Ирина Ободовская - После смерти Пушкина: Неизвестные письма

• Название: После смерти Пушкина: Неизвестные письма
• Автор: Ирина Ободовская
• Издательство: "ТЕРРА"
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1999
• ISBN: 5-300-02724-3

В этой работе авторов, являющейся продолжением книги «Вокруг Пушки­на», собраны письма Н. Н. Пушкиной и ее сестер, написанные ими после смер­ти А. С. Пушкина. Эти письма позволяют расширить наши представления о личности Натальи Николаевны, узнать о ее дальнейшей судьбе и жизни детей Пушкина после гибели поэта. Особенный интерес представляют публикуемые в книге письма Александры Гончаровой-Фризенгоф, ее мужа Густава Фризенгофа, а также Екатерины Дантес, Жоржа Дантеса и Луи Геккерна, которые дают возможность почувствовать отношения, которые сложились между ос­новными действующими лицами трагедии, произошедшей так давно, но не пе­рестающей волновать всех любителей творчества Пушкина. Вступительная статья Д.Благого.

---

Невольно опять мы возвращаемся к Пушкину. Д. Д. Бла­гой писал в предисловии к книге «Вокруг Пушкина»: «Его печальный закат был озарен улыбкой любви - большого личного счастья, к которому он так давно и так настойчиво стремился... Вносила это большое счастье в личную жизнь поэта именно его жена». Цитируя далее строфу из «Путеше­ствия Онегина» (вариант первоначальной восьмой главы):

Мой идеал теперь — хозяйка,
Мои желания — покой,
Да щей горшок, да сам большой, —

Д. Д. Благой приводит черновые варианты первой строки «Простая добрая жена», «Простая тихая жена», и говорит, что именно эти-то простота и тихость делали Натали непохожей на всех остальных и столь пленяли Пушкина.

Наталья Николаевна в своих письмах почти не упоминает о Пушкине. Не будем упрекать ее в этом. Ланской, по-видимому, ревновал ее к первому мужу, и, как женщина в высшей степени деликатная, она щадит его чувства и даже ста­рается убедить его, что никакое прошлое не может повли­ять на ее отношение к нему. Но Наталья Николаевна не скрывала от Ланского, что память о Пушкине ей дорога, и он в свою очередь лояльно относился к ее постам по пятни­цам (день смерти Пушкина) и к уединению и молитвам в горестные траурные дни. Страстная, необыкновенная любовь Натальи Николаевны к детям Пушкина, каждый из которых был чем-то похож на отца, также говорит нам о многом...

ДЕТИ ПУШКИНЫ

Незадолго до женитьбы Пушкин писал, что молодость его прошла шумно и бесплодно, а счастья не было, что нуж­но искать его на проторенных дорогах — в семейной жизни. И любовь к жене и детям дала ему это счастье. «Мое семей­ство умножается, растет, шумит около меня, — писал Пуш­кин другу своему Нащокину в январе 1836 года. — Теперь, ка­жется, и на жизнь нечего роптать, и старости нечего боять­ся. Холостяку в свете скучно: ему досадно видеть новые, мо­лодые поколения; один отец семейства смотрит без зависти на молодость, его окружающую. Из этого следует, что мы хо­рошо сделали, что женились».

На протяжении всей его короткой женатой жизни в пи­сьмах Пушкина к жене мы постоянно встречаем ласковые, нежные, заботливые строки о детях. Уезжая, он слал жене письмо за письмом, беспокоясь, как она справляется с деть­ми и хозяйством. Приведем несколько выдержек из этих пи­сем разных лет.

«Что с вами? Здорова ли ты? Здоровы ли дети? Сердце за­мирает, как подумаешь».

«Говорит ли Маша? Ходит ли? Что зубки?»

«Что моя беззубая Пускина? Уж эти мне зубы! А каков Саш­ка рыжий? Да в кого-то он рыж? Не ожидал я этого от него».

«Сверх того прошу не баловать Машку, ни Сашку».

«Радуюсь, что Сашку от груди отняли, давно бы пора... Машке скажи, чтобы не капризничала, не то я приеду и худо ей будет».

«Мне кажется, что Сашка начинает тебе нравиться. Раду­юсь: он не в пример милее Машки, с которой ты напляше­шься».

«Цалую Машу и заочно смеюсь ее затеям. Она умная дев­чонка, но я от нее покаместь ума не требую, а требую здоро­вья. Довольна ли ты немкой и кормилицей? Ты дурно сдела­ла, что кормилицу не прогнала. Как можно держать при де­тях пьяницу, поверя слезам и обещанию пьяницы? Молчи, я все улажу».

«...А Маша-то? Что ее золотуха и что Спасский? (домашний врач Пушкиных). Ах, жен­ка-душа! Что с тобою будет?»

«Благодарю тебя, мой ангел, за добрую весть о зубке Машином. Теперь надеюсь, что и остальные прорежутся безо­пасно. Теперь за Сашкою дело».

«Здорова ли ты, душа моя? И что мои ребятишки? Благо­словляю тебя и ребят».

«Что ты про Машу ничего не пишешь? Ведь я, хоть Саш­ка и любимец мой, а все люблю ее затеи».

«Помнит ли меня Маша и нет ли у ней новых затей?»

«Машу цалую и прошу меня помнить. Что это у Сашки за сыпь?»

