время действия — середина дня 16 июня 1904 г. (между тремя и четырьмя часами). В это самое время

— его высокопреподобие ректор Джон Конми сходит с крыльца своего дома и, сжимая в руке требник, направляется к центру города. Он встречает своих прихожан, раскланивается с ними, беседует, некоторых поучает и наставляет;

— собирая скудные подаяния, ковыляет по улице одноногий матрос;

— в фруктовой лавке Бойлэн заказывает цветы и персики;

— «темноспинная фигура под Аркой Купцов просматривает книги на тележке букиниста»; это Блум, о котором в 10-м эпизоде лишь упоминается;

— на одной из улиц Стивен Дедалус встречается со своей дочерью Долли;

— направляющийся на открытие благотворительного базара вице-король, сопровождаемый своим эскортом, проезжает по городу. Жители приветствуют эту торжественную процессию; взоры каждого из них устремляются к ней и на какое-то мгновение она становится связующим звеном, которое объединяет всех этих разобщенных, разбросанных по Дублину людей.

Таким образом, этот заключительный фрагмент 10-го эпизода становится объединяющим для всех предшествующих.

Сам Джойс называл рукопись «Улисса» мозаикой. И для этого есть все основания. Он конструировал свой роман, используя откровенно формалистические приемы. Техника его работы была не совсем обычной. Джойс скрупулезно подбирал факты, заносил в свои записные книжки массу деталей, стремясь при этом к натуралистической точности. Известно, что, работая над «Улиссом», он до мельчайших подробностей изучил карту Дублина и знал с точностью до минуты, сколько требуется времени для того, чтобы пройти такую-то улицу, пересечь площадь или обойти аллеи парка. Каждый из эпизодов романа компоновался из множества фрагментов. Порядок их расположения изменялся и варьировался Джойсом бесконечное количество раз. Каждая фраза в рукописи была подчеркнута карандашом определенного цвета в зависимости от того, к какому эпизоду она могла бы быть отнесена.

Из этой многоцветной мозаики фраз можно было складывать бесконечное количество самых затейливых узоров. С настойчивостью фанатика Джойс сортировал слова, абзацы, фрагменты; разрушал создаваемые им рисунки и вновь обращался к их конструированию. И лишь в итоге напряженной, гигантской работы каждый из кусков обретал свое окончательное место.

Одним из принципов, которому Джойс стремился следовать в своем творчестве, был принцип музыкальности. Он широко использовал музыкальные возможности языка и добился желаемого эффекта. Его проза музыкальна. Однако достигнуто это было не только ценой нарушения законов литературы как одного из видов искусства, но и разрушения специфики художественной прозы. Джойс не входил в круг английских поэтов-имажистов. Но принципы их эстетики были ему близки и многие из тех требований, которые предъявлял к произведению искусства один из лидеров имажизма тех лет поэт Эзра Паунд, были созвучны Джойсу. И прежде всего это относится к требованию достижения «эффекта одновременности впечатления», производимого формой и звучанием творимого образа. Подобный эффект может быть достигнут при слиянии зрительного и слухового восприятия[20]. Еще в своем раннем романе «Портрет художника в юности» Джеймс Джойс писал:

«Художественный образ предстает перед нами в пространстве или во времени. То, что слышимо, предстает во времени, то, что видимо — в пространстве. Временный или пространственный художественный образ прежде всего воспринимается как самостоятельно существующий в бесконечном пространстве или во времени…

Вы воспринимаете его полноту — это цельность».

Стремясь к достижению цельности слухового и пространственного впечатления, производимого художественным образом, Джойс пошел по пути формалистического экспериментаторства. И если в связи с некоторыми разделами «Улисса» еще можно говорить об определенных «зрительных» впечатлениях и образах, то в последнем романе Джойса — «Поминки по Финнегану» — в связи с разрушением образа исчезает и «зрительность» и «ощутимость» впечатления. Джойс достигает определенного эффекта, передавая в строении фраз, в звучании слов ритм речного потока, журчание льющейся воды. Но вместе с тем его попытка представить героиню романа Анну Ливию Плюрабеллу и как женщину и в то же самое время как ежесекундно изменяющуюся в своем вечном движении реку приводят на деле к тому, что даже едва намечаемые им контуры образа расплываются и утрачивают определенность. В «Улиссе» в такой мере этого еще не происходит, однако, и применительно к нему говорить о «цельности впечатления» нет основания. Формалистический подход разрушает ее. И хотя каждый из эпизодов романа написан в определенной тональности, имеет свой лейтмотив, а некоторые из разделов этого полифонического по своему звучанию романа в своем построении близки той или иной форме музыкального произведения (в «форме фуги» написан, например, эпизод «Сирены»), все же желаемой цели Джеймс Джойс не достигает. «Одновременности впечатления» не происходит. «Эффект музыкальности» ради самого этого эффекта убивает зрительный образ. Единство формы и содержания нарушается. Цельность оказывается недостижимой.

Еще более убедительным свидетельством кризиса творческого метода Джойса стал его роман «Поминки по Финнегану». Писатель работал над ним семнадцать лет (1922–1939). Отдельные фрагменты романа публиковались до его завершения и были восприняты и читателями и подавляющим большинством критиков, среди которых находились и убежденные сторонники модернистских «новаций» — Эзра Паунд и др., — не только с недоумением, но и откровенно отрицательно. В связи с этим Джеймс Джойс писал одному из своих друзей: «…признаюсь, я не могу понять некоторых из моих критиков — Паунда или мисс Вивер, например. Они называют его (роман «Поминки по Финнегану». — Н. М.) непонятным. Они сравнивают его, конечно, с «Улиссом». Но действие «Улисса» происходит в основном днем, а действие моего нового произведения происходит ночью. И вполне естественно, что ночью далеко не все так ясно, не правда ли?»[21] В другом письме Джойс замечает: «Все это так просто. И если кто-нибудь не понимает отрывка, все что ему нужно сделать, — это прочитать его вслух»[22]. И, наконец, еще в одном из писем с несколько высокомерным раздражением Джойс бросает: «Может быть, это и сумасшествие. Об этом можно будет судить через столетие»[23]. Здесь Джойс произносит то слово, которое в форме скрытого, а подчас и вполне откровенного приговора звучало в отзывах его критиков — «сумасшествие». Его не следует понимать буквально, хотя своеобразие личности и состояние здоровья Джойса в последние годы его жизни давали для этого некоторые основания. И все же в литературной жизни «Поминки по Финнегану» были явлением более чем необычным. Этот роман был задуман как выражение подсознания спящего человека, как попытка передать «бессловесный мир» сна. В нем все необычно, туманно, неясно. Джойс бьется над созданием языка «сновидений и дремы», изобретает новые слова, комбинирует музыкальные фразы, включает в английскую речь никому неведомый язык эскимосов, не давая никаких пояснений, не протягивая руки помощи читателю, оставляя его блуждать в потемках. Джойс пояснял: «Когда я пишу о ночи, я просто не могу, я чувствую, что не могу употреблять слова в их обычных связях. Употребленные таким образом они не выражают все стадии состояния в ночное время, — сознание, затем полусознание, и затем — бессознательное состояние. Я нашел, что этого нельзя сделать, употребляя слова в их обычных взаимоотношениях и связях. С наступлением утра, конечно, все снова проясняется… Я возвращу им их английский язык. Я разрушил его не навсегда»[24].