Ирина Ободовская - После смерти Пушкина: Неизвестные письма

• Название: После смерти Пушкина: Неизвестные письма
• Автор: Ирина Ободовская
• Издательство: "ТЕРРА"
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1999
• ISBN: 5-300-02724-3

В этой работе авторов, являющейся продолжением книги «Вокруг Пушки­на», собраны письма Н. Н. Пушкиной и ее сестер, написанные ими после смер­ти А. С. Пушкина. Эти письма позволяют расширить наши представления о личности Натальи Николаевны, узнать о ее дальнейшей судьбе и жизни детей Пушкина после гибели поэта. Особенный интерес представляют публикуемые в книге письма Александры Гончаровой-Фризенгоф, ее мужа Густава Фризенгофа, а также Екатерины Дантес, Жоржа Дантеса и Луи Геккерна, которые дают возможность почувствовать отношения, которые сложились между ос­новными действующими лицами трагедии, произошедшей так давно, но не пе­рестающей волновать всех любителей творчества Пушкина. Вступительная статья Д.Благого.

---

Целую нежно тебя и жену, передай привет твоей свояче­нице. Таша ко мне присоединяется. Ради Бога, пришли 1160 рублей, я боюсь наделать долгов. Крепко целую Доля, я рас­считываю ей написать на днях. Что с моей лошадью, есть ли надежда ее продать?»

Конец ноября. Уже месяц, как сестры живут в Петербур­ге. За это время Александра Николаевна, видимо, только один раз была с визитом у Карамзиных, а также у Мещер­ских и дочери Вяземских, Валуевой, ее приятельницы. Была одна, без Натальи Николаевны.

Екатерина Ивановна заранее подготовила почву, и на­значение Александры Николаевны фрейлиной к императ­рице состоялось очень быстро — уже в январе 1839 года. Са­мый факт появления при дворе имел для Гончаровой боль­шое значение: Александра Николаевна получала определен­ное положение в великосветском обществе. И то, что импе­ратрица подошла к ней на балу и великий князь разговари­вал с нею, значило для нее очень многое: этим подтвержда­лась безупречность ее репутации.

(Январь 1839г. Петербург)

«Я полагаю, что ты уже вернулся, дорогой Дмитрий, и получил мои послания. Умоляю тебя, будь великодушен, пришли мне, пожалуйста, остальные 660 рублей и напиши, каким образом ты предполагаешь нам выплачивать деньги каждого первого числа месяца. Таше они также нужны, а мы не решаемся обратиться к Носову, так как в прошлый раз он это сделал очень неохотно. Если ты можешь продать мою серую лошадь, сделай это, я тебя прошу. Пошли даже ее в Москву, если нет покупателя поблизости. Мне очень нужны деньги, я наделала много долгов, и так как я бываю теперь в большом свете, у меня много расходов. Графиня Строгано­ва вывозит меня всюду; я уже была на нескольких балах, в те­атре и прошу тебя верить, что я в высшей степени блистате­льна. Недавно великий князь Михаил оказал мне честь, по­дошел ко мне и разговаривал со мною. Таким образом, ты видишь, что я должна поддержать свое положение в свете и вынуждена тратиться на туалеты.

Крепко целую тебя, дорогой братец, а также твою жену. Я надеюсь, что ты не задержишься с присылкой денег. Ради Бога, также распорядись касательно выплаты по первым числам. Самый нежный поцелуй моему маленькому племян­нику».

(Конец января 1839 г. Петербург)

«Дорогой Дмитрий, я в состоянии тебе написать только пару слов, так как совершенно измучена. Вот уже два дня как я танцевала — позавчера у Кочубеев, а вчера у Бутурлиных. На балу у Кочубеев я видела их величества. Императрица со­благоволила подойти ко мне и была очень любезна. Я еще не была при дворе, жду, когда мне назначат день.

Перейдем теперь к вещам самым для меня интересным. Когда же ты пришлешь мне деньги? Меня терзают со всех сто­рон, мне надо сделать придворное платье, я наделала долгов. В конце концов я больше не могу. Любезный брат, ради Бога, выведи меня из затруднения, пришли 660 рублей, потом 375 январских и столько же за февраль. Мы уже накануне 1-го чис­ла, и я опасаюсь, что ты пришлешь только январские деньги, что нас совсем не устроит. Таша также просит тебя прислать то, что ей причитается. Надеюсь, ты не рассердишься на меня за мою надоедливость, но я так боюсь запутаться в долгах, уже целый месяц я сижу без гроша. Бога ради, пришли мне всю сумму сразу. Что касается лошади, то Нина тебе, вероятно, го­ворила о моих условиях. Если ты хочешь мне прислать снача­ла 400, я тебе ее уступаю. Но если ты будешь тянуть с деньга­ми, мне нет никакой выгоды тебе ее отдавать.

Прощай, дорогой и добрейший братец, не сердись на ме­ня за мою просьбу. Крепко тебя целую, тысячу приветов твоей жене. Что поделывает мальчуган? Нежный поцелуй Доля».

Как мы уже упоминали, до нас дошло письмо без подпи­си от 10 апреля 1839 года к Екатерине Дантес за границу. Уже отсутствие подписи указывает на то, что это было ли­цо, близкое семье Гончаровых. Почти наверное можно ска­зать, как мы уже предположили, что это была Нина Доля.