О. С. Павлищева, сестра поэта, вспоминает: «Александр, когда возвращался при мне домой, целовал свою жену в оба глаза, считая это приветствие самым подходящим выраже­нием нежности, а потом отправлялся в детскую любоваться своей Машкой, как она находится или на руках у кормили­цы, или почивает в колыбельке, и любовался ею довольно долго, часто со слезами на глазах, забывая, что суп давно на столе».

«Рыжим Сашей Александр очарован, — пишут Пушкины-родители дочери Ольге Сергеевне, — всегда присутствует, как маленького одевают, кладут в кроватку, убаюкивают, при­слушивается к его дыханию; уходя, три раза его перекрестит, поцелует в лобик и долго стоит в детской, им любуясь».

В письмах Пушкина к жене так ярко отражена его лю­бовь, любовь отца и мужа к своей семье! Перечитывая их, снова и снова проникаешься убеждением, что, несмотря на неустроенность своей жизни, вечную нехватку денег, на за­боты, именно семья давала то личное счастье, которого так недоставало ему в молодости. И милая, добрая, мягкая Ната­лья Николаевна предстает перед нами со всеми своими сла­бостями: балует Машу, не может прогнать пьяницу корми­лицу, жалеет. И пушкинское «молчи, я все улажу» совершен­но очаровательно: он заранее пресекает все ее оправдания!

Будущее детей тревожило Пушкина. В известном письме к Дмитрию Николаевичу он пишет, что в случае его смерти жена окажется на улице, а дети в нищете. С этими мыслями мы постоянно встречаемся в его письмах к жене.

«Я крепко думаю об отставке. Должно подумать о судьбе наших детей... Я могу иметь большие суммы, но мы много и проживаем. Умри я сегодня, что с Вами будет? ...Ты баба ум­ная и добрая. Ты понимаешь необходимость».

«Я деньги мало люблю — но уважаю в них единственный способ благопристойной независимости»... «Хорошо, коли проживу я лет еще 25; а коли свернусь прежде десяти, так не знаю, что ты будешь делать, и что скажет Машка, и в особен­ности Сашка».

«Денег тебе еще не посылаю. Принужден был снарядить в дорогу своих стариков. Теребят меня без милосердия. Ве­роятно, послушаюсь тебя и скоро откажусь от управления имения. Пускай они его коверкают как знают; на их век ста­нет, а мы Сашке и Машке постараемся оставить кусок хлеба. Не так ли?»

Сам того не подозревая, Пушкин действительно оставил своим четверым малолетним детям кусок хлеба. За посмерт­ное издание его сочинений вдова получила 50 тысяч и, как мы упоминали, положила их в банк как неприкосновенный капитал для детей. Капитал, правда, очень небольшой, но все же что-то было на черный день. Получили дети в наслед­ство и любимое их отцом Михайловское. По-видимому, Опека также приобрела для семьи Пушкина деревню Нику­лино, возможно, то самое Никулино, которое Пушкин соби­рался купить у Гончаровых в 1834 году. Заботу о будущности детей приняла от Пушкина его жена. Эта мягкая, покорная и добрая женщина, как только дело касалось защиты инте­ресов ее детей, становилась настойчивой, деятельной, не­преклонной. Она добилась выкупа Михайловского, отстоя­ла капитал от посягательств Гончаровых и Пушкиных. И выйдя второй раз замуж, продолжала заботиться о благосос­тоянии детей. Вот что писала она Ланскому:

«Я тебе очень благодарна за то, что ты обещаешь мне и желаешь еще много детей. Я их очень люблю, это правда, но нахожу, что у меня их достаточно, чтобы удовлетворить мою страсть быть матерью многодетной семьи. Кроме моих семерых, ты видишь, что я умею раздобыть себе детей, не утруждая себя носить их девять месяцев и думать впоследст­вии о будущности каждого из них, потому что, любя их всех так, как я люблю, благосостояние и счастье их — одна из са­мых главных моих забот. Дай Бог, чтобы мы могли обеспечить каждому из них независимое существование. Ограни­чимся благоразумно теми, что у нас есть, и пусть Бог помо­жет нам всех их сохранить» (20 июля 1849 г.).

Однако не все было безоблачным в отношениях между супругами Ланскими. В письмах Натальи Николаевны обра­щает на себя внимание ее настойчивое стремление к тому, чтобы расходы на детей Пушкиных не ложились на плечи Ланского. Гордость не позволяла ей этого. Но материаль­ное положение ее было трудным. Содержание всего семей­ства требовало больших средств. Кроме того, в связи с час­тыми отъездами Петра Петровича приходилось жить на два дома; как командир полка, он должен некоторую сумму тра­тить на «представительство». Наталья Николаевна часто жаловалась на нехватку денег. Расходы на гувернанток и учителей, на прислугу, постоянное присутствие посторон­них детей — все это причиняло ей много хлопот. Трудно ска­зать, вызывалось ли это ее неумением вести хозяйство, или действительно денег постоянно недоставало, но, очевидно, Ланской упрекал ее в том, что она слишком легко тратит деньги. «Если бы я любила деньги, это было бы, может быть, лучше, — пишет она мужу, — я бы сумела для дома откладывать, а я, однако, только и делаю, что трачу. Но что приводит меня в отчаяние, это что отчасти это падает на те­бя; я не чувствую себя виноватой, и все же нахожу, что ты вправе меня упрекать. Мои гордость и чувствительность от этого страдают, вот почему я так часто плачу над своими счетами. Ах Боже мой, если бы я тратила мои собственные деньги, ты бы ни слова от меня об этом не услышал, а эдак все-таки больно» (21 августа 1849г.).