Виктор Егоров - На железном ветру

• Название: На железном ветру
• Автор: Виктор Егоров
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1971

Эта книга — результат творческого содружества писателя Льва Парфенова и старого чекиста Виктора Егорова.

Повесть богата событиями, в ней немало неожиданных поворотов сюжета, однако не детективная сторона главная в книге. Авторы пытаются проникнуть в психологию героя, показывают, как из простодушного паренька выковывается человек-боец. Михаил Донцов — в двадцатые годы сотрудник Чека, работник контрразведки — в дальнейшем выполняет задания советской разведки за рубежами нашей страны.

---

Михаил пожал суховатую ладонь.

— Донцов... Михаил.

— Донцов Михаил — повелитель чернил, — продекламировал Поль. — Ну, ну, не хмурься, все мы такие. — Новый знакомый уселся на угол стола, рассеянно взял карандаш, поставил острием на палец и некоторое время удерживал в равновесии, продолжая беседу. — Сколько тебе лет? Семнадцать? А мне девятнадцатый. Все мы одинаковы. Приходим сюда, чтобы грудью защитить Советскую власть, а она, приняв облик товарища Холодкова. сажает нас вот на этот регистраторский стул. — Он бросил карандаш. — Стрелял когда из револьвера?

Михаил медлил с ответом. Соврать, что стрелял, не повертывался язык.

— Понятно — не знаешь, за какой конец его держать, — деловито констатировал Поль и соскочил со стула. — Айда, поучу? — Он задержал на Михаиле выжидающий взгляд, добыл из кармана тужурки новенький черный наган, подбросил и ловко поймал. — Пулемет есть, тир у нас в подвале, а ключ — у дежурного. Айда, что ли?

Михаил ушам своим не верил. Пострелять из нагана — кто же откажется... И так буднично — «айда». Будто в столовку. И револьвер у него выглядит детским мячиком. Боясь, как бы Поль не передумал, сгреб письма, попросил:

— Подожди, только в экспедицию снесу.

— Айда вместе.

Тир — подвальное помещение шагов в сорок длиной — был освещен единственной тусклой лампочкой. На дальней стене белела газетная полоса с начерченными на ней углем концентрическими кругами. Продырявленная во многих местах газета разлохматилась и вряд ли могла служить мишенью.

Впрочем, Поль даже взглядом ее не удостоил. Остановился под лампочкой, вынул из кармана наган.

— Слушай лекцию, Донцов, — будешь первым из стрельцов.

Михаил засмеялся, что же касается Поля, то, скорее всего, он даже не заметил свою шутку. Чуть хмурясь, начал «лекцию».

— Перед тобою револьвер-самовзвод системы наган семизарядный, так называемый офицерский. Есть еще солдатский наган. Но у того курок для выстрела надо каждый раз взводить пальцем. Теперь наблюдай. Чтобы разрядить эту штуку, я отодвигаю щечку и... раз... раз... раз...

Поль легонько покрутил барабан, и на его ладонь высыпалось семь золотистых патронов с округлыми пулевыми головками.

— Теперь заряжаю, наблюдай. Отодвигаю щечку... раз...

Поворачивая барабан, Поль просунул в отверстие сверху все семь патронов.

— Наган заряжен. Взгляни на барабан спереди, видишь — пули на месте. Теперь ставлю на боевой взвод. Оружие к стрельбе готово.

Начиная испытывать нетерпение, Михаил протянул руку за наганом.

— Подожди, — остановил Поль. — Хочешь стрелять — сам разряди и заряди.

«Ученик» без особых усилий повторил все манипуляции «учителя».

— Молодец, Донец!

Поль порылся в карманах, вынул пустой спичечный коробок, установил на выступе стены над газетным листом.

— Целиться умеешь?

— Умею.

— Под нижний обрез. Не торопись. Спуск не рви, нажимай плавно. На все про все дается тебе семь патронов. Коллега имеет привычку выговаривать за перерасход.

Михаил с удовольствием ощутил в ладони рубчатую тяжесть оружия. Целился тщательно и долго. Выстрел оглушил, и наган едва не вывернулся из пятерни. Пуля выбила на серой стене щербинку в вершке над коробком.

— Так стрелять — не надо и целиться, — заметил Поль.

Остальные шесть выстрелов принесли больше успеха. Коробок, правда, не пострадал, но пули вокруг него легли кучно.

— Для первого раза неплохо, — утешил «учитель», забирая у Михаила наган. Заново зарядил, как бы по рассеянности вскинул, выстрелил. От коробка полетели щепки.

Михаил смотрел на него разинув рот, как на чудотворца.

— Да ведь ты не целился!

— Целился, только рукой, а не глазом, — улыбнулся Поль.

— ?!

— Ну, как тебе объяснить, — я вроде бы вижу рукой... — Беззаботно — брось, мол, ломать голову над чепухой! — хлопнул Михаила по спине. — Словом — мистика. Айда лучше по домам — успокоим пап и мам.

С каждой минутой, проведенной в обществе этого парня, интерес Михаила к нему возрастал.

Вместе вышли на улицу, не сговариваясь, свернули направо.

— Почему тебя целыми днями не видать? — спросил Михаил.

— В конторе-то? Участвую в розыске иголки в стоге сена. Ужасно скучаю по злоязычной Симе и прочей интеллигенции.