«Александрина получила шифр (вензель императрицы, который фрейлины прикалывали к придворному платью) по просьбе тетки-покро­вительницы. Александрина сделала свой первый выход ко Двору в Пасхальное утро. Она выезжает и бывает иногда на балах, в театре, но Натали не ездит туда никогда».

Первое время Александра Николаевна, видимо, с удово­льствием бывала в обществе и танцевала на балах. «Мадему­азель Александрина всю масленицу танцевала, — пишет бра­ту в недатированном письме Наталья Николаевна. — Она произвела большое впечатление, очень веселилась и пре­красна как день».

Вечерами сестры часто бывали у тетушки Местр, жив­шей, как мы уже говорили, этажом выше.

19 сентября 1839 года Ксавье де Местр писал князю Д. И. Долгорукову: «Вечера мы проводим в семейном кругу. Часто две племянницы моей жены — г-жа Пушкина и ее сест­ра приходят дополнить наше небольшое общество. Первая из них, вдова знаменитого поэта, очень красивая женщина, а сестра ее, хотя и не так одарена природою, однако тоже весьма хороша».

Это очень интересное замечание о внешности Александ­ры Николаевны, которую почему-то было принято считать некрасивой. Мнение Местра как художника безусловно за­служивает внимания.

Ну а Аркадий Россет? В письмах Александры Николаев­ны он никак не упоминается, но они, вероятно, встречались в обществе, главным образом у Карамзиных и Валуевых, где она часто бывала и одна, без Натальи Николаевны. В 1841 году, когда Пушкина с детьми и Александра Николаевна бы­ли в Михайловском, Вяземский писал им туда:

«13 июня 1841

...Вчера всевозможные Петры обедали у Валуевых... Хо­тя Россетый и не Петр, но все-таки считаю не излишним до­ложить, что и он изволил кушать и даже выпил одну рюмку шампанского, задумавшись с глазами навыкате, и произнес какое-то слово вполголоса. Мне послышалось: Александ... Впрочем, удостоверить не могу».

«9 июля 1841

...Аркадий Осипович Россети очень был тронут нежным воспоминанием одной персоны (тут другая из вышереченных сестриц изволила затянуться пахитоской и сказать: как он мил, этот Аркаша!)»

Вяземский пишет в свойственной ему развязно-шутли­вой манере и потому трудно сказать определенно, продол­жалось ли ухаживание Россета или уже все было кончено? Полагаем, что за два года, прошедшие со времени возвра­щения Александры Николаевны в Петербург, Россет имел возможность объясниться окончательно, но он этого не сделал. Вначале Александра Николаевна, возможно, надея­лась, что ее новое положение фрейлины будет импониро­вать Россету. К тому же после двухлетнего пребывания в де­ревне она, несомненно, расцвела, похорошела (недаром са­ма о себе говорила: «Я в высшей степени блистательна»). Но... видимо, прежнее чувство Россета уже не вернулось, и отношение его было только дружественным, с легким от­тенком ухаживания. Для нас в данном случае важно, что строки Вяземского являются подтверждением слов Ната­льи Николаевны о когда-то бывшем увлечении Россета ее сестрой.

Несколько писем Александры Николаевны касаются, в основном, бесконечных просьб о деньгах, мы их здесь опус­каем. Выезды и туалеты требовали больших средств, одно придворное платье стоило 1400 рублей. Екатерина Иванов­на подарила ей отрез бархата стоимостью 500 рублей, но его надо было вышить, очевидно, золотыми нитками, и не­хватало еще 900 рублей. Иногда нужда чувствовалась осо­бенно остро. «Писать все подробно было бы слишком дол­го, - жалуется Александра Николаевна, — но в конце концов я буду вынуждена ходить в костюме Евы. Мне стыдно перед прачкой, которая насмехается над моим бельем. Вот до чего я дошла». Но сестры делились друг с другом последней ко­пейкой, об этом говорится не раз в их письмах. «Положение Саши еще более критическое, чем мое, — писала Наталья Николаевна в 1843 году, — и совершенно в порядке вещей, что я ей отдавала все, что мы получали от тебя. Таким обра­зом, с июля 42 по июль 43 я не получала ни копейки из тех денег, что ты нам присылал. Сумма довольно круглая, дости­гающая 1500 рублей; ты понимаешь, какой помощью она бы­ла бы мне сейчас».

В 1842 году Александра Николаевна шутливо писала бра­ту из Михайловского: «Не подумай, любезный братец, что, очутившись в деревне, наслаждаясь прекрасной природой, вдыхая свежий воздух, и даже необыкновенно свежий воздух полей, — что я когда-либо могла забыть о тебе. Нет, твой об­раз, в окладе из золота и ассигнаций, всегда там, в моем сер­дце. Во сне, наяву, я тебя вижу и слышу; не правда ли, как приятно быть любимым подобным образом, разве это не трогает твоего сердца? Но в холодной и нечувствительной душе, держу пари, мой призыв не найдет отклика. Ну, в кон­це концов, да будет воля Божия»

Постоянная задержка с деньгами приводила в отчаяние Александру Николаевну, она часто писала брату резкие и раздраженно-иронические письма, но тем не менее она лю­била его, и всякое проявление теплых чувств с его стороны трогало ее до глубины души.