— Слушай-ка, Поль... Ты вот часто говоришь стихами — это само собою получается? Или сочиняешь?

— Тренируюсь, — серьезно сказал Поль. — Всякое дело требует тренировки. А я люблю стихи...

— И сам сочиняешь?

— Ага.

Михаил не знал: верить, нет ли. Люди, сочинявшие стихи, представлялись ему небожителями, недосягаемыми для простых смертных. К тому же, поскольку его знание поэзии ограничивалось стихами из старых хрестоматий, то большинство поэтов не вызывали у него интереса. Стихи были только частью учебной программы, которую следовало вызубрить, чтобы не получить двойку. Иного значения в его жизни они не имели.

И вдруг на тебе... Свой в доску парень, да мало того — чекист... сочиняет стихи!

Поль был в сапогах, и шаги его гулко бухали на пустой, слабо освещенной фонарями улице. В такт шагам он начал произносить какие-то слова. Михаил не разбирал их смысла, но звучали они резко, дробно, как барабанный бой. Невольно шаг его приноровился к этому рвущему, толкающему ритму, и вот уже оба не шли, а маршировали по гулкой улице, и Михаилу неожиданно стал доступен смысл барабанных слов. Это, как ни странно, были стихи...

Глаз ли померкнет орлий?
В старое ль станем пялиться?
Крепи
У мира на горле
пролетариата пальцы!
Грудью вперед бравой!
Флагами небо оклеивай!
Кто там шагает правой?
Левой!
Левой!
Левой!

Поль кончил декламировать, а в ушах Михаила все еще звучало: «Левой! Левой! Левой!» и ноги шагали, подчиняясь колдовскому ритму.

— Нравится?

Поль замедлил шаги. Колдовство нарушилось, распался ритм. Михаил перевел дух. Испытывая чувство, близкое к благоговению, проговорил:

— Здо-орово... Неужто?.. Поль, неужто это ты сам?..

— Ну да, сам... Это Маяковский написал. Настоящий поэт.

— Он еще что-нибудь сочинил?

— А-а-а, забрало! — почему-то обрадовался Поль за Маяковского. — Слушай еще.

Остановился под фонарем и, раскинув руки, будто собираясь обнять небо, на всю улицу возвестил:

В сто сорок со-олнц закат пылал,
В ию-юль катилось лето,
была жара-а,
жара плыла-а... —

Поль не говорил стихи, а пел. Пел, запамятовав, должно быть, что на дворе два часа ночи, что находится на улице.

Из-за угла вывернулся чоновский патруль — трое парней с винтовками, по виду — одногодки Михаила.

— Граждане, предъявите документы, — хмуро попросил старший.

...само
раскинув луч-шаги-и,
шагает со-олнце в поле... —

продолжал Поль, одновременно запуская руку в карман за пропуском. Но вместо пропуска в руке у него оказался наган. Чоновцы отпрянули, старший вскинул винтовку, крикнул срывающимся мальчишеским дискантом:

— Бросай оружие!!

— Вы что, очумели?! — заорал Михаил, размахивая пропуском перед дулом винтовки. — Мы из Чека!!

Хочу испу-уг не показать —
и ретиру-у-юсь задом... —

безмятежно выпевал Поль, сунув наган под мышку и роясь по карманам. Наконец, протянул ощетинившимся чоновцам красную книжечку.

Те в замешательстве переглянулись, старший миролюбиво бросил Донцову: «Ладно, валяйте» и своим: «Пошли, братва».

Ты зва-ал меня?
Чаи гони,
Гони, поэт, варенье... —

донеслось им вслед, и все трое дружно оглянулись. «Черт те что о нас подумают», — обеспокоился Михаил, однако прервать вошедшего в раж чтеца не решился.

Домой пришел около четырех утра. Чуть ли не до Санбунчинского вокзала проводил своего нового товарища.

Михаилу нравилась его простота, какая-то органическая щедрость. Поль сыпал остроумными репликами, но, казалось, не замечал их, не старался непременно вызвать у собеседника смех. Для него важнее всего было ловко выразить мысль.

Коротко рассказал о себе. Никакой он не француз. Настоящее имя Павел, фамилия Кузовлев. Родители, известные цирковые жонглеры, в детстве называли его Полем. Позднее, готовясь к цирковой карьере, он взял артистическую фамилию родителей — Велуа. Так и в паспорт записали. Революция и гражданская война вытеснили мечты о цирке. Вступил в комсомол и так же, как Михаил, был направлен на работу в Чека.

Стихи он читал безотказно. Готовность Михаила слушать вызывала у него по-детски простодушную радость.

Михаил такие стихи слышал впервые. Он впитывал их, как сухая губка воду. Стихи эти соответствовали его душевному настрою, они без усилий входили в сердце и отпечатывались в мозгу. Повторив иную строчку, он вдруг начинал испытывать удовольствие, о возможности которого еще вчера не подозревал.

Кроме Маяковского, Поль читал Блока и Есенина, Лермонтова и Пушкина. Он заново открывал перед Михаилом поэзию. Он выбирал такие стихи, в которых и намека не было на спокойную гладкую красивость, памятную Михаилу по гимназической хрестоматии. Слова в этих стихах были увесисты, громадны, высвечивали яркими красками и озорно хохотали. Даже хорошо знакомый Пушкин в передаче Поля становился буен, как подгулявший запорожец: